Мур-мур, МЯУ!

Глава 2. Но если вы котёнок, и вас зовут Фима…

«Или это я уменьшился, или мир сошёл с ума. Ничего не понимаю! — думал Ефим, концентрируя взор на гигантских, начищенных до блеска мужских туфлях и девочковых босоножках со стразиками, которые переминались с ноги на ногу буквально у него перед носом. — Фу, воняют!»

Со зрением и запахами по-прежнему творилась какая-то ерунда. Создавалось впечатление, что он видит не только расположенное впереди, но и как заяц прихватывает изрядный кус по бокам, к тому же цветовая палитра изрядно просела, из буйства красок оставив в основном зелёный, голубой, жёлтый и десятки оттенков серого.

Громкий возглас девочки про котёнка больно резанул по ушам. Ещё и это. Теперь что, каждый звук будет безумным эхом носиться в черепной коробке? Умереть, не встать.

«Котёнок? Какой котёнок? Где?» — хотел спросить Ефим, но вместо этого немигающим взглядом уставился на руку, оказавшуюся кошачьей лапкой, поросшей шерстью. Стоило чуть напрячь кисть и пред глазами, принявшими самое очумевшее выражение, из кончиков пальцев с мягкими подушечками показались белые серповидные коготки.

«Я убью этого гада! — вспоминая лабораторию и гниду в футболке, мысленно взвыл мужчина в полосатой шкурке. — Тварь!».

— Лика, отойди от него! — громыхнуло сверху. — Он, наверное, заразный.

— Па-а-а-па! — музыкально-тягуче протянула девочка в босоножках со стразами. — Ты смотри, какой он миленький! Смотри-смотри, у него кисточки на ушках.

«Ещё и кисточки, зашибись!» — ткнулся носом в асфальт Ефим.

— Доченька, давай не будем подбирать на улице каждого помойного котёнка, — прозвучавший глас разума отозвался болью в душе этого самого «помойного» создания.

«Я теперь помойный. Класс!»

— Мужик, добей меня! — хотел сказать Ефим, обхватывая руками-лапами левую ногу человека и размазывая по блестящей туфле грязь с пуза, но вместо этого из глотки вырвалось жалкое не то блеяние, не то мяуканье.

— Отвали! — дернул ногой мужчина, сбрасывая прочь хвостатого прилипалу.

— Мяу! — шмякнулся о поребрик пешеходной дорожки «прилипала».

— ПАПА! — возмущённый крик вновь набатом отозвался в голове Ефима, и так пришибленного последними новостями и поребриком.

— Да убейте уже меня! Сколько можно?! — скорбным «мрям-мням» огласил мир бывший электромеханик предприятия, занимающегося монтажом и наладкой электрооборудования.

— Что ты наделал, ему больно, — навзрыд сказала девочка, протягивая к Ефиму руки, отпрянуть от которых не дал чёртов поребрик. — Я не знала, что ты такой злой!

— Не трогай его! — поздно, отец девочки не успел оттянуть её назад, грязный котёнок с кисточками на ушах оказался прижат спасительницей к груди, пачкая грязью с измазанных лап и брюха нарядный сарафан. — Лика!

— Мяур-р, — придушенно пропыхтел Ефим, с трудом проталкивая воздух в лёгкие.

— Брось его! — кинулся к дочке отец, но та ловко увернулась от рук родителя. — Смотри, ты всю одежду испачкала, мама нам задаст на орехи!

— Ой, папа, у него ошейник! Я же говорила, что он не бездомный, он наверно потерялся, — девочка, щекоча правое ухо и нос Ефима длинными светлыми волосами, принялась рассматривать узкий ошейник.

— Ага и всех блох по дороге собрал, пока терялся и искался, — уже не так грозно буркнул папаша, поняв, что сражение с дочкой за котейку он проиграл с разгромным счётом. Девочка теперь ни за какие шиши не выпустит из рук найдёныша.

— Пап, помоги, пожалуйста, я не пойму, что тут написано, — Лика поудобней перехватила Ефима в лице котёнка или котёнка в лице Ефима, не суть важно.

— Держи его крепче, ещё не хватало мне измазаться и какую-нибудь заразу подцепить, — пробухтел мужчина, разглядывая оставленную маркером надпись. — Фима.

— Что?

— Тут написано «Фима», что непонятного? И какие-то цифры, а вот с ними как раз всё непонятно.

