Три принца

— Воу-воу, подождите, — я попытался возразить. Я верил в силу своей регенерации. Верил в силу иглы… Вот только, блин, не хотелось тратить её полезность по пустякам. Сколько там времени надо на восстановление невосполнимой энергии? Вдруг пригодится ещё?

— Ждать нельзя никак, — решительно заявил Сималион, и взял бразды управления в свои руки. — Мириам… Мириам, — он протянул ей кинжал. — Ветку быстро срежь. Милих зажмёт зубами… Иберик, вон бревно уже обугливается. Кинжал туда воткни и сухостоя подкинь. До красна чтоб… Феилин, начнём с бедра…

— Ало, лапотники, — опять попытался возмущаться я. И, скорее всего, возмущался потому, что боль нарастала. То ли кровь действительно быстро вытекала, то ли шок проходил. — Что значит "начнём с бедра"?

Сималион поморщился. Но всё же нашёл в себе силы продолжить.

— Наконечник вышел из бедра. Но не полностью. Его надо протолкнуть… Извини, милих, но стрелу надо проткнуть глубже и обрезать у наконечника. Затем вытащить и прижечь две раны — входящую и выходящую.

Я судорожно сглотнул. Мне почему-то показалось, что это ещё не конец.

— С плечом сложнее, — Сималион прикоснулся к окровавленной рубахе. — Наконечник застрял внутри. И его тоже надо протолкнуть. Но более осторожно и… — он помолчал. — Медленнее. А затем, как ты понимаешь, тоже прижечь… Металлом раскалённым.

Чувствовал я себя совсем скверно. Но не от боли, а от осознания сложности ран. И на секунду даже мелькнула мыслишка воспользоваться спасительной иглой.

Но затем я представил, что будет. Что будет, если стрелы останутся внутри, когда меня настигнет спасительное забытьё. Да, игла ударит туда, куда я прикажу. И, скорее всего, излечит. Но как это будет происходить? Стрелы сами по себе покинут аниранское тело, покуда обладатель этого тела будет счастливо лыбиться от дозы инопланетной анестезии? Выползут, словно черви из влажной земли? Нет, этого не может быть… Кровь, тогда, сама их вытолкнет? Или просто растворит, как кислота? Переварит и дерево и кусок хренового металла?

Я встряхнул головой: нет, так не пойдёт. Что-то чересчур уж жуткая картина вырисовывается. Пусть удаляют. Я выдержу. Всё же я аниран, а не кисейная барышня.

Сзади раздалось лошадиное ржание. Я повернул голову и увидел круглые глаза Терезина. Тот держал под уздцы лошадку и пялился на меня.

Судя по виду, пацан опять поплыл. Он крови боится, что ли? Тогда неудивительно, что всю свою сознательную жизнь провёл, как соплежуй. Не кремень, а тесто, реально. Его бы сейчас на моё место — в обмороке бы уже валялся.

Но, в принципе, моё положение может пойти на пользу: аниран — это образец мужественности для него. Абсолютная величина. Аниран не может умереть на его глазах. Не может визжать и корчиться от боли. Он всё стойко перенесёт, а потом ещё раз объяснит испуганному пацану, что значит быть мужчиной. И если это не поможет, тогда не поможет ничего.

— Ты знаешь, что делать, Сималион? — я принял решение.

— У меня за плечами столько сражений… Я не такое видел. И не такое проделывал.

— Тогда действуйте, — дал я добро. — Но не забывайте, что аниран — тоже человек. Не такой, как вы, но боль он чувствует.

— Тогда крепись, аниран, — лаконично посоветовал он.

Операционный стол в виде грязной земли быстро подготовили. Дрожащими руками Мириам передала деревяшку Сималиону. Тот приказал мне сжать её зубами, а Мириам — уложить мою голову к себе на колени и держать, чтобы не металась. Дама, абсолютно тихая и кроткая именно сейчас, без слов повиновалась.

— Металл раскалён, — сообщил Иберик. — Я готов.

— Отлично. Феилин, разрежь штанину. Иберик, когда скажу, прижигаешь входное место. Потом — выходное.

— Понял.

— Так, — Сималион вынул из ножен второй кинжал и примерился, чтобы нанести удар по древку. — Ударю эфесом, чтобы наконечник вышел полностью… Будет больно, милих.

— Фля меня это не фюлплиф, — я даже не стал выплёвывать деревяшку, чтобы ответить.

— Ясно… Ну, что ж, — Сималион ещё раз посмотрел в мои глаза, чтобы убедиться в готовности терпеть боль. — Триединый — с нами. Ибо нет в мире иного милиха.

Хоть я готовился, всё же не ожидал, что будет так больно. Короткий замах и отточенный удар. А затем деревяшка, зажатая между моих зубов, чуть не треснула. Я преодолел сопротивление слабых рук Мириам и посмотрел на бедро: наконечник выскочил полностью, а с ним и плотная струйка драгоценной аниранской крови.

Сзади раздался характерный звук: блевал Терезин. Несмотря на чудовищность ситуации, я чуть не захихикал, удивляясь, как он ещё остаётся в сознании.

— Есть! — победно воскликнул Сималион. — Феилин, теперь ногу держи крепко. Сейчас я быстро…

Сималион принялся пилить древко стрелы у наконечника. Но поскольку пилил кинжалом, а не пилой, быстро не получилось. Он измазался в крови, но всё же смог перепилить до половины. А потом просто переломил.

— Теперь вынимаю. Готовься, милих. Готовься, Иберик. Феилин, сразу тряпицу к ране, как вытащу.

— Держись, Иван. Держись, — всё ещё бледная Мириам впервые подала голос. Глаза были полны сочувствия.

