Король гор. Человек со сломанным ухом

— Вы, я смотрю, скучаете, — сказал он мне. — Это все из-за чтения. Вот я не могу открыть книгу без риска вывихнуть себе челюсть. Приятно видеть, что доктора подвержены той же опасности, что и простые люди вроде меня. Но почему вы так бездарно

проводите оставшееся время? Вы ведь явились сюда, чтобы собирать горные растения. Что-то не похоже, чтобы ваша коробка сильно пополнилась за последние дни. Хотите, я отправлю вас на прогулку в сопровождении двух моих помощников? Я слишком добрый владыка, чтобы отказать вам в столь небольшой милости. В этом мире каждый должен заниматься своими делами. Ваше дело травы, мое дело деньги. Когда вернетесь, скажете тем, кто вас послал: «Вот травы, собранные в королевстве Хаджи-Ставроса!» Если найдете какую-нибудь красивую и интересную травку, о которой слыхом не слыхивали в вашей стране, то назовите ее в мою честь Королева гор.

«В самом деле, — подумал я. — Когда я окажусь в компании двух бандитов в одном лье отсюда, так ли трудно будет выиграть у них забег? В любом случае опасность удвоит мои силы. Лучше бегает тот, кому необходимо бежать быстрее. Почему, спрашивается, заяц считается самым быстрым животным? Потому что ему больше других угрожает опасность».

Я принял предложение Короля, и он немедленно приставил к моей персоне двух охранников. Хаджи-Ставрос не стал давать им подробные указания. Он лишь кратко их предупредил:

— Этот милорд стоит пятнадцать тысяч франков. Если вы его потеряете, то вам придется либо возместить ущерб, либо оказаться на его месте.

Мои стражи нисколько не были похожи на инвалидов. У них не было ни ран, ни контузий, ни каких-либо видимых повреждений. Зато они были прекрасными ходоками, а на то, что им жмет обувь не стоило и надеяться, поскольку обуты они были в широкие мокасины, из которых торчали их грязные пятки. Быстро оглядев провожатых, я с сожалением отметил, что каждый из них был вооружен пистолетом, длинным, как детское ружье. Однако

из-за этого не стоило впадать в отчаяние. Пожив в обществе бандитов, я привык к свисту пуль. Посему, закинув за спину коробку, я отправился в путь.

— Желаю хорошо провести время! — крикнул вдогонку Король.

— Прощайте, сир!

— Ну нет! До свидания!

Я повел моих попутчиков в направлении Афин, решив, что с паршивой овцы хоть шерсти клок. Они не возражали и позволили мне идти в любую сторону. Оказалось, что бандиты гораздо лучше воспитаны, чем четыре жандарма Пери-клеса. Они предоставили мне полную свободу действий. Во всяком случае при каждом моем шаге их локти не впивались мне в бока. Мой пример вдохновил стражников, и они принялись собирать к ужину какие-то травы. А на меня напала жажда деятельности, и я, не разбирая, стал рвать все, что попадалось под руку, следя лишь за тем, чтобы не перегрузить коробку, которая и без того была весьма тяжелой. Забег с такой ношей вполне мог бы обернуться моим проигрышем. Однажды мне довелось присутствовать на скачках, и там я заметил, что один из жокеев постоянно проигрывал из-за того, что был тяжелее своих соперников на пять килограммов. Я делал вид, что не отрываю глаз от земли, хотя на самом деле моя голова была занята мыслями иного рода. В подобных обстоятельствах неиз-

Я делал вид, что не отрываю глаз от земли

бежно забываешь, что ты ботаник и помнишь лишь о том, что ты пленник. Думаю, что и Пелиссон не стал бы столь тщательно изучать в своей камере пауков, будь у него при себе хоть какая-нибудь железка, пригодная, чтобы распилить решетку23. Возможно, в тот день мне и вправду попадались неизвестные науке растения, способные навеки прославить имя натуралиста, но меня они интересовали не больше, чем сорная трава. Наверняка я не раз прошел мимо великолепных экземпляров Boryana variabilis, весивших вместе с корнями не менее полуфунта, но даже не взглянул в их сторону. Все мое внимание было сосредоточено на видневшихся вдали Афинах и на неотступно следовавших за мной бандитах. Я постоянно следил за их глазами в надежде, что какой-то курьез отвлечет их вни-

мание, но у каждого из них один глаз всегда был повернут в мою сторону, даже когда оба собирали свой салат или следили за полетом стервятников.

