С днем рождения, Том

С днем рождения, Том

Carry me to my love

Over the sea to the clouds above

Where I know he is waiting for me

Carry me to my love

(Carry Me — Eurielle)

Том сидел за столом, сминая в руках записку от Ангела. Соленая капля упала на тетрадный листок — и чернила расплылись пятном, превращая слово «люблю» в синеватое облачко.

Боль жгла его изнутри, но поделать он ничего не мог. Том знал, что обладает редчайшим волшебным даром, и хоть его часто называли самым выдающимся колдуном поколения, но вся его магия была бессильна, когда дело касалось Ангела. Ни одни чары, ни одно самое мощное заклинание не было в состоянии помочь Реддлу попасть к ней, спасти ее.

* * *

Ангел начала являться ему, когда он еще толком не умел ходить. Странного ребенка невзлюбили в приюте: нянечки обделяли его лаской, заботой, а порой и едой. Иногда маленький Том плакал от отчаяния, и тогда приходила она, невидимая для чужих глаз, словно существовавшая только для него одного. Ласковые руки обнимали крошку-Реддла, мягкие губы долго целовали бледный лобик, ладони гладили черные волны волос. Ангел пела ему колыбельные, и он засыпал на ее груди. Ее нежность согревала обиженного, больного, голодного Тома, и ему становилось легко и спокойно, словно его баюкала родная мама.

Когда Тому только исполнилось восемь, пятнадцатилетний приютский задира Джереми заманил его вечером в дальний сарай. Том не понимал, почему его зажали в угол, а чужие грубые пальцы пытались стащить с него поношенные штанишки, но он не успел ни разозлиться, ни испугаться. Ангел явилась, искрясь гневным негодованием, и, схватив Джереми за ухо, оттащила его от Тома и вышвырнула за дверь. Джереми убежал так быстро, что лишь пятки сверкали, а Ангел еще долго сидела с Реддлом плечом к плечу, рассказывая ему забавные истории про слонов. Годы спустя Том осознал, что она старалась отвлечь и успокоить его, вытесняя из головы мысли о несостоявшемся насилии.

Тому было одиннадцать, когда он решил расквитаться с обидчиками и «конфисковал» у местных задавак их ценности — губную гармошку, игрушки и иную важную для детей мелочь. В приюте Вула свирепствовала «дедовщина», и ребята постарше часто задирали маленьких. После случая с Джереми и стихийных выбросов магии самого Тома не трогали, а вот малышей Билли Стаббса, Эми Бенсон и других шпыняли часто. Ангел объяснила Тому, что это не признак силы — наоборот, мальчишки пытались за жестокостью прятать собственную неуверенность и страхи. В тот день они и вовсе перешли грань и повесили на стропилах кролика Билли, свалив все на Тома, и тот посчитал, что хулиганам нужно преподать урок. Нехитрые вещички были левитированы в шкатулку, а сам Том минут двадцать втолковывал старшим ребятам, что в этом мире всегда будет кто-то сильнее их, и будет плохо для всех, если сильные будут вести себя, как свиньи. Том не знал, что напугало задир больше — уверенный не по годам голос, летавшие по комнате предметы или маленькая гадюка, лежавшая у него на плечах, но речь возымела эффект. Подростки чуть ли не вдвое выше Реддла пообещали больше никого не обижать и получили свои безделушки обратно. В тот день Ангел сказала, что гордится им, а через неделю к Тому явился учитель из Хогвартса.

