Где ты?

Обшарпанный, со свисающими клочьями извести потолок подпирали белые стены. Покосившийся деревянный стол, видавший виды стул и гора лохмотьев на грязном полу, а у единственного крошечного незанавешенного окна стоял невысокий коренастый человек. Гермиона разглядывала его, мучительно пытаясь понять или вспомнить, кто во Франции может желать ей зла. Ведь не могли же ее схватить, чтобы ограбить?

За стенами — на улице — кто-то негромко вскрикнул, а потом по-французски выругался. Не выдержав напряжения, Гермиона вздрогнула и вздохнула слишком сильно и глубоко.

Человек у окна медленно повернулся, и едва знакомое лицо всколыхнуло в Гермионе нежеланные, тяжелые воспоминания. Обезображенный Невилл, Лаванда вся в крови, Люпин — такой знакомый и мертвый, вина в глазах Гарри, несчастный Рон…

Если Амикус Кэрроу и изменился со дня падения Темного Лорда, то Гермиона все равно не могла бы это заметить. Но не запомнить его было сложно, потому что его лицо врезалось в память, как и всех тех, кто убивал в тот день в Хогвартсе.

Страх липкой, ужасающей волной накрыл Гермиону, словно полиэтиленовым пакетом. Она вдохнула воздух и тут же закашлялась, когда часть его попала не в то горло.

Амикус чему-то ухмыльнулся — грязно, и на глаза Гермионы навернулись слезы. Она кашляла, пытаясь вернуть порядок горлу, а он медленно к ней подходил — шаг за шагом. И хоть шаги были короткими, подошел он слишком быстро, а ведь Гермиона видела каждый сантиметр пола.

Кэрроу поднял руку.

И постучал по спине.

— Какой сегодня чудесный день, — сказал он. — Он подарил мне грязнокровку.

И засмеялся — хрипло, словно больной туберкулезом, а потом схватился за голову и стоял несколько минут без движения.

Гермиона попыталась высвободить руки из плетения веревки, но смогла только пошевелить пальцами. Веревка держала надежно, и бестолковая непонятливость сменилась ужасом.

Что с ней теперь будет? Где ее палочка?

Боже, что же он с ней сделает теперь?

— Слышь, разыскиваемое лицо номер какой-то, думала, что Поттер твой победил Темного Лорда, так можно разгуливать везде? А вот нет! — Амикус очнулся и повернул к ней голову. Растянутая на губах ухмылка выглядела жутко.

Он смотрел на Гермиону брезгливо, и руку, которой к ней прикасался, вытирал о штаны, и мысль о том, что это грязное чудовище не будет к ней лезть под юбку, ее не то чтобы успокоила, но, несомненно, дала небольшое облегчение.

— Но… Азкабан, — пискнула Гермиона и стройная фраза в голове превратилась в набор слов. — Вы же там!

— Чо?

А потом Гермиона вспомнила, что не было в послевоенных новостях ничего о суде над Амикусом Кэрроу. Были о его сестре Алекто — ныне мертвой, убитой при попытке побега. Было о какой-то стычке на пути в Азкабан.

— А, ты, грязнокровка, думаешь, я сидел в Азканабе… Азкабане? Ну нет… Амикус Кэрроу не дурак, он знает, когда надо делать ноги! А вот ты не знаешь.

Он достал из кармана палочку и покрутил ее в руках, словно фокусник на детском представлении. Только вот вокруг было запустение, а на Гермиону неожиданно дохнуло близкой смертью.

— Нет ничего сложного, чтобы прикинуться идиотом и, ха-ха, отвлечь пару ублюдков, когда есть время. А вот сестру мою убили.

Его лицо вдруг стало отстраненным — на миг, а потом некрасивой краской пролилась злость.

— Убили! Слышь, это была моя сестра! А ее!

— Что вы хотите от меня? — пискнула Гермиона. — Меня ведь будут искать! Я ведь не одна!

Но Кэрроу будто не слушал.

