Дальние пределы. Колыбель тяготения

Снаружи на дымчато-ледяном ярусе меня ждал ленивка. Сидел на задних лапах, вякал, а в передних держал замороженный плод айяги. Огромная удача найти такой крупный среди палой промороженной листвы. Мелькнула картинка расправы над бобрами. Может, почудилось? Нет. Я замотал головой, отступил, надеясь, что тварь уйдет. Но тот соскользнул с яруса и двинулся на меня, протягивая айягу, открывая меленькие симпатичные зубки. Натянул, значит, маскировочный халат и с подарком к закадычному другу. Все ближе и ближе. А у меня перед глазами вибрирует пасть с ошметками бобров между клыками. Страшно жить в лабиринте, не убежишь прочь без оглядки. Опять подступила паника и острое отвращение.

И знаешь, Ирт, я убил ленивку. Разрезал лазерным лучом на куски и не могу вспомнить, как это случилось. Перед глазами только ледяные стены, впитавшие кровь, как губка. Багровые потеки в мутном стекле. Попытался ли он напасть, вывернул ли клыки и чудовищные лезвия? Не помню. Всплывает только, как бежал потом по замерзшему руслу в сторону города, а над белоснежными куполами на фоне водянисто-голубого неба проглянула стена Кариополиса. И такая невероятная радость, будто ворота в груди распахнулись.

Между нами много общего, Ирт Флаа. Я тоже родом из стен. Города у Великих рек всегда окружены высокими стенами. Из сверхпрочных материалов. Естественная защита, особенно при ледоломе. Так к чему это все это рассказал? Родители в ту зиму, конечно, никуда не улетели, остались в замороженном городе. Меня искали, почти похоронили. Отец наорал, надавал по шее, мама рыдала навзрыд, никогда подобного с ней не происходило: ни раньше, ни потом.

А я, выйдя из оцепенения, в каталоге редких животных нашел статью о "ленивке" . Точнее об "оборотнике". Все верно, смертельно опасная зверушка, плод марсианской гиперконкурентной неотении. Вот только природа выкидывает хитрые фортеля, чтобы защитить другие виды. Если оборотник не обзавелся до трех лет потомством, то находит себе объект импринтинга. Того, кому остается полностью предан до конца дней. Это может быть человек или другое животное. Часто такая "дружба" - быстрая смерть оборотника. Так и случилось.

От нескольких строк в каталоге на меня словно сверху стена рухнула. Напала апатия, заторможенность. Все мысли крутились вокруг оборотника. Его совершенно мультяшные глазищи, сморщенная мордочка, забавное топтание и кровавая пасть – все мешалось в бредовом калейдоскопе. Мама, выслушав мою историю, сказала, что я сделал все правильно, что такое чудовище нельзя оставить подле себя, привести в дом или в город. И остаться с ним в лесу невозможно.

В марсианских лесах добро и зло теряют свои признаки, их нельзя различить, нельзя выбрать, на чей ты стороне. И в юности это сводит с ума. Иногда я думаю, что после той встречи, после того как убил то ли друга, то ли врага, перестал различать добро и зло, а, может, и понимать, кто находится рядом со мной. Поэтому торчу около тебя, Ирт. Несмотря ни на что. Понимаешь? Елена как-то назвала изоморфов мультяшными монстрами, а я, когда все было против, настоял на проекте. В жизни все повторяется. Одно отражается в другом, как в кривых зеркалах. И это не слишком радует. Дерьмовый парадокс, откровенно говоря.

Тим лежал, рассматривал разнообразные голубые пузыри над головой, и позволял себе утечь в воспоминания. В невеселые ассоциации. Какие уж есть.

В какой-то момент жжение и покалывание в конечностях исчезли. Он слегка приподнялся на локтях, убеждаясь, что силы вернулись и можно двигаться дальше. Бросать изоморфа не хотелось, но и ловить рядом нечего: ни малейшего шевеления в перекрученной плоти. При мысли, что чудище не очнется к горлу подкатывала знакомая тошнота панической атаки. В пределы проклятую зависимость! О себе бы позаботиться, - на питательных составах скафандра долго не продержаться. Идти в обратный путь по опасному полусифону тоже не лучший вариант. Сигналы от ботов не поступали, что-то серьезное, видимо, их заблокировало, если не уничтожило.

С высоты роста за дальним песочным холмиком Тим увидел зев спуска. Обзор на него перекрывала широкая юбка каменного гриба, которая распустилась у основания стены. Ирт говорил, что через горло с водой они пройдут в Грот Тишины и оттуда изоморф один спустится в Сердце Стен. По всему выходило, что это и есть спуск в то самое сакральное место. Куда ему, человеку, вход строго воспрещен. На лбу проступила испарина. Развороченное туловище уже не в состоянии что-либо запретить. Тим спустится. Или не стоит?

Сердце заколотилось, и по изнанке шлема запрыгали разъяренные предупреждения о кровяном давлении. Запястье стянуло, и Тим нырнул в убаюкивающую волну седативных препаратов. Хотелось пустить по венам нечто другое. Но это другое сейчас только в горшке выращивать. Или в Сердце Стен. В истории человечества полно баек о чудодейственном влиянии священных мест. Фантазии, конечно. Но на войне, как говорится, и древний храм – госпиталь. Тим ухватил жгуты ветвей, затянутые чем-то бурым, каучуковым на ощупь, и потянул за собой. Дорожка за телом Ирта выглядела глубокой, неровной и при этом странной гладкой. Словно из пластилина. Песочек, похоже, намагниченный.

