Тень

Все это Березкин почти выкрикнул на одном дыхании, а потом как-то сник, безнадежно махнул рукой: «Э-э, выше головы не прыгнешь, погорячился я, Николаевна, погорячился. Что я могу...»

А Полина, помнится, удивилась:

— Что это ты сегодня, Максим Филиппович, слова какие-то подбираешь старорежимные: губернатор, его власть и закон. Власть сейчас советская и законы народные.

— Правильно, — согласился Березкин, — на словах, на бумаге все так. Вокруг смотреть — у нас все по-новому, ничего от прошлого не осталось. А если в себя всмотреться, по-честному, не скрывая, показать все, как есть. Что увидишь? Немало еще советских вроде бы людей увидим, в которых прочно еще сидит пенек прошлого. Пережитки, как говорят, капитализма. И пьянство это, и воровство, и желание на чужом горбу в рай въехать, словчить, обмануть... А откуда, к примеру, у меня эти пережитки, или у Парамона твоего, или у Петухова? Мы росли в советские годы, учились в советской школе, работали при советской власти. Так откуда же появляются такие люди, для которых ничего святого нет, кроме собственного благополучия?

— О ком это ты, Максим Филиппович? Кого имеешь в виду? — прервала его Полина.

— Да и о себе тоже. Все вижу, а сделать ничего не могу. Или боюсь, может быть? На ферме, например, по отчету коров меньше, чем на самом деле, зато надои получаются высокие. Телят не хватает, а на бумаге все на местах. Для чего такой обман? Чтобы начальству очки втереть да самому безнаказанно украсть. Парамон оправдывается: это же не для меня, для колхоза. А Николай еще выше кивает — высоких показателей район требует. Так надо, значит. Вот и получается: Парамона, который вроде бы для колхоза радеет, возьмет под крылышко председатель, а его самого — районное начальство. И идет все выше и выше такой обман. Но кому это нужно, для чего? Кого обманываем? Себя в конечном счете, государство наше, власть советскую, партию. Так и получаются липовые передовики, высокие показатели, а на самом деле ничего этого и нет. Но за эти отчеты кого-то похвалят, в должности повысят, а ловкие люди на местах тоже руки погреют.

— Что-то ты крутишь, Максим Филиппович, — опять не выдержала Полина. — Хочешь что-то сказать, так говори, нечего намеками отделываться. Лучше все сразу, так и самому легче станет, грех с души снимешь, если грешен в чем.

— Уж не святая ли ты, Полина Николаевна, что грехи снимаешь?

Но Полина шутки не приняла, посерьезнела, даже на «вы» с Березкиным перешла:

— Вы обнаружили в колхозе какой-то обман, очковтирательство, воровство. Ведь так? А разоблачить это не можете? Боитесь почему-то. Может, и у самого коготок увяз? А совесть мучает? Не позволяет молчать. Вас вроде и от работы отстранили по уважительной причине, почетную персональную пенсию дать собираются, чтобы смирным стали, а вы — ни в какую. Но ко мне для чего пришли? Намекать да испытывать, как я реагировать буду, может, поддержу Парамона, мужа своего? Тогда и в сторону можно.

— Нет, нет, что ты, Полина Николаевна, о каких испытаниях говоришь? Я же тебя давно знаю. Верю тебе, поэтому и решил сказать все как на духу. Алю свою просил с тобой посоветоваться, да не посмела она, испугалась. И мне не разрешила вмешиваться. Не маленькая, говорит, сама разберусь. Но не разобралась. Потому и начал я сегодня этот разговор. Помнишь, когда проводили ревизию, я дояркам говорил про телят... Э-э, прикрой-ка дверь, Николаевна, расскажу уже все по порядку. Прикрой, прикрой, там вроде пришел кто-то из пациентов твоих. А мой рассказ не про них.

