Юго-западная Туркмения в эпоху поздней бронзы. По материалам сумбарских могильников

Погребальные камеры могильника Пархай II периода позднего энеолита и ранней бронзы стадиально и хронологически близки погребальным камерам Геоксюра в Юго-Восточной Туркмении, в древней дельте Теджена [Сарианиди, 1959, 19726]. После открытия геоксюрских коллективных погребальных камер было предложено видеть в них места для погребения членов большесемейной общины. Однако эти замечательные памятники были интерпретированы значительно позднее [Хлопин, 19776]. Они предстали как неоспоримое свидетельство становления в обществе древних земледельцев времени позднего энеолита и ранней бронзы патриархальных отношений: в них погребали кровных родственников одного поколения, т. е. детей одного отца; именно этот момент требовал прочного закрепления в общественном сознании. Сходство между погребальными сооружениями двух районов одной земледельческой зоны и хронологическое совпадение дают все основания усматривать в склепах долины Сумбара отражение того же социального явления, что и в толосах дельты Теджена.

Появившись в IV тыс. до и. э., традиция коллективных захоронений сохраняется как на северной подгорной равнине Копетдага, так и в ЮгоЗападной Туркмении в течение не менее 1500 лет: наряду с индивидуальными могилами коллективные погребальные камеры, и специально сооруженные, и в заброшенных жилых помещениях, известны в периодах Намазга III—V. Коллективных захоронений Намазга VI, синхронных сумбарской культуре, не найдено. Вероятно, тогда их уже перестали совершать. А на материалах долины Сумбара можно видеть достаточно отчетливую линию постепенного отмирания коллективных захоронений примерно в первой половине II тыс. до н. э. По-видимому, надобность в них как средстве укрепления патриархальных отношений полностью отпала во всех земледельческих районах Южной Туркмении. Причина этого заключается в том, что к эпохе поздней бронзы патриархальные отношения настолько прочно вошли в жизнь и сознание древнего земледельческого населения, что дополнительное воздействие на общественную психологию постепенно перестало быть необходимым. Теперь замкнутое кладбище стало выполнять объединительные функции па более высокой ступени социальной организации. Оно принадлежало определенному поселку, и на нем хоронили людей из разных патриархальных семей одного рода, которые были в какой-то степени кровными родственниками. Возможно, всех погребенных па кладбище считали детьми одного предка.

Традиция родовых кладбищ .характерна для населения Средней Азии вообще, и Южной Туркмении в частности. До сих пор на окраинах пос. Кара-Кала расположено много родовых кладбищ, что отмечалось специальными исследованиями [Овезов, 1976, с. 175—178] и личными многолетними наблюдениями автора. Несмотря на то что воспоминание о прежнем родо-племенном делении туркмен сохранилось лишь у стариков, местное население продолжает строго придерживаться старых погребальных обрядов. Есть не только русские, армянские и туркменские кладбища, но и туркменские, принадлежащие отдельным родам или племенным подразделениям. Так, на кладбище, расположенном на месте могильника Сумбар III, хоронят только геркезов независимо от места их прежнего проживания; чуть ниже по Сумбару находится кладбище рода Вага, который до Отечественной войны жил неподалеку; теперь он переселен, ио члены этого рода используют до сих пор свое старое кладбище. Подобных примеров множество не только в Туркмении [см.: Поляков, 1973], но п по всей Средней Азии; у таджиков, например, односельчанина называли «товарищ по кладбищу», потому что после смерти его всегда хоронили на родной земле [Кузьмина, 1977, с. 97]. Следовательно, имеются все основания, чтобы могильники из одиночных погребений эпохи поздней бронзы в долине Сумбара рассматривать как родовые кладбища, традиция которых дожила до нашего времени.

Погребальные камеры с коллективными захоронениями эпохи ранней и развитой бронзы сменились одиночными погребальными камерами эпохи поздней бронзы. Произошли весьма существенные изменения. Во-первых, употребление погребального сооружения стало одноразовым, т. е. при его создании знали, что оно не будет вскрываться после того, как в нем произведут захоронение. Во-вторых, поскольку камера предназначалась для одного покойника, площадь ее уменьшилась главным образом за счет сокращения короткой оси. Это с неизбежностью привело к более принципиальным изменениям в конструкции. При одноразовом использовании погребальной камеры стало удобно из чисто практических соображений (предохранение погребенного от попадания в камеру осадков, мелких животных и возможного ограбления) делать ее более глубокой. А в связи с тем, что камера стала меньше и глубже, отпала необходимость в дополнительных подпорках перекрытия — лёсс выдерживал давление земли, сохраняя на какое-то время искусственную полость. Так можно представить себе линию трансформации коллективных полуподземных склепов в глубокие катакомбы.

Здесь уместно обратить внимание на то, что пока только в Юго-Западной Туркмении можно проследить линию происхождения катакомбы. Это особенно важно потому, что погребальные сооружения такой конструкции известны достаточно широко от донецких степей до Систаиа, но нигде нельзя проследить такого генетического ряда, как в долине Сумбара. Поэтому напрашивается альтернатива: надо или употребить все усилия для поисков такого же ряда в местах существования катакомб, или согласиться с предположением о том, что именно из Юго-Восточного Закаспия в эпоху развитой бронзы (первая половина II тыс. до н. э.) по широкой территории распространилось какое-то мобильное население и разнесло по ней своеобразный тип погребального сооружения — катакомбу. Это нарушает привычный, десятилетиями существующий ход мысли относительно происхождения катакомбной культуры, но не считаться с объективными новыми фактами нельзя.

