Необратимые

Кто-то из общины, вероятно, анимаг. После превращения в вампиров их анимагические сущности заменяются целым набором форм — но исключительно ночных животных и птиц. Гермиона бросает взгляд в окно, размышляя, улетел ли кто-нибудь гулять, обернувшись в летучую мышь.

Тогда в библиотеке слышится какой-то шорох. Тут же реагируя, Гермиона садится удобнее, чтобы в любой момент напасть или отпрыгнуть, а в руке теперь вместо книги сжимает волшебную палочку.

— Грейнджер, ты? Так и знал.

Из-за полки спокойно выходит Малфой и тут же скрывается за другим стеллажом: очевидно, он что-то ищет.

Гермиона выдыхает, прячет палочку и снова открывает книгу.

— Отличная библиотека, — говорит она, стараясь замаскировать светским тоном остатки волнения.

— Еще бы.

Драко снова появляется в поле зрения, подходит, ставит стопку книг на столик между креслами и садится на соседнее. Краем глаза Гермиона отмечает, что вся его литература связана с редкими или темными зельями. Грязно-коричневый том, схваченный длинными малфоевскими пальцами, почти рассыпается, но страницы волшебным образом остаются на местах.

— Еще не смирилась, Грейнджер?

Гермиона сразу понимает, о чем он. И первое, что испытывает от этого вопроса, — крайнее возмущение, потому что звучит он не иначе как издевка.

Только встретившись с Малфоем взглядом и собираясь уже высказать какую-нибудь колкость, она всецело осознает, что он, как и в первый их разговор, не собирается над ней смеяться.

— Нет, — просто отвечает она наконец. — Потом добавляет: — А ты?

Видимо, он не ожидает подобного, потому что отводит глаза, возвращая внимание книге, и немного медлит.

— Скорее нет, чем да. Вообще, надо бы спросить здесь всех, кто стал вампиром меньше ста лет назад, — по-моему, никто из них не привык тоже.

Глубоко вздохнув, Гермиона откладывает книгу и принимается крутить на пальце кольцо, подаренное мамой на прошлое Рождество.

— Малфой, я не знаю, в курсе ли ты… Твой отец вышел на свободу.

Драко чуть вздрагивает, и Гермиона замечает это.

— У тебя, наверное, в голове не укладывается, как можно отпустить на свободу Люциуса Малфоя, — резко выдает он.

Грейнджер удивляется этому упреку и хмурится.

— Я только поразилась, как быстро пролетело время. Сейчас мне все равно, в Азкабане твой отец или на свободе.

Малфой молчит, делая вид, что читает.

— Ты увидишься с ним? — решается спросить Гермиона.

Грейнджер кажется, что после этого вопроса все чувства так ясно отражаются на лице Драко, что ей самой становится больно. Впрочем, это вполне закономерно. Сейчас они в одинаковом положении: по сути, убитые, отделенные от близких, незримо, но внимательно охраняемые общиной от любых проявлений отчаяния или смелости.

— Я не знаю, позволят ли мне, — честно признается Малфой. — С матерью я не виделся ни разу с момента превращения. И ты знаешь, что происходит, когда мы встречаемся с человеком.

Гермиона борется с нахлынувшей горечью: она знает и может представить это в красках.

— Хорошо быть известным политиком, да? — говорит Малфой, в голос его снова возвращаются ядовитые интонации. — Ты только глянь, как все зашевелились, чтобы ускорить поиски камня и вернуть тебя волшебникам.

Какое-то время они оба молчат, но уже, впрочем, не притворяются, что увлечены чтением. Потом Гермиона, прерывая поистине библиотечную тишину, заставляет себя спросить:

— Ты знаешь, как давно в последний раз варили зелье для обратного превращения?

И слышит в ответ:

— Пятьсот двенадцать лет назад, Грейнджер.