Что говорил Березкин потом, Лиза уже не слышала — мешала плотно закрытая дверь. Говорили они долго. Лиза так и не дождалась окончания разговора. Ушла домой. Наутро расспрашивать Полину не стала — думала, узнает при случае. А потом прибежала вся в слезах подружка Аля Березкина. «Уезжаю, — говорит, — совсем из колхоза». В отчет орвайской фермы записали лишних телят, будто привезли их с другой фермы, хотя ничего этого не было, а теперь это обнаружила ревкомиссия и составила акт. Стали требовать объяснений с работников фермы. Тогда Аля все и написала, что приписки были, что хотели показатели улучшить, поэтому и увеличили количество телят. Когда председатель колхоза прочел, то вызвал Алю к себе и сказал, что из-за ее записки всем придется вернуть премии, которые получили за отчетность по телятам. А как их вернуть? Может, сядет Аля в день зарплаты рядом с кассиром и будет собирать с доярок? Но главное не это. В отчете и Алина подпись стоит. Значит, сознательно обманула государство? А за это — тюрьма. Всхлипывая, Аля показала, как Петухов демонстрировал ей тюремную решетку скрещенными пальцами. Потом он улыбнулся и сказал, что не желает ей зла, девушка она еще молодая и он ей поможет. И затем прямо на ее глазах председатель разорвал акт ревкомиссии и объяснение Али на мелкие кусочки. Без них, добавил, лучше всем будет, и сама будешь спать спокойно. Тут же Петухов положил перед Алей другой акт: там количество телят соответствовало отчету. Акт был подписан председателем ревкомиссии и заведующим фермой Зотовым. «А вот здесь и ты подпиши, как зоотехник», — протянул тогда Але ручку председатель. Аля в испуге бросила ручку на стол и убежала.

Так она появилась в медпункте. Может, хотела все Полине рассказать, но не удержалась, увидев их вместе с Лизой, и рассказала обеим. Полина внимательно все выслушала, подумала немного и сказала, что правильно Аля поступила с этим фиктивным актом. А то подпишешь такой вот, с позволения сказать, документ и очутишься за решеткой. Уезжать из колхоза она не посоветовала. Еще подумают, что испугалась, будто виновата в чем. Когда Аля ушла, Полина долго молчала, потом вдруг сорвала с вешалки пальто и, застегиваясь на ходу, выбежала на улицу. Не иначе, решила Алю догнать. Лизе лишь рукой махнула и убежала. Помнит все это Лиза отчетливо, будто только вчера и случилось. Что дальше было, Лиза не знает. Но разговор какой-то состоялся. То ли с Петуховым, то ли с Парамоном, только Полина потом нервничала, все время была какая-то неспокойная. Иногда проскальзывало у нее в разговоре с Лизой, что ссорится с мужем, а почему — не говорила. Но Лиза догадывалась. Понимала, телята — это дело нешуточное. Очень осуждала Полина Алю за то, что ушла она с фермы. Была зоотехником, а пошла работать простым осеменатором. Полина считала, что не должна была Аля уходить от тех дел на ферме, о которых сама же беспокоилась. Но Полина другой человек. Раз у Али не хватило решимости довести все до конца, Полина сама взялась за дело. Не могла она смириться с несправедливостью и обманом. Это было у нее в характере. Все знают, как на районных совещаниях она резко критиковала и главного врача, и заведующего аптекой, когда с лекарствами были перебои, а специалисты срывали график по консультации больных с выездом в села. Тогда все признавали ее выступления правильными, старались работать лучше. Но это одно дело, а здесь в колхозе совсем другое. Здесь, если называть все своими именами, уголовное преступление, за которое и тюрьма может быть. Это хорошо понимают и председатель, и Зотов, и сама Полина. Значит, свидетели должны молчать. Аля молчит, и пока с ней ничего не случилось. А Полина молчать не стала, но исчезла вдруг, и теперь снова эта история под замком. Теперь главное — Полину отыскать. Именно так все себе Лиза и представляет. А поделиться не с кем, да и страшно говорить об этом. К тому же Аля просит молчать. Она даже Дедюхину не разрешила ничего рассказывать, когда он начал искать Полину. «Папа, — сказала тогда она, — и без нас уже с ним встречался. Но о чем они говорили, сказать трудно». Можно только догадываться, что Максим Филиппович Березкин, обиженный председателем, должен был все выложить участковому.