Конструктивные особенности катакомбы таковы, что она могла быть полноценно сооружена только в материковом грунте нетронутых лёссовых холмов, ибо рыхлые слои поселений не удержали бы свод камеры. Исключение реально лишь в том случае, если камеру помещали под стену из сырцовых кирпичей, которая удерживала свод вплоть до нашего времени, как на Сапалли-Тепе [Аскаров, 1973, 1977]. В связи с этим на еще нерешенный вопрос о том, были ли на северной подгорной равнине Копетдага в эпоху ранней и развитой бронзы кладбища вне поселений, можно ответить однозначно и отрицательно. Если бы население подгорной равнины устраивало свои кладбища вне поселений, т. е. на равнине, оно подвергло бы их реальной возможности разрушения селями. А на искусственных холмах могилы не доступны такому разрушению; в этом и следует видеть основную причину того, что население подгорной равнины вынуждено было хоронить своих умерших в пределах поселения как в специально построенных погребальных камерах, так и в разрушенных пли заброшенных домах. В межгорной же долине было много естественных холмов, и поэтому там кладбища существовали отдельно от поселений.

Зависимость способа захоронения от природных условий способствует признанию линий развития погребальных сооружений на подгорной равнине Копетдага и в межгорной долине Сумбара по своей сути одинаковыми, несмотря на их внешнее несовпадение. В первом районе сравнительно небольшие специально построенные погребальные камеры из сырцовых кирпичей, рассчитанные максимум на 10—12 человек, сменяются более крупными, причем для этой цели часто используются помещения в заброшенных домах, в которых количество захороненных доходит до нескольких десятков. Последние сменяются в эпоху поздней бронзы (Намазга VI) одиночными погребениями. Во втором — с самого рапного времени существуют склепы, объединенные в гнезда, в которых бывает до 20 погребенных (синхронные геоксюрским толосам); в эпоху ранней и развитой бронзы (Намазга IV) «население» склепов возрастает до 60 человек; через несколько переходных периодов (Намазга V) количество погребенных в камере резко сокращается и коллективный полуподземный склеп долины Сумбара превращается в одиночную катакомбу; из последних в эпоху поздней бронзы (Намазга VI) и состоит родовое (поселковое) кладбище.

Таким образом, анализ погребальных сооружений Юго-Западной Туркмении показывает, что катакомба сумбарской культуры является закономерным завершением эволюции этих сооружений на протяжении двух тысячелетий. Более того, сравнение линий эволюции погребальных сооружений долины Сумбара и северной подгорной равнины Копетдага показывает строгий параллелизм в развитии принципов захоронения покойников, несмотря па формальное различие конструкции погребальных сооружений двух смежных районов. Если внимательно присмотреться к геоксюрским толосам и сумбарским полуподземным склепам, то окажется, что никакой разницы между ними нет. Причина внешних различий кроется в природной среде равнинной дельты Теджена, с одной стороны, и межгорной лесистой долины среднего течения Сумбара — с другой.

На северной подгорной равнине Копетдага и в древней дельте Теджена, поскольку эти области были бедны древесной растительностью и камнями, единственным строительным материалом был сырцовый формованный кирпич. Из него и сооружали жилища от неолита до современности. Естественно, что из такого же материала были сделаны геоксюрские погребальные камеры (рис. 15, 7). В противоположность этому в горах и межгорных долинах, которые всегда были покрыты лесами, основной строительный материал — дерево, а потом уже камень. Именно дерево употребляли на строительство жилищ и погребальных камер — полуподземных коллективных склепов (рис. 15, 2).

Рис. 15. Погребальные камеры древней дельты Теджена (I) и долины Сумбара (II).

1 — земля на кровле камеры; 2 — границы котлована; 3 — земля, которую вынимали при каждом захоронении; 4 — сырцовые кирпичи; 5 — каменная плита, закрывающая вход.

До сих пор было принято считать геоксюрские погребальные камеры наземными сооружениями [Сарианиди, 19726, с. 23]; на этом основании кладбище предлагали реконструировать как городок мертвых на краю поселка, состоявший из куполовидных домиков. Однако, поскольку аналогичные по существу постройки в долине Сумбара утоплены в землю, возникает вопрос о правильности такой реконструкции. Имеющиеся данные о том, что геоксюрские толосы не являлись наземными сооружениями, стали понятными лишь через 20 лет после открытия этих коллективных гробниц.

Геоксюрские погребальные камеры построены из сырцовых кирпичей так, что они напуском внутрь создают ложный свод. В центре этого свода оставляли широкое отверстие, сквозь которое производили погребение; его обычно закладывали сырцовыми кирпичами, положенными плашмя. При зачистке наружной поверхности кладки камер отмечено, что широкие клиновидные щели между кирпичами заполнены не связующим глиняным раствором, а обыкновенной землей, т. е. стены камер были сложены насухо. Кроме того, кирпичи оказались совершенно целыми, с полностью сохранившимися углами, ребрами и гранями. Если бы такие сооружения стояли открытыми на поверхности земли, они были бы подвержены воздействию сил природы и в течение нескольких лет наступила бы их естественная деформация. Прежде всего пострадали бы выступающие части — были бы размыты наружные углы и ребра кирпичей. Такой деформации не наблюдается, что объясняется только каким-то предохранением внешней поверхности толосов от воздействия дождей, солнца и ветров. Можно предположить, что постройка была оштукатурена снаружи, но это не прослежено при раскопках. Остается только допустить, что все сооружение было погружено в землю.