Деревяшку я хоть не переломил, но выплюнул на хрен, когда друг за другом последовали два всплеска боли. А вонь от горелого мяса, собственного горелого мяса, проникла в ноздри моментально.

— Быстрее, быстрее, — командовал Сималион. — Теперь выходное место. Дай кинжал, Иберик. Тряпицу на входное положи. Сразу будем обматывать.

— Главное перетерпеть… Главное перетерпеть… — шептал я сам себе заклинание.

— Он выплюнул! Верни на место! Мириам!

— Простите, — Мириам, видимо, отвернулась в самый главный момент экзекуции и не уследила за пациентом. А теперь лихорадочно шарила по земле, выискивая палку. Затем нащупала, и вместе с землёй засунула между моих зубов.

Балда…

Когда бедро прижигали вторично, я почувствовал, что теряю сознание. Опять всплеск дикой боли, а затем вялость и расслабленность. Словно мне вообще пофиг, что будет дальше.

Но удар по щеке привёл в чувство.

— Живой? — задал риторический вопрос Сималион.

— Живее Триединого, — промямлил я.

Такой ответ вдохновил Сималиона на продолжение. Он даже улыбнулся.

А затем совсем не обрадовал меня.

— Самое лёгкое позади, — сказал этот юморист. — Ногу Феилин уже обвязывает. Теперь посмотрим внимательнее на плечо.

Орудуя ножом не хуже, чем хирург скальпелем, он срезал с меня половину рубахи. Внимательно осмотрел входное отверстие, за спину заглянул. И убедился в необходимости появления выходного отверстия. Ибо наконечнику в теле анирана делать нечего. С таким подарком рана начнёт гноиться уже на следующий рассвет. А что будет ещё через рассвет, даже предположить сложно.

— Действуй, целитель, — я хотел продемонстрировать окружению, что бодр и полон сил. И что полностью доверяю им. Но получилось как-то неуверенно: даже Сималион после этих слов не улыбнулся, а озабоченно поморщился.

Но действовать всё же стал.

Этот момент я помню плохо. Наверное, всё же потерял сознание. Может, даже не один раз. Я помню, как на боку меня удерживали все вместе, а Сималион прикидывал, как будет наносить удар.

И ему удалось ударить так, чтобы повторный удар не понадобился. Но чиркнувший по кости острый наконечник избавил меня от необходимости видеть последующее извлечение своими глазами.

Следующее, что я помню, окромя ну просто чудовищной боли, оперение и древко, измазанное в крови и брезгливо отброшенное в сторону.

Прижигание ран вновь отправило меня в небытие, из которого я выбрался, уже когда началась перевязка.

Обеспокоенность попутчиков достигла апогея. Больше никто не шутил и не подбадривал анирана. Не совал ему в рот грязных палок и не подносил к его ранам раскалённый металл. Иберик и Феилин были мрачны. Терезин отсиживался где-то на галёрке. Лицо Мириам вновь словно окунулось в мел. А Сималион повторял, как заведённый: "Кровопотеря… Кровопотеря…". Во всей этой перепуганной компании он один выглядел не до конца перепуганным.

— Листья с дерева Юма есть? — Иберик первым вспомнил о важном лекарственном средстве. И обратился за этим к Феилину.

Но и тот, и Сималион никогда не были заядлыми наркоманами. А Иберик, к счастью, смог избавиться от пагубной и весьма опасной привычки.

Так что несколько секунд я молча лежал на земле и прыгал взглядом с одного на другого.

— Давно не осталось ничего, — как бы извиняясь, пожал плечами Феилин. — А в храмовые сады у Чуда Астризии мы не удосужились заглянуть.

— Тогда нам остаётся надеяться только на…

— Чудо? — успел переспросить я.

— На милость Триединого, — договорил Иберик.

Но я лишь фыркнул. В милость бессердечного божества, наказавшего этих непонятно каким образом провинившихся людей, я не верил. Я верил в себя, верил в силу регенерации, верил в то, что уже успел испытать на себе. Мне не нужны были никакие чудеса. Я сам по себе чудо.

Хоть мною руководили лишь инстинкты и желание жить, я сделал то, что сделал, и по причине того, что не желал терпеть боль. Лежать на твёрдой земле, стонать и терпеть мне совершенно не нравилось. Да, блин, перетерпеть, конечно, можно. Но что-то не хочется. Страдать, страдать и ещё раз страдать — это не по мне. Страдают пусть те, кто не находит в себе сил сопротивляться. А у меня не только есть силы, но и возможности.

— Разойдитесь, — тихо попросил я. Сейчас я был способен лишь шептать.

А затем активировал спасительную иглу.

"Состояние не критическое"

"Поражение мягких тканей"

"Множественная потеря крови"

"Предложение о моментальной инъекции на личное усмотрение симбионта"

Даже игла не считала, что мои раны требуют вмешательства. Ишь, ты! Ещё и предоставила мне — какому-то ничтожному симбионту — возможность самому принять решение. Может, уже считает, что я стал взрослым мальчиком и готов относится к такому подарку со всей ответственностью?

Впрочем, этот вопрос я задал самому себе. Ведь игла всё равно не умела отвечать.

А затем, силой воли побеждая головную боль, приказал игле нанести удар в искорёженное бедро. Похрен, сколько там времени займёт накопление энергии. Главное, я забудусь счастливым сном.

"Инъекция произведена"

"Использованы блокираторы кровопотери"

"Использован анальгетик, синтезированный из окружающей среды"

"Использованы репаранты, синтезированные из окружающей среды"

"Полное восстановление гарантировано"…