Первый год учебы дался непросто, но Ангел была рядом неотступно, успокаивая его и подсказывая. «Тебе не обязательно думать как они, и ты не обязан им нравиться», — говорила она, когда Том — осмеянный выходец из маггловского приюта, каким-то чудом сумевший попасть на факультет для чистокровных аристократов и гордецов, — горько рассказывал ей о том, как в первую же ночь слизеринцы устроили ему допрос с пристрастием о статусе его крови. Она как всегда оказалась права: Тому не пришлось искать расположения сверстников, ведь он очень быстро проявил себя, как блестящий маг, отчего его неприятелям пришлось поумерить недовольство им, галопом несшим факультет к первенству в Кубке Школы — даже несмотря на то, что он не спешил разделять их философию. Ангел не поддерживала теорию о превосходстве потомственных магов над магглорожденными, а ей он верил гораздо больше, чем Лестрейнджу и Кэрроу. Вскоре у Реддла появились новые друзья с Хаффлпаффа и Рэйвенкло, оказавшиеся добрыми и талантливыми ребятами из совершенно разных семей, и ему стало абсолютно очевидно, что вся эта история с происхождением волшебников — бред сивой кобылы.

Том был на четвертом курсе, когда он впервые упомянул о своих планах одолеть смерть. Ангел убедила Реддла в том, что страх смерти хуже нее самой, ведь он отравляет жизнь как таковую. «Наслаждайся каждой минутой и радуйся — все просто, малыш. Иначе ты положишь все свое время, спасаясь от гибели, и так и не поживешь по-настоящему». Ей удалось его убедить: Том вскоре увлекся другими идеями и забыл о жажде бессмертия.

Ему едва исполнилось пятнадцать, когда он нашел вход в Тайную Комнату, и Ангел строго наказала ему не выпускать василиска, чтобы никого случайно не убить. Василиск жутко обрадовался тому, что у него появился маленький друг, и с удовольствием говорил с Томом обо всем на свете. Собеседником он был интересным — знания Салазара, помноженные на тысячелетний опыт, делали его неиссякаемым источником информации.

Однако ни одноклассники, ни мудрый змей, ни учителя, ни даже великолепие Хогвартса не могли заменить Тому Ангела. Самый первый и самый близкий друг, видимая и слышимая им одним, не менявшаяся с годами, она приходила неожиданно и в самый нужный момент, была рядом, если он нуждался в ней, и уходила внезапно и надолго. Всякий раз, когда она исчезала, Том принимался скучать, и тосковал до тех пор, пока вновь не слышал знакомое: «Ну привет, малыш».

Реддлу было шестнадцать, когда он не выдержал и поправил ее: он уже не был ребенком, и не стоило Ангелу больше звать его «малышом». Ее мягкий смех тогда даже немного обидел его. Он изо всех сил старался поругаться, демонстрируя, каким взрослым он стал, и «нечего тут ржать». Ангел обняла его, и, когда ее губы коснулись пылавшей щеки, скандалить перехотелось — Реддл разрешил себе закрыть глаза и слушать, как бьется сердце Ангела, пока ее тонкие пальцы гладили его волосы. «Ты и впрямь уже совсем большой», — шепнула ему Ангел, — «отныне никаких малышей, обещаю».

На совершеннолетие пришлось празднование Небесного бала(1). Одноклассницы спорили наперебой, кого же позовет на вечер красавец Том — он же удивил всех, не явившись на бал вовсе. Он не знал, что стал главной сплетней школы, и ему, впрочем, было все равно. В полумраке Выручай-Комнаты под звуки старенького граммофона Том, отчаянно краснея, вел в танце Ангела. Он уже пару лет как перерос ее и теперь мог невзначай прильнуть к прохладному лбу губами. Однако случайных касаний ее кожи ему было недостаточно, и стоило вальсу отгреметь, Реддл собрал смелость в кулак и накрыл ее губы своими. Ангел ответила ему с пронзительной нежностью, и сердце Тома сделало радостное сальто, пока сознание медленно растворялось в нахлынувшем волной удовольствии.

Ему было восемнадцать, когда Ангел сделала его мужчиной. Они лежали среди измятых простыней, и он, совершенно потеряв голову, хрипло признавался, как сильно любит ее. Она шептала ему слова взаимности, и Тому казалось, что он может перевернуть весь мир.

