Предисловие к Мирозданию

VIII.

Бард:

Малколам и Загадор однив космическом пространстве.Они в своей земной, привычной форме.Огромныешары светящихся планет,Огнисозвездий, по разномуразбросанных вокруг лучей, пересекают светсвой так, что он, сгущаясьплотнов облако,чуть удлиненноес концов, дает опору для ноги.Архангелы стоят вполоборотадруг к другу. Одна из звёздочек, что около,точней над головою, Загадора,дрожит зелёным.

Загадор:

Вот он, маяк для Исабели.
Когда она войдет в его лучи,
он поменяет цвет.

Малколам:

Отлично сделано. Послушай,
ей передай, что больше нет причин
задерживаться на Земле. Пастуший
труд мой временно закончен.
Но объясни мне,
между прочим,
как удалось тебе маяк для Исабели
отдельно от себя настроить в звёздной колыбели?

Загадор:

Я точно
подобрал одно решенье
для трансформации волны
при путешествии
в ортогональном измерении.
А дальше стали вдруг видны
два упрощенья
для большого Уравнения.
Переписав его в систему из семи,
я…

Малколам:

Повремени!
Ты в математике
меня сильнее, друг мой.
Такое чувство,
что тысячелетья разницы сыграли роль в науке.

Загадор:

О, да! В схематике
вещей —
ряд числовой точней
воспроизводит звуки,
чем музыкант. Мне также ясно,
что математика – искусство.
Наука – то всегда эксперимент.
А математика – прыжок, полёт в гармонии с прекрасным.
Причём наука тут? Скорее, нет.
От общего так скучно опускаться к частным.

Малколам:

Я знал, настанет тот момент,
когда хранитель Уравненья
придёт другой.
Я устарел, друг мой.
Хоть взгляд ещё мой ярок
и сильна десница,
я чувствую себя не мастером. Я – восхищенный зритель,
и сам себе я жалок
по сравненью
с твоим уменьем.
Пускай отныне подчинится
всё толкованье
Уравнения
тебе. Пусть будет Загадор теперь его хранитель.

Загадор:

Постой, о Малколам, зачем тебе сменяться?
Что если голову мою решения корней закружат?
Я, может, лучше
понимаю цифр танцы,
Но разве ж это нужно?

Малколам:

Послушай, по уму
хранитель Уравненья мирозданья —
всегда его манипулятор.
Живое бытиём своим и познаваньем
раскачивает свет и тьму
за годом годы.
Таков природы театр.
Мы лишь следим, чтоб эти колебанья,
не нарушая принципа свободы,
всё ж оставались в рамках. Старанья
наши в идеале не заметны,
когда подправлены слегка коэффициенты.

Загадор:

Примерно как катание
на санках,
когда мы чуть рулим, несясь под горку?

Малколам:

Но только не под горку,
а в ширь вселенной, за кромку
тьмы толкая жизни царство.
Но что это? Маяк твой засветился красным?

Загадор:

Ага, сработало. Похоже, Исабель вступила в свет луча
и скоро будет с нами.

Малколам:

Что ж, подождём. Не пожимай плечами.
Перемещенье меж мирами
не мгновенно,
коль наблюдатель не меняет измеренья.
Давно замечено, что время
может бежать, ползти, стоять и даже прыгать вспять.

Загадор:

В моей системе,
как я её переписал, про это в третьем
и в четвёртом уравненьях.

Исабель:

Привет архангелам почтенным!
Ведем учёную
беседу, как всегда?

Загадор:

Ах, Исабель, как здорово! С удачным возвращением!
Да так, математическая ерунда,
мы говорим о мироздании.
Но что это? Ты выглядишь, как девушка, отнюдь не дама.
Хоть непривычен этот образ,
всё же узнаваем
и удался тебе – я восхищён!

Малколам:

Не он один. Мы, каждый порознь,
сметены. Почти девчонка,
тут стоишь, и это взгляду странно.
Какая грация,
щекочущая память прелесть форм!

Исабель:

Что девы жизнь? – лишь череда мутаций
ей вызываемых эмоций в норме,
от восхищенья через уваженье к страху.
И всё – прошла. И сразу резко
кончилась.
А дальше дряхлость,
вызывающая жалость.
Но хуже вакуум
от одиночества,
в котором всё так сжалось,
что памятью делиться не с кем.
Там, в низшем мире, время – враг живого.
Я насмотрелась всякого – хорошего, плохого.
Но ничего печальней смерти счастья – нет.
А юность – это та пора, где счастье
больше
и чаще
повторяется.
У нас здесь время – это просто свет,
в котором души кажутся тем тоньше,
чем светлей вокруг. Они то проявляются,
то снова исчезают, ставши вдруг прозрачны.

Малколам:

А это потому, что имена усопших вспоминаются
живыми.
Когда они грустят иль плачут,
иль когда они озвучат однозначно
имя,
прочтя его на памятника камне.

Исабель:

Я верю, что ты прав, великий,
и я готова объяснения принять,
хотя звучат они мне странно.
Но если человеком я решу предстать,
всегда отныне буду только с юным ликом.

Загадор:

Послушай, Исабель, я вывел выраженье,
в котором просто показать,
что время может двигаться и вспять.
Смотри, в моём четвёртом уравнении
есть переменная одна. При изменении
её видна симметрия у времени.
Поэтому такие есть миры,
где стрелки движутся обратно.
Туда уходят души, что стары,
и возвращаются, когда с них стёрлись пятна
от грехов.
А если половинкам душ таких случится
слиться,
целым стать, тогда они легко
уходят тут у нас в небытие.
И в этом частном
проявлении
видно Создателя шитьё
вкраплением в баланс вселенной.
Теперь ещё.
И это про Адель. Где раньше,
чтобы ангела вернуть, была нужна душа, как
проводник хотя б на первую сфироту,
теперь Адели ставится маяк
с настройкой света на её природу,
на уникальную её волну
и в резонанс с Адели сутью.
Свет маяка запущенный, мигнув,
как бы магнитом втянет прямо к нам
Адель. Как сделал тот рисунок,
которым Пабло вытащил её в мир нижний. Я дам
хоть руку всем на отсеченье,
что так получится перемещенье.

