Сказки Бернамского леса

2. Время пришло, а человека все нет

Сквозь брешь в ночном небе пролился лунный свет. Мазнул по глади озера и запутался во влажных, слегка вьющихся волосах. Мужчина прошелся по ним пальцами, словно хотел вычесать мягкое серебро, но вместо этого поддел длинную водоросль, вытянул ее и небрежно бросил на землю рядом с золотой уздечкой. Посмотрел задумчиво на эмалевые накладки, поднял глаза на человека, что спал неподалеку, и в очередной раз подивился чужой беспечности. У местных жителей зуб на зуб не попал бы от страха, окажись они рядом с келпи, а этот пожелал доброй ночи, накрылся плащом и заснул как ни в чем не бывало. И ладно если бы не знал, кого встретил на берегу озера лох-Каледвулх. Так нет же, сразу догадался. И при этом не только спас, но и вернул драгоценную уздечку. Не пожелал обрести власть над хранителем озера. Глупец. Или, наоборот, излишне хитер?

Келпи[1] обиженно фыркнул, не в силах разгадать чужой мотив. Дух хоть и был очень молод, но на собственной шкуре успел убедиться в том, что от людей стоит ждать лишь беды. Та же сейдкона Фрэнгег. Что он ей сделал? Чем заслужил черную неблагодарность и зачарованную сеть? Ведь не подоспей сегодня сын короля Николаса, озеро лох-Каледвулх вновь осталось бы без хранителя. Келпи достал из поясного кошелька небольшую жемчужину, покатал между пальцами и сжал в кулаке.

Ожоги от зачарованной сети почти зажили. Своевременный оборот и полученная обратно уздечка сделали свое дело. Тем не менее, день сегодня выдался тяжелым и принес больше вопросов, чем ответов. Водяной конь устало прикрыл глаза, жалея, что не может понять мотивов чужих поступков. Хотел бы он узнать, что творилось в голове у Фрэнгег когда она плела зачарованную сеть…

I

Это был день жертвы. Крестьяне, прекрасно помня чьей милостью стоит их деревушка, подготовились основательно. Сварили густое пиво, собрали ягод и золотой пшеницы, напекли пирогов, а еще притащили меня. Постарались подлецы, заманили в хлев, оглушили и связали, словно окорок для коптильни. И нет бы молча все провернуть, целое судилище учинили. Фелида[2] сыскали. Ему-то староста и поведал обо всех моих делах: и козу то я сморила, и пиво по моей милости скисло, и красавца Эвена прокляла, да так, что он заплешивел и облез весь. Я и не отпиралась. Попробуй-ка, соври фелиду! При разговоре с их братией язык вперед головы бежит. Да и чего, спрашивается, молчать? Мои дела, я и не таюсь. Только забыл староста один момент. Сейд-то мной не по собственной прихоти сотворен, а по просьбам местных, ими же и оплачен сполна. Я лишь инструмент. Ведь никто не ломает серп, отсекший палец.

Коза женке старостиной помешала. Якобы капусту всю ее пожрала, а на самом деле завидно стало, что чужая скотина и молока давала на всю семью, и шерсти. Вот и пришла, старшая над женами, ко мне. Изведи, говорит, что хочешь дам. Глупая баба. Я и забрала ее силу женскую, детородную. Теперь на ней корень ольхи настаиваю да продаю тем, кто хочет детей иметь, но не может.

А с пивом, вообще, все само собой вышло. Два соседа никак решить не могли, у которого оно лучше. И судились, и дрались, все без толку. Наконец какой-то лихой ветер надоумил их на поклон ко мне явиться. Пришли горемычные, и давай хитрить, мол, отведай пивка да скажи, чье вкуснее, а оплату с побежденного возьмешь. Я их пиво попробовала и говорю: «У обоих дрянь, платите оба». А те разобиделись и давай барогозить. Пришлось им в чарки плюнуть. С той поры и прокисает все.

И Эвеном моей вины не было. Я ему в вечной любви не клялась, брэ стирать не обещала. С какой такой радости он начал кричать у меня дома проклятья? Они ж все в обратку летят да на сказавшего цепляются.