Наконец я придумал, чем их занять. В какой-то момент мы ступили на узкую тропинку, которая со всей очевидностью шла в направлении Афин. Я заметил слева от себя пучок жерновцов метельчатых, который волею Провидения вырос на вершине скалы. Сделав вид, что мне абсолютно необходимо завладеть этим сокровищем, я стал с большим трудом карабкаться по крутому откосу. При этом я так пыхтел, что один из охранников проникся ко мне жалостью и предложил подсадить меня. На такое я даже не рассчитывал. Поблагодарив его за готовность прийти мне на помощь, я взгромоздился ему на плечи и так сильно прошелся по ним своими подбитыми гвоздями подошвами, что несчастный взвыл от боли и сбросил меня на землю. Его товарищ, с интересом следивший за нашими акробатическими упражнениями, сказал ему: «Погоди, я встану на тебя вместо милорда. В моих ботинках нет гвоздей». Сказано — сделано. Он встал на плечи товарища, схватил растение за стебель, с трудом вырвал его и испустил крик отчаяния.

Но его крик запоздал. Я уже бежал без оглядки, а благодаря их оцепенению смог выиграть еще несколько секунд. Однако они не стали терять время на взаимные обвине-

Я бежал изо всех сил

ния, и вскоре я услышал за собой звуки погони. Я тут же удвоил скорость. Дорога была красивая, ровная, гладкая, словно специально сделанная для меня. Мы сбегали вниз по крутому склону. Я бежал изо всех сил, прижав руки к бокам, не обращая внимание на камни, летевшие у меня из-под ног, и не замечая, куда ставлю ногу. Казалось, что земля сама движется подо мной, а скалы и кусты по обе стороны дороги бегут в обратном направлении. Я был легким, стремительным, мое тело стало невесомым, и вдобавок ко всему у меня выросли

крылья. Но звук, производимый четырьмя резвыми ногами, действовал мне на нервы. Внезапно они остановились, и все звуки разом стихли. Неужели у них кончились силы, и они прекратили преследование? Вдруг в десяти шагах от меня возникло облачко пыли, а чуть подальше на серой скале появилось белое пятно, и до моих ушей долетел звук двух одновременно сделанных выстрелов. Это бандиты разрядили в меня пистолеты. Я подвергся обстрелу, но продолжал бежать. Затем преследование продолжилось. Я услышал голоса бандитов. Они, задыхаясь, кричали мне: «Стой! Стой!» Но я не остановился. Тем временем я сбился с дороги, тропинка исчезла, и я перестал понимать, куда бегу. Внезапно на моем пути возникла канава, широкая, как небольшая речка. Но я уже так разогнался, что не успел оценить ее ширину. Пришлось прыгать, и в прыжке я понял, что спасен. Но тут у меня лопнули подтяжки, и я понял, что пропал!

Вот вы смеетесь! Хотелось бы посмотреть, сударь, как бежали бы вы без подтяжек, придерживая на бегу штаны! Уже через пять минут я был схвачен. Бандиты совместными усилиями надели на меня наручники, опутали ноги веревками и, подгоняя палками, погнали в лагерь.

Король встретил меня так, словно я был банкротом и задолжал ему пятнадцать тысяч франков.

— Сударь, — сказал он мне, — я был о вас другого мнения. Я решил, что вы приличный человек, но я ошибся. Никогда бы не подумал, что вы способны на такой посту-

пок. А ведь я так хорошо к вам относился. Пусть вас не удивляет, что отныне по отношению к вам будут приняты самые строгие меры. Вы сами меня к этому вынудили. Вы не сможете покинуть свою комнату впредь до особых распоряжений. Стеречь вас будет один из моих офицеров.