Исабель:

Мне, Загадор, про Уравненье
в моей вот этой женской форме
не всё понятно,
но лучше
я признаюсь, мне приятно,
что оба вы восхищены. Ведь, кроме
удовольствия от взгляда,
нам, девушкам, так мало надо.
А что про способ возвращенья —
приму на веру. Ты на Адель давно настроен,
так что порою
чуть ли не дышишь ты её дыханьем.
А я, я не пылаю больше мщеньем
и не ревную. Нас было трое.
Теперь же всё прошло. Остались пустота и непризнанье.
Иди, ступай по облаку из света,
мой Загадор. Сложи маяк, магнит
настрой на уникальные приметы
своей Адели. Иди, её лови.

Малколам:

Да Загадор, иди, спасай девчонку,
а мне покуда Исабель расскажет
в деталях про проект наш на Земле.

Исабель:

Зачем нам звуки, может, напрямую отчёт
мой переймешь? О всём, что важно,
о добре и зле,
что причинила.
Что, Малколам, молчишь?
Была архангел смерти я, пока хватало силы.
Потом уже вести я перестала счёт.
Давай прямой контакт, зачем нам после споры?
Пускай покажет свет, как там всё было.
Мы здесь одни. Во мгле уже не видно Загадора.
Я открываюсь, лишь
настройся и принимай волну.

Малколам:

Какой поток! Я в нём тону.
Ещё не опытна ты, Исабель,
Дозируй мысли. Чуть тоньше
луч, ага, теперь,
получше.
Я принимаю, вижу. Да, отлично.
Но что это? Ты путаешь эпохи.
Ты девочка. Обычная.
Ты обнимаешь маму. Споло́хи —
нет, какие-то цветы. Венок на голове.
И мамы мне твоей лицо знакомо смутно.
Но откуда? Сейчас я вспомню. Трудно.
Вот эти родинки, их две
подряд,
в начале на предплечье левом.
Я целовал их. Наряд
по случаю приёма. Королева?
Нет – моя принцесса!
Ты, Исабель, ты дочь её?
Как тесно
переплетено
всё в бесконечном мире этом!
Какие шансы, Господи, ужели снова чудо,
быть освещённым
твоим светом и быть прощённым,
коль дарована любовь?

Исабель:

Мне больно, Малколам! Луч отпусти, отбой!

Малколам:

Прости, родная. Всё так остро,
так внезапно. Открытие тебя меня смутило.
Перенаправил я инициативу
(в прямом контакте – это просто)
и причинил тебе тем боль.
Моя любовь
с твоею мамой
перевернулась на тебя. Ты знать должна —
ты в первом цикле дочка Гаардвала,
а не моя. Нам жизнь та, первая, важна
тем, что она определяет
все вслед идущие круги её возвратов.
Той первой жизни свет нас направляет
по кратчайшей
среди возможностей вариантов
к слиянью половинок душ.
Сквозь чащу
всех других реинкарнаций,
событий их и суеты.
Тебе так может показаться,
что это чушь —
не верь! Что опустила взгляд?

Исабель:

Ах, Малколам, как сладко знать,
до сути дна, до простоты,
что чувства, смутные вначале,
взаимны.
Я помню, мама говорила в час печали
и про редчайшие цветы,
и про висячие над пропастью сады,
хранимы
юношей с красивыми плечами.
Она тогда уже рассталась с Гаардвалом,
тебя ж всё больше, чаще вспоминала.
Ах да, конечно, не тебя, того другого, кто был тобой
в том, в первом круге.
Я полюбила образ твой.
Воображенье рисовало
героя с сильною рукой,
лицо – бровей в разлёте дуги,
глаза оттенка бирюзы.
Пленённый раб, а все ж – король,
помазанник самой весны,
с принцессой царства, гордой нравом,
крутил любовь
и жизнью заплатил за право.
Ты должен всё мне рассказать
про маму и себя. Я думала, ты мой отец.
Как знать,
кто в жизни девичьей важней —
тот, про кого прошепчет мать
слова, которых нет нежней,
или случившийся самец?
Я помню в маминых рассказах
повествованье в дырках пауз,
а фраз порою смысл терялся,
но я спросить её боялась.
А иногда бывали дни,
она стихами говорила.

Малколам:

Искусство слова требует любви,
иначе в слове иссякает сила.
Но неужели твоя мама промолчала
о том, как…? Нет, не будем о печальном.
Когда-нибудь я расскажу об этом, но не сейчас.
Любовь. Какая радость от её богатства!
Какая лёгкость! Можно в пляс
пускаться.
Лишь ангелы без тел и пола
умеют полностью друг в друге растворяться.
Что внешность? – форма, под которой души – го́лы.

Исабель:

Я слышала, влюблённых ангелов слиянье
родит другого, ближе к Богу, чем они.

Малколам:

Да, это так. Когда бы мы сияния
свои перемешали,
пронзив огни
друг друга гармоничными лучами
света,
из нас возникло б существо при этом
на степень выше,
ближе
к Создателю, чем мы сейчас с тобой.
Так дерево вершиной над плющами
растёт, там суть его является иной.
Быть может, мы с тобой соединимся,
но не сегодня, не сейчас, не тут.
Я смутно чувствую, что скоро породнимся,
настанет миг, когда нас позовут.

Часть четвертая