Так-то оно так. И глядишь, отпустил бы меня фелид, велел перебраться куда подальше, и делу конец, не в первой. Но, как назло, принесла нелегкая соседку мою, Агнесу, что б ей пуст… пустых закромов не видать! И давай меня поносить, мол, помои я ей на порог вылила да проклятья вымолвила, отчего ее скрутило всю. И не отвертишься, было дело. Как ни говорила, ни убеждала я фелида, что не вкладывала силу ни в слова, ни в действия - итог один. И ведь прав длиннобородый. Сила ведьмы найдет выход, если ее в узде не держать. А поступок наш, как есть, ведет к последствиям. Только вот мне от этого сплошная беда. Выжгли на плече руну жертвы, связали путами невидимыми с духом озерным да приволокли сюда участи своей дожидаться. И даже не опоили дурманом, решив страхом моим округу насытить.

Я постаралась сесть. Тело затекло и не слушалось, колючие веревки драли кожу. Не важно, главное отползти подальше, спрятаться. Освободиться от пут, а там посмотрим, кто кого. Надо будет – руку себе отрублю с проклятым клеймом. Жизнь все равно дороже.

Вдруг на озере поднялась волна. Со всех сторон загудело:

«Время пришло, а человека все нет»!

Все волосы, что у меня были, встали дыбом, я забилась, глядя, как поднимается волна, лижет голые ступни. Горло сдавил страх, только поэтому не закричала. А вот когда меня подхватили крепкие руки и потащили вперед, не выдержала, забилась как пойманная в сеть рыба. Да еще и цапнуть успела. Уж не знаю, как вывернулась.

— Хей, тише не кусайся. Бешеная какая! – До меня сначала дошел спокойный мужской голос, а потом уже смысл сказанного. Все еще не веря в свое спасение, я дернулась и рухнула лицом в землю.

— Да прекрати вертеться, дай веревки разрежу. До мяса же все стерла, буйная.

Когда путы спали, руки повисли безвольными плетями. Пальцы пронзила боль. Проклятые крестьяне, чтоб их фоморы…урожаем богатым одарили!

Пока я выла, уткнувшись в землю, мой спаситель развязал ноги. После чего, судя по звукам, отошел на безопасное расстояние.

Когда я пришла в себя, он сидел под раскидистым дубом и хрустел румяным яблоком из тех, что принесли жители деревни озерному хранителю. Глаза мои расширились от ужаса, а этот ненормальный лишь махнул мне рукой да произнес.

— Угощайся! И, кстати, меня Калдером зовут.

Точно полоумный, это кто ж ведьме первым свое имя говорит.

II

Мой новый знакомый оказался чудным. Он жил отдельно от всех во вросшей в землю хижине полной дыр и мышей. Занимался охотой, собирательством и рыбалкой. Его не страшили ни королевские декреты, запрещавшие промысел в лесу, ни сиды. В день нашей встречи Калдер забрал подношения озерному духу и бодро зашагал вглубь чащи, туда, где торчала, словно поганка на трухлявом пне, его избушка. Казалось, что в ней не жили лет сто, а сам хозяин тут ни разу не был. Но тогда я была настолько потрясена своими собственными приключениями, что не придала этому значения.

Решив воспользоваться предложенным гостеприимством, я осталась в доме. Сначала думала, что поживу немного, соображу, что делать, а потом уйду на все четыре стороны. Но Калдер вопросов не задавал, прочь не гнал, был весел и горазд на всякие выдумки. Да и красив, как сид. Такому при королевском дворе служить, а не здесь каштаны печь. В первую же ночь я не смогла сдержать собственного любопытства, и не прошло четверти часа, как потух светильник, сама пришла к нему. Забралась под колючий плед. Прильнула к крепкому телу.

— Что случилось? Зачем ты пришла? – Спаситель мой был искренне удивлен таким самоуправством.

— Мне неудобно там, где ты меня уложил. И я хочу к тебе под покрывало! — Я провела рукой по его груди и подивилась насколько он холодный. Вот глупый замерз и молчит.

