Разрушающее напряжение

10

Грант целыми часами сидел в своем кресле, производя навигационные расчеты или сочиняя бесконечные письма жене. При желании он мог бы поговорить с ней, но мысль о миллионах чужих ушей останавливала его. Межпланетным переговорам вообще-то полагалось быть приватными — но верилось в это с трудом.

Через пару дней, заверил себя Грант, он передаст свое письмо Мак-Нилу, и они смогут решить, что делать дальше. Такая задержка также даст Мак-Нилу шанс самому поднять эту тему. То, что у него самого могли быть другие причины для задержки, сознание Гранта все еще отказывалось признавать.

Он часто задавался вопросом, как Мак-Нил проводит свое время. У инженера была большая библиотека электронных книг, он много читал, и круг его интересов был необычен. Грант знал, что его любимая книга — «Юрген»[4], и, возможно, даже сейчас он пытался забыть о своей судьбе, потерявшись в ее странной магии. Другие книги Мак-Нила были еще менее респектабельны.

Мак-Нил с его широчайшим кругом интересов вообще был слишком тонкой и сложной натурой, недоступной пониманию Гранта. Инженер любил жизнь и жаждал наслаждений, тем более что месяцами был отрезан от них. Но он отнюдь не был тем моральным слабаком, каким его считал лишенный воображения и несколько пуританский Грант.

Действительно, вначале Мак-Нил совершенно пал духом, а его выходка с вином заслуживала, по стандартам Гранта, самого строгого осуждения. Но Мак-Нил не был сломлен — он перенес нервный срыв и выздоровел.

Таковы были основные отличия между ним и твердым, но хрупким и весьма прямолинейным Грантом.

Хотя по молчаливому согласию ежедневные обязанности каждый из них выполнял как обычно, на натянутость в отношениях Гранта и Мак-Нила это не повлияло. Оба всячески избегали друг друга и сходились только за столом. При этих встречах они держались с преувеличенной любезностью, усиленно стараясь вести себя как всегда, что ни одному из них не удавалось.

Грант надеялся, что Мак-Нил сам заговорит о необходимости кому-то из двоих принести себя в жертву. И то, что инженер упорно не желал начать этот трудный разговор, еще больше усиливало неприязнь и презрение Гранта.

В довершение всех бед Грант страдал теперь ночными кошмарами и почти не спал.

Кошмар был постоянно один и тот же. Когда-то, еще мальчишкой, Грант, захваченный какой-нибудь интересной книгой, часто продолжал чтение в постели. Делать это приходилось, конечно, украдкой, и он, накрывшись с головой, светил себе карманным фонариком. Каждые десять минут в этом уютном гнездышке становилось нечем дышать, и мгновения, когда он высовывался, чтобы наглотаться свежего, прохладного воздуха, доставляли ему особое удовольствие.

Теперь, через тридцать лет, он расплачивался за эти невинные детские шалости. Ему снилось, что он не может выпутаться из простыней и мучительно задыхается от недостатка воздуха.

Письмо Мак-Нилу он все еще не отдал. Вообще такая манера тянуть была совершенно ему несвойственна, но он сумел убедить себя, что в данном случае она единственно правильная. Он ведь предоставлял Мак-Нилу возможность искупить прежнее недостойное поведение мужественным поступком. И ни разу ему не пришло в голову, что Мак-Нил может ждать подобного проявления мужества от него самого.

Когда до последнего, буквально крайнего срока оставалось лишь пять дней, Грант впервые начал подумывать об убийстве. Он сидел после ужина, с раздражением слушая, как Мак-Нил гремит на камбузе посудой.

Кому в целом свете, спросил себя Грант, нужен этот инженер? Он холост, смерть его никого не осиротит, никто по нему не заплачет. У Гранта же жена и трое детей, которых он умеренно любит, хотя по непонятным причинам они отвечают ему лишь обязательной почтительностью. Непредубежденный судья без труда выбрал бы из двоих более достойного. Имей Мак-Нил хоть каплю порядочности, он сделал бы это и сам. А поскольку он явно не намерен ничего такого делать, он не заслуживает, чтобы с ним считались. — В подсознании Гранта это рассуждение обосновалось уже несколько дней, но лишь теперь оно назойливо ворвалось в его сознание, и он, отдадим ему справедливость, тут же с ужасом его отбросил.