Долгий спуск вниз и напомнил Тиму его путь вслед за Ру к авиетке и спасению. Гладкий продолговатый проход с цветными вкраплениями и белесым туманом органических испарений. Ровные, похожие друг на друга малахитовые пирамидки на стенах и чешуйчатая поверхность под ногами – дело вполне разумных рук или безумных ветвей. В самом конце проход расширился, перетекая в просторный и неожиданно очень светлый грот. Тим не сразу его рассмотрел, потому как ввалился внутрь практически задом, не выпуская ставший привычным и почти родным садово-посадочный материал.

Первая мысль, что оказался внутри дворца ювелиров и скульпторов. Которые работали, не различая уродство и красоту. Зло и добро. Не оставляя воздуха между творениями и места на посмотреть и обдумать. Формы наползали друг на друга, плелись, изгибались, скалились, мешали цвета. Просторы Орфорта перед чудо-гротом выглядели как кежуал перед вычурной красотой вечерних платьев от стилистов силовых полей. Красно-карамельные, кремовые и золотистые натеки бороздили стены. Сталактиты и сталагмиты спускались каскадами на разную глубину. Продолговатое прозрачное озеро отражало резные потолки и соприкасалось краем с истекающей слюдой розовой глоткой. Природная горная красота окружала собой чудные скульптуры, а они заполняли пространство от края до края. И отличались от каменных наростов стен. Дышали жизнью. Глянцевые и матовые фигуры, кружево плоскостей и изгибов, снежинки с прозрачными перепонками, развал кустов, украшенных растрескавшимися сосульками. Вросшие друг в друга пирамиды, трапеции и колонны. Переливающиеся сферы. Красота и уродство, яркая радуга и блеклые разводы, - все как магнитом притягивало взгляд.

Невесомое трепетание этих скульптур выдавало в них живых существ. Перед глазами Тима мультяшные монстры Стен Флаа и священная трансформация. Живая плоть сливающихся друг с другом изоморфов. Симбиотические пары. Тим угадывал две части в каждой скульптуре. Не симметричные прорастания друг в друга в поисках нового. Вот что Ирт желал, но не надеялся получить от человека. И чем, интересно, заканчивается этот веретено изменений?

Центральный компьютер Земли строил прогностическую модель на основании данных недолгого наблюдения землян. В Поясе Тепла изоморфы улучшают свои клетки за счет флоры и фауны Просторов. А в Поясе Холода с помощью друг друга. Трансформация представителей разумной расы – это обмен генами, изменение и, видимо, размножение. Искусственный интеллект ЦКЗ предполагал, что пары могли срастаться в одно существо или превращаться в два, три, совершенно одинаковых на клеточном уровне. Но более совершенных. Вероятность собственной модели ЦКЗ оценивал в восемьдесят процентов. Это много и очень походило на правду. Вот только что в результате? Один, двое или трое?

– Что бы ты получил из меня, Ирт, если бы я мог меняться? Новое почкование?

Груда под ногами не продемонстрировала способности отвечать. Да и выглядела уродливо на фоне цветных плетений своих соплеменников. Тим присел, почувствовав внезапно что-то сродни сожаления.

– По тебе сейчас отчетливо видно, что не стоило связываться с человеком. Знаешь, как говорят у нас: «с кем поведешься, от того и огребешься». И неважно, изоморф ты или не инсектоид.

Тим нес чушь, словно она могла разбавить не отступившую до конца тревожную тошноту. И не только ее. Еще и предвестье ломки. Жар нетерпения уже копился под сердцем, перетекал в мысли.

– Может, оставить тебя здесь? Приложить к какой-нибудь выпуклости, и ты сможешь прорасти.

Неплохой вариант. Тем более, что те самые колючки поднабрали цвета, немного вытянулись и голодно скалились. Выживет тварь, куда денется. Уже третий раз на Орфорте дохнет и очухивается. Увлекательное занятие в Поясе Холода.

- Если очень попросишь, вернусь за тобой чуть позже, – он осмотрелся и помрачнел. – Боюсь, придется силой отдирать от какого-нибудь сопливого ромба. Утомительное занятие.

Где здесь найти Ру? Где члены охотничьей банды самого Ирта? Живых скульптур с округлыми формами было немного. А розово-серая и вовсе одна и в центре. С пристроенными с боку зелеными рогами. Ру Флаа с симбиотом?

Жар внутри закручивался все сильнее, тело пробила легкая дрожь. Взгляд то и дело возвращался к проклятым колючкам на развороченной офицерской груди. Предупреждения с изнанки шлема раздражали. Седативных в крови и так предостаточно, а вот силы утекали со скоростью воды из полусифона.

– Только не надо мной манипулировать и делать вид, что ты при смерти, – обратился он к Ирту. – Ладно, так уж и быть, посижу рядом пару минут и пойду искать ботов.

Тим опустился и застыл в неподвижности, опустив голову. Потом, не до конца понимая, что делает, отключил шлем, улегся вплотную к останкам Ирта и закрыл глаза. Ноздри щекотал знакомый пряный запах. Погружаясь в сон, Тим не почувствовал, как тоненький росток пробил кожу под подбородком.