Все это Лиза припомнила так четко, будто только вчера случилось, даже вновь представила, как тогда Полина в спешке откинула назад распущенные по плечам волосы, чтобы не мешали надеть пальто. Обычно она носила на затылке большой тугой узел и позволяла себе распустить его только после работы, когда очень уставала, или уже перед сном. Лиза знает это потому, что однажды Полина ночевала у нее — поссорилась тогда с Леонидом, первым своим мужем. Лиза в душе завидовала Полине и невольно старалась ей подражать. Завидовала ее волосам — их пышности и цвету. У нее самой волосы были тоже красивые, льняные, но негустые. Завидовала фигуре — несколько худощавой, но очень пропорциональной. Сама Лиза, может, в силу молодости, была округло полновата и невысока. Завидовала милым ямочкам, которые появлялись на щеках Полины, когда она улыбалась, ее голосу — нежному и мелодичному. В общем, куда ни глянь, во всем Лиза уступала Полине и однажды этими своими горестными наблюдениями поделилась с ней. Та выслушала и рассмеялась, обняла Лизу и подвела к зеркалу:

— Смотри, — сказала она, — ты сейчас как только что раскрывшийся бутон, тебе цвести и цвести. Груди твои — головки спелого мака, а мои — пустоцвета. Да, собственно, к чему они мне...

Полина очень переживала, что у нее не было детей, завидовала другим женщинам, хотела ребенка. Лиза тогда не понимала еще всей остроты ее горя, не задумывалась об этом. Просто ей хотелось походить на Полину, и все. Она даже не знала, кто повинен в этом бесплодном браке — Полина или Леонид, да и не старалась узнать. Ей нравилась Полина, и не только внешне. Спокойная, доброжелательная, заботливая, в то же время нетерпимая к фальши, лжи, безответственности. Если что не сделает, себя никогда не щадила, но и другим за недостатки доставалось, хотя говорила она об этом необидно для человека. И читала Полина много, особенно медицинской литературы. Сельсовет денег на выписку газет и журналов почти не выделял, поэтому многое она покупала и выписывала сама. Даже книги по терапии и хирургии, предназначавшиеся для врачей. Поэтому работала она не как фельдшер, а как настоящий врач. Так и Лизе хочется, и учиться хочется. Вот было бы заочное отделение в медицинском институте, Лиза обязательно бы поступила, как Паша Егоров в юридический... А очно учиться долго и не просто. Все так складывалось хорошо, когда Лиза работала вместе с Полиной. А теперь ее нет, и неизвестно даже, что с ней случилось. Но почему это до сих пор неизвестно? Почему так плохо ищет Полину милиция?

Бывший участковый ловил угонщиков автомашин и ни о чем больше не помнил. Приезжавшие из района занимались в основном Леонидом, Лизе надоели своими расспросами. А вот Парамона по-настоящему тряхнуть не посмели. Обыск у него сделали больше для формы, чтобы разговоров в народе не было. Потом, потом... А откуда, интересно, появился у Вари точно такой же, как у Полины, белый платок с синими цветочками? Может, Иван достал. Он часто в городе бывает. Точно такой же платок и у Лизы есть. Когда ездили в Лыстэм на совещание, купили в раймаге. Полина уехала в свой Шарип в том самом платке. Об этом Лиза рассказала тогда следователю из района. Раньше Лиза не видела таких платков ни в Чебернюке, ни в Орвае. Когда навещала больную Варю, увидела платок, но не придала этому значения.

И что только не подумается вдруг... Вот сейчас снова все смешалось в голове от Алиных дел. Сама же написала о несуществующих телятах, а теперь живет в постоянном страхе. Вообразила, что новый милиционер за это взялся основательно. Может, и так, но ему нужно Полину найти, вот он и собирает все, что с ней связано. А с телят-то все, пожалуй, и началось.