— И что же ты собираешься тут делать? — Голос Калдера охрип, но он продолжал изображать непонимание. А с другой стороны, откуда тут в чаще лесной пониманию взяться, когда он один-одинешенек живет?

— Я видела у тебя меч, — пальцы мои стали спускаться ниже в поисках рукояти, — но он не закален. Непорядок. Оружие нужно закалять смолоду. Иначе оно не войдет в силу. – Голос мой стал тягучим, мурлыкающим.

— Ооо, ну что ж, проверим, подходит ли твой горн для моего клинка. — И в то же мгновение я оказалась перевернутой, подмятой и покоренной. Глупая, деревенская ведьма расставила сети и сама же в них угодила…

Конечно же, я осталась. Уговаривала себя, что страшно через лес одной идти. Но на самом деле хорошо мне было, спокойно с моим новым знакомым. Век бы при нем жила.

Только вот дыры в хижине мхом законопатить, очаг переложить, пол травой сухой выложить да подстилок наплести. Одно плохо: волосы сушить мой новый знакомый ну никак не любил. Вечно с мокрыми кудрями. С другой стороны, мне-то какое дело, может, он пока лето так от жары спасается.

Дни шли за днями, и я оттаяла, разомлела. Калдер не вспоминал о дне нашего знакомства, да и мне не хотелось ворошить пережитый ужас. От того и неожиданным прозвучал ночной вопрос, когда я почти задремала на его плече:

— Фрэнгег, ты ведь знаешь, что в жертву озеру лох-Каледвулх принесена?

Мое тело предательски дрогнуло.

— Знаю… — язык распух и еле ворочался во рту.

— И ты понимаешь, что тебе придется прийти туда? Озеро не отпустит. Вода есть везде, рано или поздно она возьмет свое.

— По мне лучше так поздно, что никогда. – Я привстала на локте, силясь разглядеть лицо Калдера. Почему он затеял этот разговор, чего хочет? Что б я попросила помощи? Стала зависимой? – Я не хочу быть жертвой. – Голос дрогнул, и чтобы не выдать собственного страха, я перешла на шепот: — Это можно как-то изменить? Ты можешь мне помочь? Ты же не побоялся тогда забрать меня и припасы?

Больше слов не нашлось, страх нанизал мои зубы на нитку и играл ими, словно на трещотке. Я не хотела умирать, не хотела становиться кормом для той жуткой твари, что обитала на дне озера. Я верила в то, что Калдер может спасти меня, но он молчал, и от тишины этой становилось не по себе.

— Ладно, спи. Я подумаю, как можно помочь тебе, — наконец произнес он.

III

Дни ползли неторопливо, сонно. Но мне было хорошо. Я поверила своему спасителю и его обещанию. Ведь по какой-то неведомой мне причине он не побоялся умыкнуть подношения у духа озера. Но мужчина больше не возвращался к этому вопросу, да и мне не хотелось лишний раз ворошить осиное гнездо. Малодушно казалось, что если не касаться проблемы, то она сама собой рассосется. Увы, все бывает с точностью наоборот.

В тот день Калдер ушел еще до появления солнца и вернулся к полудню. Принес огромного лосося и растянулся в тени огромного ясеня, глядя на то, как я чищу рыбу, обмазываю ее глиной и закапываю в костер.

— Хватит хлопотать, иди ко мне, — белозубо произнес он. – Садись, хочу полежать у тебя на коленях. Расчешешь мне волосы?

Я подхватила перламутровый гребень, что он для меня вырезал, и разместилась, положив его голову к себе. Каштановые кудри вновь были влажными, но как я ни пыталась их просушить, лишь вились и блестели на солнце. Гребень ловко скользил по прядям, рассекал их, слегка царапал голову. Калдер расслабился и задремал, а я продолжала чесать его, пока не наткнулась на то, что меньше всего ожидала увидеть. Подцепила двумя пальцами и выудила длинную мокрую водоросль.

— Ты что нырял сегодня в озеро? — спросила я удивленно.

— Нет, не плавал. Вечером пойду. Кеасок успокою, — сквозь сон ответил мой мужчина.