— И скоро уже ведь шестая годовщина ей будет, а ее крик до сих в ушах зудит, как проклятый Филч! А я сижу тут один, без нее. И смотрю, ты идешь, маггловское отродье, и ведь даже не боишься! Думала, тебя везде защищать будут? Думала, кто-то спасет? А я смотрю, идешь, каблуки нацепила! И думаю, а ну-ка развлекусь, все равно помирать скоро. Но да зато устрою твоим дружкам подарок!

— Меня будут искать! Пожалуйста!

Боль тысячами игл впилась в тело с удовольствием крысы, пирующей на свежем трупе, разрывала тело Гермионы на маленькие кусочки снова и снова. Она выла и кричала, но чары хорошо хранили молчание дома, оставляя ее одни на один с чудовищной пыткой и жадными глазами Кэрроу, масляно блестевшими на безобразном лице. Голова Гермионы вот-вот должна была взорваться от напряжения. Но боль отступила, схлынула волной облегчения.

Гермиона тяжело дышала, с хрипами пропуская через себя воздух, тело трясло, будто в лихорадке, а внутри бушевало что-то темное и страшное. Гермиона знала, что ей нельзя впадать в панику, знала, что ее хватится Рон — милый Рон, что нужно продержаться, поискать свою палочку — хотя бы взглядом.

Но рядом с ней, загораживая обзор, стоял Кэрроу, перебирал пальцами свою волшебную палочку и кошмарно улыбался. Его правый уголок рта был опущен вниз, и Гермионе показалось, будто это не Кэрроу, а какое-то чудовище, натянувшее человеческое обличье.

— Ну как? Понравилось? — она вздрогнула от вопроса и подавила в себе желание заплакать.

А потом поняла, что бессмысленно — она и так уже плачет.

— Отпустите, я никому не расскажу, пожалуйста…

На его лице медленно проступило удовольствие, и Гермиона пожалела, что произнесла вслух эту фразу. Никто ее не отпустит, она останется тут, пока…

Пока ее не найдет Рон. А найдет ли? Гермиона сама заблудилась среди одинаковых улиц, а теперь и подавно не найдет дорогу, даже если выберется.

Яркой вспышкой полыхнула мысль об аппарации, но палочки — такой сейчас нужной — у нее не было. И почему Гермиона не сообразила аппарировать, когда поняла, что потеряла ориентиры?

Идиотка.

Она останется здесь, пока ее тело не вынесут под тяжелыми взглядами Рона.

А Гарри будет винить себя, ведь это он попросил их сюда приехать.

— А она умерла, понимаешь? Она служила нашему Лорду и умерла! — Гермиона вся сжалась под негодующим голосом Кэрроу. — Она учила грязнокворок… грязнокровок их месту в мире. Вы — вы все, тащите нас в помойную яму, предлагаете дружить с грязными магглами, ездите на их автобусах…

Кэрроу заговаривался и терял нить своих рассуждений, Гермионе даже показалось, что он вымучивает из себя слова, что на самом деле ему и сказать-то нечего. Но, наверное, пытать без слов не так приятно.

— Кциору, грязнокровка!

Гермиона смотрела на него, широко распахнув глаза от страха и непонимания.

— Тьфу, драный Мерлин, круцио!

Вместо боли в пыльную, пустую комнату ворвался серебристый терьер и сердитым голосом Рона осведомился:

«Ты где?»

И исчез под покатившиеся из глаз слезы Гермионы.

Наступила тишина, шуршащая по углам лапками маленьких паучков, а Кэрроу все так же странно улыбался — на половину лица. Вторая половина улыбнулась чуть позже.

— Это твой дружок, да? Ждет тебя, ищет, да? Хочешь к муне?

Гермиону трясло, и она не могла оторвать взгляд от Кэрроу. Его лицо так страшно перекосило, что он стал похож на безумца.

— Ч... что? Что хочу?

— К дружку! — рявкнул он. — Круцио, грязнокворка!

На этот раз заклинание сработало, и иглы вновь впились в ее тело, Гермиона завыла, задергалась в путах, закричала, срывая горло от нестерпимой боли. Ей казалось, что с нее сдирают кожу и — вытягивают жилы — медленно, чтобы она успела прочувствовать каждый грамм боли. Мед-лен-но. Еще мед-лен-не-е.

