Наследие Иверийской династии

Я промолчала. Тогда Првленская пояснила:

— Талиция твоя сестра, а консул лин де Блайт — твой ментор. Ты не должна чинить препятствия их браку, вольно или невольно. Когда юная княжна проснётся, то узнает, как героически её будущий муж спасал южную столицу от свирепых мятежников. Та самая княжна, которую уже знают и любят квертиндцы. Гарантия мира с веллапольцами, благодетельница сирот, добрейшая душа, прекрасно воспитанная леди. И это всё чистейшая правда, к счастью, — она цокнула языком и взмахнула руками. — Против непослушной чудачки-мейлори, замеченной в беспорядочных связях. С проклятым Орденом Крона, с предавшим Квертинд стязателем. С молодым наследником Батора, — она впилась в меня глазами, и я едва не кинулась в драку. Она меня просто подставила. — Скажи, какой выбор он должен сделать? Скажи мне это не как обезьяна с палкой, влюблённая до безумия мейлори и его вечный пломп, а как верноподданная Квертинда, которая теперь разбирается в политике и ратует за благополучие королевства.

Руки сжались в кулаки, но я не проронила ни слова.

— Так ничего и не скажешь? — она откинулась на спинку кресла. — Хорошо, тогда я скажу за тебя. Как говорила моя наставница: успех переговоров зависит от того, насколько конкретны твои инструкции, — она усмехнулась своим воспоминаниям и продолжила: — Всё, о чём я только что сказала, ты понимаешь не хуже меня. Ты не дура, но предпочитаешь этого не замечать. Время скоро выйдет, Юна. И выбор должна сделать ты, а не он. Либо ты направляешь свою и его жизни, сама держа поводья судьбы, либо вы оба несётесь вскачь на обезумевшей лошади по имени Любовь, что затопчет тысячи жизней, а в конце скинет вас в канаву. Мы обе знаем, что…

— Замолчите! — прикрикнула я.

И сама же испугалась. Это был крик отчаяния, плач маленькой Юны, что последние десять минут рыдала навзрыд где-то в глубине сознания. В жилах жгучим свинцом пульсировала кровь, губы дрожали. Всё внутри меня дрожало. Хотелось ударить Првленскую за то, что она только что изрекла, убить её и всех, кто посмеет стать на моём пути. Но вместо этого я подошла к ближайшему стулу и без силу рухнула на него, прикрывая голову руками.

Чтобы не застонать, прикусила ладонь до крови. Рот наполнился солоноватым вкусом. Как паршиво, боги, как паршиво!

— Что вы от меня хотите? — хлюпнула я носом. — Я делала всё, как вы говорили, всё в точности, даже это свидание с Ренуардом…

Лаптолина вдруг поднялась, подошла ко мне и прижала мою голову к животу. Теперь разреветься хотелось ещё сильнее. Как будто меня обняла мама и разрешила: можешь плакать. Можешь поделиться со мной этим.

— Я знаю, как это больно, Юна, — тихо говорила она, поглаживая меня по волосам. — Не нужно думать, что я бесчувственное чудовище. Но ты должна остановить Чёрного Консула в его безумии и избавить его от тебя. Ты одна это можешь, больше никто.

— Я не смогу, — проскулила я, впиваясь зубами в кожу ладони.

— Но ты должна, — горько прошептала Лаптолина. Кажется, она тоже едва сдерживалась от слёз. — Вся суть моего обучения — соблазнение мужчины. Умение ему угождать. Умение править его руками. Использовать его в своих целях и сохранить при этом достоинство. Я знаю, как зарождается мужская увлечённость и любовь. И кому как ни мне знать, как её можно разрушить.

“Я не смогу, не смогу, не смогу,” — билось в голове.

— Вспомни миг, когда он впервые посмотрел на тебя иначе. Когда ты впечатлила его так, как никогда раньше. Миг, который изменил что-то в нём самом и заставил его рассмотреть в тебе нечто особенное. Это хрупкая основа, которую можно разбить. Только ты знаешь, как это сделать.

— Я не смогу, не смогу, — сорвалось с языка.

— Сможешь, — Лаптолина присела напротив меня, заглянула в глаза. — Представление должно продолжаться, милая Юна. Даже если плачешь кровавыми слезами и ходишь в раскалённых туфлях, ты должна улыбаться и не показывать виду, что страдаешь. Тем более тому, из-за кого ты страдаешь. Ты сможешь, — повторила она. — Сила женщины. Сила выдержки. Ровная осанка, уверенный взгляд и улыбка. Прелестная в любом состоянии, — она взяла меня за подбородок и рассмотрела моё лицо. — Не плачешь. Молодец.

— Я так устала… — пожаловалась я. — От всего этого. От игр, от Квертинда… От всего. Ренуард предложил мне уехать.

— Тогда уезжай, — одобрила Лаптолина. — Уезжай. Ты и не заметишь, как новая жизнь вытеснит всё, что было до. Это исцеление. Верь мне, я уже много лет возглавляю лучшую в Квертинде академию исцеления и знаю в этом толк.

Она улыбнулась, и как всегда, постарела на несколько десятков лет. У рта собрались морщинки, а глаза блестели даже в свете одинокой свечи.

— Ну, иди же, — засуетилась Првленская, подняла меня. — Хорошенько отоспись и приведи себя в порядок. Будь достойна своего положения, а завтра будет новый день. Утро вечера мудренее.

Она отошла к столу, достала из ящика какие-то бумаги, начала изучать, как будто и не было трогательной откровенности между нами. Как будто она сделала то, что была должна — успокоила одну из своих дев, а теперь вернулась к следующему пункту в своём расписании.

— Госпожа Првленская, — начала я.

— Да? — мгновенно отозвалась она.

Я прикусила язык. Мне хотелось сказать ей, что, возможно, у нас с Кирмосом есть шанс, что, как она и говорила, люди любят легенды о любви, но… Правда была в том, что во всём, что сказала Лаптолина Првленская, любовь была последним аргументом. Как бы много в это слово не вкладывали жители Батора, как бы часто они его не повторяли, любовь оставалась вымыслом для романтических натур. Сказкой для тех, кто был ещё способен верить в сказки.

А для тех, кто эти сказки создавал, любовь оставалась только инструментом управления. К сожалению.

— Я пойду, — буркнула я и поплелась к выходу.

— Юна, — окликнула она.

Я резко остановилась. Развернулась с надеждой — вдруг она передумала? Вдруг есть ещё третий, неизвестный нам путь?

Мягкий лунный свет очертил фигуру госпожи Првленской. Она опустила руки с бумагами и смотрела на меня не меньше минуты. А потом наконец произнесла ровным, отлично поставленным голосом:

— Тебе следует затягивать корсет потуже. Я перестала слышать, как ты в нём задыхаешься.

— Да, госпожа Првленская, — покорно исполнила я самый верный из всех реверансов и вышла прочь.