Система новичка

Расправила крылья, вытянула хвост, покрытый таким количеством шипов и наростов, что он походил на шишковатую зубастую палицу.

Мы с бароном отшатнулись.

Де Сигоньяк постарался сделать это незаметно — дабы не уронить честь мундира; я же скакнул, словно молодой горный козёл, который увидел на соседнем уступе привлекательную козочку.

Но движение колонны на этом не остановилось, и через пару секунд нашему вниманию стали доступны широкие и мощные челюсти, маленькие, утопленные под раскидистые костяные брови, глазки и мощный хвост, которым можно было расколоть здание Большого Театра с одного удара.

Морда была покрыта яркими, изумрудно-чёрными полосками, которые, расходясь по телу, становились всё шире, на спине сливаясь в единый изумрудный гребень, который топорщился подобно японскому боевому вееру.

— Ну всё, — тихо сказал я и порывисто, почти себя не контролируя, взял барона за руку. — Хана нам, барон.

— А может, это и к лучшему, — философски заметил Сигоньяк. — Никто не узнает, что у нас с вами особая связь.

Полностью развернувшись, полосатое бронированное чудовище глянуло на нас своими крохотными глазками, а потом распахнуло пасть.

Невольно взгляд мой затянуло внутрь.

Туда, куда подобно когортам отлично вымуштрованных воинов, уходили стройные ряды зубов. Туда, где полыхала адским пламенем разогретая и готовая к употреблению огнеметательная железа.

Туда, где подобно листку осины, трепыхался на жарком ветру крохотный нёбный язычок...

— Невольно стал я свидетелем вашей доверительной беседы, милорды, — дружелюбно сказало чудовище. — И вот что хочу добавить: вы совершенно правы. Надоело всё. Двадцать лет: не спи, не ешь, отрабатывай полёты строем... А махать тяжелыми бронированными крыльями — это, я вам скажу, не крылокош наплакал. И всё для того, чтобы на один день выйти в чисто поле, на краткий миг пересечься с свирепым, и зачастую невкусным противником, лишиться какой-нибудь ценной части тела, за которую потом ещё надо отчитаться перед женой — не любовница ли отхватила на память в порыве страсти... И к вечеру, совершенно ни с чем, возвращаться домой, в Благор. Чтобы с утра пораньше, даже не позавтракав, начать готовиться к следующему выходу. А вопли нашего дорогого Князя о потерянном глазе? Вот вы, милорды, согласились бы слушать одно и то же нытьё полторы тысячи лет?.. А, что там говорить! — полосатое чудовище махнуло крылом, и мы с Сигоньяком прижались друг к другу, аки былинки на ветру — ибо другой защиты от налетевшего шквального ветра у нас не было. — Скучно, господа, — продолжил дракон, экспрессивно размахивая крыльями и не замечая, что собеседники держатся на ногах, только чтобы не потерять лицо. — В Благоре нет свежей прессы. Если подумать, никакой нет — писчебумажная промышленность у нас как-то не приживается. А я журналистом стать хочу! — возопило чудовище, воздев к небу-потолку могучие лапы, увенчанные острыми, как коса рачительного крестьянина, когтями. — А ещё лучше — спортивным комментатором, — с любовным придыханием поведал дракон. — Как думаете: у меня получится?..

Чудовище с надеждой воззрилось на нас с бароном.

С крайних клыков его на пол капали желтые ядовитые капли, и если бы шлифованный камень, из которого выстроен зал, был чуть менее устойчив к едким кислотам, то в нём давно уже зияли бы громадные дыры.

— Э... С кем имею честь?.. — де Сигоньяк по-военному оперативно преодолел психологический шок, и светски поклонился чудовищу.

— Батюшки-святы! — вскричал тот. — Где мои манеры?.. — и прямо на наших глазах превратился в добродушного толстяка, наряженного в бархатный костюм травянистого весеннего оттенка. — Диего Кишкодав, урождённый маркиз Венчигуэрра, — церемонно представился толстяк и протянул пухлую, унизанную перстнями руку.

Мы с бароном её бестрепетно пожали. По очереди.

— Очень приятно, — выдавил я. — Особенно видеть такого ярого сторонника нового вида спорта.

— Вы мне говорите! — расплылся в улыбке маркиз. — Знаете, как нам надоела эта война? Кларисса, — он покосился в сторону прекрасной медноволосой драконицы, которая как раз проходила мимо, под ручку с генералом Мортиферусом. — Спит и видит, как бы выскочить замуж. Вот уже лет семьсот как. Тик-так, тик-так... Яйценоскость с возрастом не возрастает. А виконт Фиорентини? — он стрельнул глазами в другую сторону, вежливо демонстрируя нам красивого подтянутого вельможу с тщательно завитыми волосами, напомаженными усиками и с такими чистыми манжетами, что позавидует любая школьница. — Всю жизнь мечтает стать кутюрье. В глубокой тайне от всех создаёт коллекцию огнеупорных бальных платьев, которые теперь, благодаря вам, и собирается демонстрировать на осеннем показе в Благор-Центре. Я же, со своей стороны, — толстяк плотоядно облизнулся. — Хотел бы заняться коллекционированием фарфоровых статуэток. Пастушки с овечками, собачки с кошечками... Пастораль, эстетика и дому прибыток.

Я поперхнулся. А потом до меня дошло... Фарфор — материал хрупкий. Поэтому наверняка имеет на Благоре невероятную ценность.

Надо будет взять на заметку.

Торговля мелкой розницей, которую в моём родном Китае штампуют тоннами, может принести неплохую прибыль...

— Будете в Сан-Инферно, я подскажу вам адреса нескольких антикварных магазинчиков, — прочистив горло, светски предложил я. — Если назовёте моё имя, вам сделают хорошую скидку.

От избытка чувств толстяк снова превратился в дракона. А потом обратно. И только он собирался, как вежливый человек, выразить свои восторг и благодарность, как за его спиной раздался сварливый, не лишенный обертонов бензопилы с порванной цепью, голос.

— Пупсик! — сказал голос. А наш новый знакомый вздрогнул. — Вот ты где! Идём скорее, я договорилась сдать твою шкуру по очень хорошей цене.

— Но зайка моя... — залебезил Пупсик, он же — Диего Кишкодав, маркиз Венчигуэрро, — Я же линял в прошлом году. И ты уже продала излишки этому магу...

— Ничего, полиняешь ещё раз, вне очереди, — возвестила благоверная, и ухватив дракона за переднюю лапу, потащила прочь.

— А про пацифизм я никому не скажу, честное слово, — напоследок успел прошептать будущий спортивный комментатор и коллекционер.

Мы долго смотрели вслед колоритной паре, а потом барон изрёк:

— Вот что значит: драть три шкуры. Лично я никогда не женюсь.