Восхождение язычника 2

Глава 4

Часа два мы пролежали в траве, пока не услышали скрип колес телеги, походу, наш пациент катит.

Наконец-то, а то лежишь, потеешь на солнышке, так еще и не поговорить ни с кем. А тем временем по дороге двигались люди, кто пешком, а кто и на лошади, даже пару раз на телеге были. А самое отвратительное, что рядом со мной на плоский камень выползла змеюка, которая и пригрелась на солнце, вот кто больше всего меня нервировал. Так что мне пришлось отползать от своей изначальной лежки, а дядька Колояр на меня зашикал.

Увы и ах, но змея не так далеко от меня находилась. И, несмотря на то, что на мою силу жизни животные реагируют позитивно и весьма миролюбиво, я не стал прогонять змею, а то у меня были нездоровые опасения, да и не люблю я змей. Не хотелось к ней даже прикасаться.

Определив, что это тот, кого мы ждем, Никита смело поднялся и вышел на дорогу, позвав с собою Колояра.

— Юстин, стой, — прокричал Никита, вскидывая руку.

Я же выглядывал сквозь траву. Юстин был уже в возрасте, седая и ухоженная короткая борода и большая лысина на голове, да и пузо не прибавляло его фигуре стройности.

— Никита, а ты чего здесь, сам решил наведаться в поместье? — Юстин крутил головой, пытаясь понять.

Однако пара хороших ударов от Колояра заставила его поплыть, а Никита, ударивший следом, и вовсе вырубил бедолагу.

— Эй, — обернулся и прокричал дядька, — сюда идите.

Мы мигом оказались возле него, а они уже стаскивали Юстина с телеги.

— В общем, надо телегу чуть дальше прогнать, лошадь отпустить, справа будет речка, что в море течет, туда и столкнете телегу, хорошо? — Никита нас осмотрел.

Мы лишь кивнули и втроем полезли на телегу.

— Горисвет, ты с нами, Яромир с Володаром и вдвоем управятся.

Направил кобылу вперед прямо по дороге. Она шагала мерно, никуда не спеша, и спустя час мы увидели небольшую речушку, о которой и говорил Никита.

— Яромир, — отвлек меня Володар.

— Аюшки, — я обернулся к нему, а он шуровал в телеге.

— Здесь семь кувшинов вина, ну, жалко его топить, давай заберем.

— Жалко, но давай возьмем четыре, нам обратно пешком топать.

— Ну хорошо, — было видно, что братцу жаль бросать просто так вино.

Распрячь кобылу не составило труда, вот только она никуда уходить не собиралась, а, наоборот, всячески начала ластиться.

— Хорошая, ты хорошая, — я оглаживал ее морду, — тебе идти надо, ну что ты, старушка, сходи погуляй, — вот только у кобылы было свое мнение. Так что мне пришлось ее больно ударить по крупу, она заржала с какой-то обидой и отбежала от нас. Пока я занимался лошадью, Володар выложил приглянувшиеся ему кувшины.

Столкнул с братом телегу с дороги, и, когда она скатилась вниз, мне пришлось в неё впрягаться, берясь за оглобли, а Володару вставать сзади и толкать, через пару минут мы ее спихнули в пучину вод.

По пути к руинам мы с Володаром опорожнили один из кувшинов, вино было слабенькое и совсем не кислое, а главное, хорошо утоляло жажду.

— За что, господин мой? Я же вам верно служил больше двадцати лет, где же я вас подвел, — раздавался из руин испуганный голос Юстина.

Очнулась птичка и уже поет.

Повернув и зайдя, мы увидели, как родичи спокойно сидят возле стен, а Юстина подвесили за руки на выпирающий камень.

— Ты кому это рассказываешь, а, Юстин? Неужто я твою манеру изворачиваться за двадцать лет не выучил, — вкрадчиво говорил Никита, крутя в руках нож.

— Эх, все скажу, все скажу, господин, но зачем так-то? — и Юстин обвел нас взглядом. — Неужто нельзя по-другому.

— Сказывай давай, — Никита уперся взглядом в Юстина.

— Грешен я, господин, грешен. Продавал втихую торговцам мимо вас персики, оливы и другие фрукты, что поместье приносило, я все деньги верну, все до монеты. Неужто надо было так, а, господин Никита?