Имейте в виду, что это лишь предупредительная мера. Если такое повторится, то вас будет ждать более суровое наказание. Василий, тебе я поручаю охранять этого господина.

Василий с обычной вежливостью поприветствовал меня.

«Ах, подонок, — подумал я, — ведь это ты кидаешь в огонь маленьких детей! Это ты хватал за талию Мэри-Энн. Это ты пытался ударить меня кинжалом, когда праздновали Вознесение. Ну что ж, лучше уж ты, чем кто-нибудь другой».

Не буду рассказывать о тех трех днях, что я провел в компании Василия. Этот тип до того мне наскучил, что врагу не пожелаешь. При этом он не желал мне зла и относился ко мне с некоторой симпатией. Я даже подумал, что, будь я его личным пленником, он отпустил бы меня без всякого выкупа. Мое лицо сразу ему понравилось. Я напоминал ему младшего брата, приговоренного к смерти судом присяжных. Но эти проявления дружеских чувств действовали на меня хуже любых издевательств. Еще до восхода солнца он желал мне доброго утра, а на сон грядущий желал всяческих благ, список которых был нескончаем. Когда я крепко спал, он будил меня, чтобы поинтересовать-

ся, хорошо ли я укрыт. За столом он прислуживал лучше любого слуги, а за десертом рассказывал разные истории или просил меня что-нибудь ему рассказать. А еще он непрерывно пожимал мне руку своей клешней! На все эти проявления доброй воли я отвечал бешеным сопротивлением. Я не собирался включать убийцу детей в список своих друзей и категорически не хотел пожимать руку человеку, которого собирался убить. Моя совесть ничего не имела против его убийства, которое я расценивал, как акт необходимой обороны, но мне не хотелось убивать его исподтишка, и своим враждебным поведением я хотел заставить его быть настороже. Отвергая любые проявление симпатий и дружеского внимания, я постоянно ожидал удобного случая, чтобы сбежать. Но мой новоявленный друг проявлял такую бдительность, какой позавидовал бы самый заклятый враг. Стоило мне склониться над водопадом, чтобы зафиксировать в памяти особенности рельефа, Василий тут же с материнской заботой прерывал мои наблюдения. «Осторожно, — говорил он, оттаскивая меня за ноги, — если ты, не дай Бог, упадешь, я буду горевать всю жизнь». Когда ночью я потихоньку пытался встать, он сразу вскакивал и спрашивал, чем мне помочь, Мир еще не видел такого бдительного негодяя. Он круглые сутки крутился вокруг меня, словно белка в колесе.

Но больше всего я впадал в отчаяние из-за демонстраций бесконечного доверия к моей персоне. Однажды

я попросил разрешение посмотреть его оружие. Он сам вложил мне в руку свой кинжал. Это был русский кинжал из дамасской стали, изготовленный в Туле. Я вытащил его из ножен, проверил пальцем, хорошо ли он заточен, и направил прямо ему в грудь, целясь между четвертым и пятым ребром. Он с улыбкой сказал: «Сильно не дави, ты меня убьешь». Надави я чуть сильнее, и возмездие могло бы свершиться, но неведомая сила удержала мою руку. Достоин сожаления тот факт, что честному человеку нелегко заставить себя отправить на тот свет убийцу притом, что убийце не составит труда прикончить того же самого честного человека. Я вернул палачу его кинжал. Василий протянул мне пистолет, но я отказался его брать, сказав, что полностью удовлетворил свое любопытство. Он взвел курок, показал мне спусковой крючок, поднес ствол к голове и сказал: «Раз! И ты лишишься охранника».

Лишиться охранника! Черт побери, именно это я и хотел! Но представившийся случай был слишком хорош, и именно из-за этого меня сковал предательский страх. Если бы в такой момент я убил Василия, то не смог бы вынести его последнего взгляда. Было бы лучше убить его ночью. К несчастью, он не стал прятать оружие и демонстративно выложил его между нашими постелями.