Двадцатилетие Реддл встречал в качестве самого молодого преподавателя Защиты от темных сил за последнее столетие. Это был год, в который они впервые сильно поругались. Ее редкие появления сводили его с ума, и он в конце концов сорвался. «Почему ты не можешь просто остаться со мной?» — кричал он, пока она лепетала что-то бессвязное. «Такова, значит, твоя любовь, что ты бросаешь меня на недели и месяцы? Тебе поди нравится, что я жду тебя, как верный щенок?» — в сердцах шипел Том ей в лицо. Этот день врезался в память навсегда — он тогда увидел, что Ангелы умеют плакать. Он просил прощения, а она грустно смотрела вдаль, тихо утирая слезы.

«Я не властна над этими визитами», — прозвучало как приговор. Ангел жила в своем ангельском измерении и являлась Тому лишь изредка, когда засыпала или погружалась в грезы наяву. Она никогда не знала, сколько времени проходило в мире Реддла, и не контролировала свои появления рядом с ним. «Мне так жаль, Том. Я пробовала много раз, но я не могу остаться навсегда».

Он смирился не сразу, но годы работы, сотни экспериментов, пласты магических ресурсов, горы книг и консультации с лучшими умами волшебного сообщества не дали ему ничего — Ангел все так же исчезала, и чем дольше ее не было, тем паршивей становилось на душе.

Ангел иногда говорила нелепые вещи — что Тому, возможно, стоит найти себе кого-то из своего мира, что ей не хочется причинять ему боль и что когда-нибудь их связь прервется. Глупая Ангел. Он брал ее узкие ладони в свои и говорил, что живет ради ее визитов. «Я тоже», — признавалась она, не находя в себе сил спорить дальше.

Ему было тридцать пять, когда она вернулась после почти года отсутствия. Тоска по Ангелу окрасила виски молодого мужчины в серебро, но он не переставал ждать ее. Она, наконец, пришла, и в тот же вечер они венчались под кроной старого вяза, росшего на опушке Запретного Леса. «Может, так ты останешься со мной, любовь моя?». Она растаяла наутро без следа.

Месяцы и годы тянулись чередой, а она горела в сердце Тома Марволо Реддла согревающим огнем. Тоска по Ангелу, бывшей с ним лишь наполовину, навеки отпечаталась в грустных морщинках, окруживших его пытливые черные глаза, но он каждый день ждал Ангела домой, и доселе она всегда возвращалась.

* * *

В дверь постучали, и Том невольно вынырнул из воспоминаний.

— Войдите.

Горгулья послушно отступила, открывая проход, и в кабинет вошел министр Дамблдор.

Бывший учитель и нынешний директор Хогвартса приветствовали друг друга дружескими объятиями. Альбус уселся в удобное кресло перед столом, и Том запоздало вспомнил, что сегодня среда. Впервые он позабыл про их еженедельные посиделки за магическими шахматами — традицию, которой было больше полувека.

Том скрестил пальцы, не зная, с чего бы начать, но Альбус Дамблдор всегда был проницателен — ему хватило пары мгновений, чтобы понять, что Реддла что-то съедало изнутри.

— Что случилось, Том?

Тот не нашелся, что бы ответить. Скупые слезы не удержались на ресницах, и он закрыл лицо руками. Раньше ему, возможно, было бы стыдно проявлять эмоции перед Альбусом, но за годы дружбы они узнали друг друга, как облупленных, и он мог позволить себе быть слабым в компании Дамблдора. Том протянул Альбусу записку.

Голубые лучистые глаза пробежались по словам, и Альбус сочувственно покачал головой.

— Мне так жаль…

* * *

Двадцатитрехлетняя Элис была похожа на собственного призрака. Ее исхудавшее лицо, желтая сухая кожа, лихорадочно блестевшие глаза словно не принадлежали той милой девчушке, которой она была до того, как рак забрал ее красоту.

Элис смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Поначалу ей было страшно появляться перед Томом в таком виде, но тот словно и не замечал ее дурноты. Ласковые ладони гладили облысевшую голову, губы так же жадно, как и впредь, нежили иссохшую грудь, а в глазах горела все та же всепоглощающая любовь.