— Не о том ты речёшь, Юстин, все извернуться хочешь, — и Никита покачал головой.

— Так я не понимаю, в каких грехах вы меня вините, я же предан вам был и всей вашей семье, аки пес, — у Юстина даже на лице выступили слезы.

— О грехах мне тут толкуешь, о вере вспомнил, а что же раньше не вспоминал о том же грехе прелюбодеяния, а, Юстин? — у Никиты играли желваки на лице, а голос был угрожающий. Было такое впечатление, что он еле держит себя в руках.

Вот только на секунду на лице Юстина промелькнуло понимание.

— Не знаю ничего, господин, о чем вы говорите. Ничего не знаю, я только верно вам служил, — заскулил управляющий.

— Я же тебя на куски резать буду, тварь, пока ответ не получу, пока ты в муках не сдохнешь, — начал бушевать Никита.

— Убийство — это грех, нельзя, нельзя, так в заповедях сказано, пощадите, господин, я ничего не знаю и не ведаю, — продолжал брехать Юстин.

Походу, это надолго, попробую немного помочь.

— Никита, дозволь мне поговорить с этим червем. Только переводи, — я обратился к своему новому другу.

Никита бросил на меня бешеный взгляд и кивнул.

— Смерть — это привилегия, и будет облегчением твоим, ты сам будешь молить о ней, но тебя никто не услышит. — Я приблизился к Юсину и смотрел ему в глаза с веселей ухмылкой. — Для тебя ад будет уже здесь, на земле, а за дела твои никаких райских кущ у тебя и не будет.

Никита переводил мои слова, и, когда он закончил, я вновь начал говорить.

— Так что грех убийства на Никиту не ляжет, ты проживешь столько, сколько отмерил тебе бог, и каждый день будешь молить о смерти, но тебя никто не услышит и никто тебе ее не дарует.

И Никита вновь взялся за перевод, ни он, ни Юстин, ни родичи не понимали, о чем я толкую.

— Сначала мы отрубим тебе руки по самые плечи, а после и ноги по самую задницу. А ты будешь орать и молить о пощаде, рассказывая все, что надо. А после мы отрежем тебе уши, выколем один глаз и последним вырвем твой поганый язык, — мой голос стал вкрадчивым, словно я девушке шепчу нежности на ушко. — И таким ты будешь жить всю оставшуюся жизнь, ты ни слова не сможешь сказать и не услышишь других, будешь смотреть на этот мир своим единственным глазом, а Никита будет о тебе заботиться всю оставшуюся жизнь.

Ты будешь молить о смерти, но ты ее не получишь и в этих мучениях проживешь очень долго. И никакого греха убийства.

Юстин молчал, а его глаза округлялись по мере перевода Никиты, и того, как в его голове образовывалась картина, которую я рисовал.

А после я увидел, как у пленника мокнут штаны.

— Нет! Только не так, я все расскажу, убери его, убери, — Юстин начал верещать и забился в своих путах.

Я же отошел к своим родичам.

— Это жестокая казнь, — с дикими глазами посмотрел на меня Горисвет.

— Главное, он в нее поверил, и нам не придется здесь проводить весь день.

И Юстиан начал говорить и рассказывать, как недодавал плату слугам и присваивал её себе, как разбавлял вино, подающееся на стол к Никите, как пользовал рабынь и служанок. А также как помогал соседу Никите, Аристарху. Как он провожал его в опочивальню к Агнии, а ведь поначалу она его не пускала и даже те подарки, что дарил Аристарх, выкидывала в помойную яму.

Когда они были молоды, Аристарх и Агния, любили друг друга, но Отец Агнии предпочел отдать дочь замуж за Никиту, там были какие-то свои семейные заморочки. А после сердце Агнии все же растаяло, и она начала пускать в свою опочивальню Аристарха. А Юстин за свою помощь получал хорошее вознаграждение, да и сына смог пристроить чиновником благодаря протекции Аристарха.

— Ах ты тварь, — и Никита в бешенстве набросился на Юстина и начал бить его ножом. — Тварь, сука, урод, — не успокаивался Никита, продолжал наносить удары уже по трупу Юстина.