Он был честным и благородным человеком с очень строгим кодексом поведения. И желание убить, возникающее как говорят хоть раз в жизни у любого «нормального» человека, ранее к нему не приходило. Но в те дни — те немногие дни, которые ему еще оставались, — оно будет приходить все чаще и чаще.

Воздух теперь стал заметно грязнее, это не создавало особых трудностей для дыхания, но постоянно напоминало о предстоящей беде и лишало Гранта сна. Он не считал это большой потерей, так как бессонница избавила его от кошмаров, однако физически он чувствовал себя все хуже и хуже.

И нервы его тоже быстро сдавали, что усугублялось поведением Мак-Нила, который держался теперь с неожиданным и бесившим Гранта спокойствием. Откладывать объяснение дальше становилось уже опасно.

Достав письмо из сейфа, в котором оно пролежало, казалось, целую вечность, Грант помедлил еще, раздумывая, не надо ли прибавить что-нибудь к написанному. Но затем, осознав, что просто ищет новый предлог для отсрочки, он решительно двинулся к каюте Мак-Нила.

Даже один нейтрон вызывает цепную реакцию, способную вмиг погубить миллионы жизней, искалечить даже тех, кто еще не родился и уничтожить труд многих поколений. Точно так же иной раз достаточно ничтожного повода, чтобы круто изменить образ действий и всю судьбу человека.

Гранта остановил у двери Мак-Нила совершеннейший пустяк — запах дыма, табачного дыма. Ничто не могло быть более тривиальным, в обычной ситуации он бы этого даже не заметил. Но сейчас мысль, что этот сибаритствующий инженер транжирит на свои прихоти последние бесценные литры кислорода, привела Гранта в бешенство. Он был так разъярен, что в первый момент был совершенно парализован силой своих эмоций.

Затем он медленно скомкал в кулаке письмо. Намерение, которое он вначале с ужасом отбросил, над которым потом размышлял, как о чисто теоретической возможности, было в этот момент признано и одобрено. Мак-Нилу предоставлялась возможность равноправия, но он доказал своим невероятным эгоизмом, что недостоин этого. Что ж, если так — пусть себе умирает. Быстроту, с какой было принято это решение, правильно объяснил бы даже и не очень опытный психолог. Именно этой добавки к его ненависти не хватало Гранту. Он убедил себя в том, что раз Мак-Нил так себя ведет, то нет никакой необходимости совершать благородный поступок, предлагать какую-то азартную игру, которая даст им обоим равную вероятность остаться в живых. Это был тот самый предлог, в котором он нуждался, и он ухватился за него, чтобы успокоить свою совесть. Грант принадлежал к людям, которые хоть и способны задумать и даже совершить убийство, но и в таких случаях остаются верны собственным представлениям о чести и морали. И Грант отправился прочь от каюты инженера.

Между тем Грант — уже не впервые — глубоко заблуждался насчет Мак-Нила. Последний был заядлым курильщиком, и ему даже в нормальных обстоятельствах для поддержания душевного равновесия требовался табак. Насколько же важнее это было ему сейчас. Грант, куривший от случая к случаю и без особого удовольствия, не мог этого понять.

После тщательных расчетов Мак-Нил пришел к выводу, что четыре сигареты в день существенно на расход кислорода не повлияют, но для его собственных нервов, а отсюда косвенно и для нервов Гранта роль их будет огромна.

Поскольку объяснять это Гранту было бы бесполезно, инженер курил тайком, и это помогало ему держать себя в руках. Только роковая случайность позволила Гранту застигнуть его за курением.

Для человека, лишь сейчас решившегося на убийство, Грант действовал на удивление целеустремленно. Не раздумывая, он поспешил обратно в рубку и открыл аптечку с препаратами, предназначенными почти для любой чрезвычайной ситуации, которая могла произойти в космосе. Даже самая крайняя необходимость была предусмотрена — крошечная бутылочка, удерживаемая эластичными лентами, которую он сейчас искал, и чей образ все эти дни прятался глубоко в неведомых глубинах его сознания. На белой этикетке под изображением черепа и скрещенных костей стояла четкая надпись: «Примерно полграмма вызовут безболезненную и почти мгновенную смерть».

Безболезненная и мгновенная смерть — это было хорошо. Но было еще одно важное обстоятельство, на этикетке не упомянутое: яд не имел вкуса. И Грант это знал.