Она потеряла сознание.

А когда очнулась — трясущаяся, он все еще стоял над ней и безумно улыбался на половину лица, вторая половина, кажется, выражала брезгливость.

— Хошеч к своему дружку? Я могу отпустить тебя. Империо!

И покачнулся, чуть не подмяв под себя враз опустошенную Гермиону.

Внезапная легкость и даже эйфория полностью захватили сознание Гермионы. Боли не осталось, желания сопротивляться отвратительному, мерзко улыбающемуся Кэрроу — тоже.

— Чей это был Патронус? — проскрипел голос Кэрроу.

— Рона Уизли, — послушно ответила Гермиона каким-то чужим, отрешенным тоном.

Кэрроу разразился надсадным хриплым смехом, задрав голову вверх.

— Встань на ноги и к двери! — прозвучала команда, и веревки мягко спали с ее рук.

Она тяжело поднялась на ноги и неуверенной пошатывающейся походкой направилась к входной двери, которую, словно издеваясь, уже открыл и теперь придерживал Кэрроу. В голове эхом звучал его хриплый голос: «Ты должна привести сюда Уизли, грязнокровка. И смотри не заблудись снова. Сейчас ты пойдешь прямо, через два дома — налево, пройдешь еще четыре дома, повернешь направо, затем через один дом еще направо, и еще через полмили окажешься на главной улице около зеленого дома. Найдешь своего дружка и той же дорогой вернешься обратно. Я жду с нетерпением вашего возвращения. Тебе понравится, как я буду убивать Уизли, обещаю».

Выйдя на улицу и сделав после затхлого и невероятно тяжелого воздуха старого дома, в котором ее держал Кэрроу, глоток свежего воздуха, Гермиона почувствовала, как к ней постепенно возвращаются силы. Она делала шаг за шагом, ровно так, как ей указал Кэрроу, вполголоса повторяя себе:

— Прямо, налево, потом направо… Надо найти и привести Рона. Мне понравится.

Следовать указаниям было легко и приятно, это доставляло настоящую радость. И только где-то на задворках сознания тонким, едва слышным шепотом звучало что-то странно неприятное для Гермионы: «Рон умрет. Ты приведешь его на смерть. Нельзя!». Она мотала головой, отгоняя эту мысль, и возвращалась к проговариванию вслух своего маршрута.

«Тебе понравится, как я буду убивать Уизли, обещаю», — снова эхом отдалось в голове, и снова эти слова резанули по сердцу, как ножом по коже.

«Мне не понравится, это мой родной Рон, он не должен умирать», — опять появилась мысль, не принесшая ни капли радости и эйфории. Это сбивало и едва не заставляло остановиться и никуда не идти.

«Ты должна привести сюда Уизли, грязнокровка», — звучал голос Кэрроу в ушах, и Гермиона еще стремительнее шагала вперед, не забывая считать дома, чтобы не ошибиться поворотом.

От быстрой ходьбы начало сбиваться дыхание — никакая эйфория не могла полностью убрать усталость и слабость после пережитого ужаса. Легкость постепенно начала исчезать из сознания, голова казалась очень тяжелой, и мысли стали тягучими и липкими, словно патока.

— Привести Рона... Туда, откуда пришла, — повторяла Гермиона шепотом, продолжая шагать. Впереди уже показался просвет между домами, и было видно, что там просторная и светлая улица. Это придало дополнительных сил — все шло так, как и должно было.

«Рон не должен умереть!» — одновременно с этим кричало подсознание, снова сбивая с толку.

«...Буду убивать Уизли!» — хриплый голос Кэрроу звучал теперь словно на отдалении. Радости становилось все меньше.

Гермиона тем временем вышла на главную магическую улицу Парижа. Здесь слышался гомон голосов и бродило множество магов.

— Нужно найти Рона, — прошептала Гермиона, на мгновение остановившись и вглядываясь в лица прохожих. — Кэрроу хочет его убить. Я должна привести Рона к Кэрроу.

«Нет!» — слишком громко закричало подсознание, и Гермиона поморщилась, закрыв уши руками и присев от боли, острой иглой впившейся в голову.