И лишь спустя минут пять он успокоился и сел на камень, прикрыв голову руками, мы же предпочли выйти и оставить его наедине со своими мыслями.

Сколько прошло времени, черт его знает, может, полчаса, а может, и час, мы с родичами успели распить два кувшина вина.

— Дайте и мне выпить, — раздался надтреснутый голос Никиты. Глотнув вина, он достал нож, его окровавленное лезвие сверкнуло на солнце.

И он полоснул себя им по руке, а кровь закапала по камням.

— Клянусь, что Аристарх умрет, за зло, что причинил мне и моей семье. Кажется, у вас так клянутся, — и он с горькой улыбкой сжал ладонь.

— Давай ладонь, вылечу, — я предложил ему свою помощь.

— Нет, — он помотал головой, — я должен об этом помнить.

А дальше мы схоронили тело Юстина под камнями. И отправились до речки, в которой Никита смыл с себя кровь, а после мы пообедали и вернулись в город.

Никита выкупил по хорошей цене весь товар Колояра, и мне за мою долю янтаря досталось восемь золотых монет. Дядька занимался закупкой товара, и покупал он в основном шелк и специи, так же взял две бочки оливкового масла и бочку сушеных фруктов. Никита приходил по вечерам, и они пили вино с дядей, он изменился, стал более молчаливым и угрюмым. А я не лез в его дела, он, похоже, и сам не знал, что делать дальше.

Я же с родичами и друзьями шатался по городу и расширял практику владения греческим языком. Некоторые слова, конечно, путал, да и не все понимал полностью, но главное, меня уже понимали местные, и я мог с ними говорить.

Через несколько дней дядя будет отбывать обратно, все же здесь ненадолго, а путь домой более трех месяцев займет.

Я остаюсь, но, как это сказать дяде, не знал, да еще и с Гостивитом и Даленом тоже поговорить следует.

А путь я примерный себе наметил, из Трапезунда до Колонеи, а дальше на Севастию, а потом будет прямая дорога до Константинополя.

Почему не морем, так хотелось прогуляться по Империи и посмотреть на все собственными глазами.

Утром, уже собранный и со всеми вещами, я сидел на лавке возле таверны, ожидая, когда выйдет дядька Колояр.

А вот и он, я поднялся со скамьи.

— Зрав будь, — поприветствовал я родича.

— И ты будь здрав, а ты чего это с вещами, собрался куда, успеешь? Ведь мы уже завтра отбываем обратно, — дядька озабоченно смотрел на меня.

— То мне ведомо, только я с вами не пойду обратно, — и я опустил голову, винясь перед родичем.

— Куда это ты собрался, — Колояр меня не понял.

— В Царьград пойду.

— Ополоумел, что ли? Что я отцу твоему скажу брату своему, и матери твоей, а? На меня смотри, взгляд он отводит, ишь чего удумал-то, — и дядька сел за один из столов и начал бить пальцами по столешнице.

Я же поднял взгляд и посмотрел в его глаза, он переживал за меня и беспокоился.

— Скажи, что я вернусь!

— Вернется он, ишь, мужем себя почувствовал, — и дядька тяжко вздохнул. — Понятно, сиди здесь, я сейчас, — и он направился в корчму.

— Уходишь, значит? — от дверей раздался голос Горисвета, рядом с которым стоял Володар. А я только развел руками, сами видели, да и слышали все.

— Понятно, ну удачи тебе, братец, тогда и легкого пути, — и мы обнялись с братьями.

— Только с друзьями сам будешь объяснятся, — добавил Володар.

— Конечно.

— И вы здесь уже, знаете, да? — Дядька обвел нас взглядом. — Вот всыпать бы тебе, эх. Вот держи, — и дядька протянул мне пяток золотых монет.

— Благодарю, но не надо, у меня есть.

— Бери, я сказал, нос он воротит, и слушай сюда внимательно. По паре монет спрячь в обувку и в пояс обязательно, часть сменяй на серебро и медяки. Их и носи всегда с собой, коли украдут или потеряешь, не жалко будет, понял? Остальные деньги спрячь и не показывай зря. Со стражами сильно не спорь и не ругайся, да и не задирайся первым, не дома. Вырос на нашу голову, словно братец мой Велибор, тому тоже все дома не сиделось, и где он теперь? Иди с глаз моих долой.