— Так тебя зовут Фима? — обрадовалась девочка, вновь прижимая поименованного зверя к груди.

«Мать моя женщина, а ещё думал, почему у котят, когда их прижимают, такие морды несчастные», — чуть не испустил дух Ефим под бурное проявление эмоций Лики.

— Мям-мям! — смог выдавить он вместо горестных «задавишь» и «дышать».

— Ясно, котёнок чужой, надо будет обязательно дать объявление, что найден котёнок, окрас такой-то… — отец ловко нашёл лазейку избавиться в будущем от хвостатого приблуды.

— Но… но он теперь наш! — горячо возразила Лика, а Ефима, что ж это такое, опять лишили воздуха.

— А вдруг его ищут, — проникновенно ответил отец, — представь, котёнка потеряла маленькая девочка и теперь плачет?

«Ну, ты скажешь, мужик. Конечно ищут, вот только девочками их назовёт только самоубийца. Ты даже представить не можешь, как меня ищут в поликлинику для опытов! — ядовито подумал Ефим, прижимаясь к спасительнице. — Лика, не подведи, врежь ему!»

— Хорошо, папа, — поникнув головой, согласилась девочка, — мы дадим объявление, но если никто не придёт, то Фима будет наш! И объявление в интернете будешь ты давать, меня мама к компьютеру и планшету не пускает.

«Молодец, крошка, так его!» — дернул хвостом Ефим, с ужасом воспринимая перспективу оказаться в руках учёных. Эти вивисекторы от науки его на требуху разберут, лучше он домашним питомцем побудет.

Судя по кислой физиономии папы, перспектива давать объявления в сети его не прельщала.

— Ладно, чего тут торчать, идём домой. Тебе самой отмываться и зверя своего отмывать, — резюмировал отец Лики, с отвращением глядя на грязную туфлю и извазюканный сарафан дочери.

— Идём, домой мой маленький, — просюсюкала Лика, — мамочка тебя помоет и познакомит с Варей и Геной, тебе понравятся мамочкины куклы, а спать ты будешь в кровати Гены, мы тебе потом лежанку купим.

«О, нет! Верните меня в поликлинику!» — мысленно простонал Ефим, запоздало соображая, что значит оказаться любимцем девочки.

«А неплохая у Ликиного папани конура, — разглядывая апартаменты в виде четырёхкомнатной сталинки, думал Ефим. — Это не конура, дурень, а квартира! Такие квартиры старшему офицерскому составу или партийным бонзам давали, если я правильно помню прочитанное».

Квартира на третьем этаже сталинского дома действительно внушала: широкая прихожая, холл, из которого двери расходились на кухню, зал, две спальни и маленькую комнату. Отдельно в торце холла располагались двери в ванну и туалет. Пол радовал глаз натуральным паркетом, а двери натуральным деревом, причём, как подозревал Ефим, хозяин содрал со старых, ещё начальных дверных полотен и коробок металлической щёткой всю старую краску, зашлифовал и покрасил полупрозрачной краской, через которую видна вся текстура с годовыми кольцами и разводами. Подобный подход Ефим одобрял безмерно и сам им пользовался при ремонте. Приятные глазу неброские обои, удобная мебель и «нафаршированная» современной техникой кухня, из которой доносился вышибающий слюну запах мясных котлет. В животе заурчало.

— Ты, наверно кушать хочешь? — обратилась Лика к питомцу.

«Жрать! Жрать я хочу!» — взвыл Ефим, проклиная мелкое хвостатое тело, которое по несколько раз в сутки требовало пищи, а ещё оно хотело спать и… в туалет.

— Мяу, — жалобно выдавил он, провожая взглядом заветную дверь, так как папа потянул дочь с блохастым довеском в ванную.

— Сначала отмываться! — припечатал отец. — Куда ты хватаешь шампунь? Бери простое хозяйственное мыло. Котят надо мыть или простым мылом, или специальным шампунем, ваши с мамой шампуни блоховозу не подойдут.

— Пап, ты мне не поможешь?

— Нет, доня, ты сама взяла котёнка, сама с ним и разбирайся. Сарафан в машинку забрось. Давай-давай, не отлынивай, — включив машинку, родитель скрылся за дверью. — Я пока ветеринару позвоню и в магазин сбегаю.

Всё это время Ефим, не подавая голоса, фарфоровой кошкой-копилкой сидел в ванне. Лика навела тёплую воду, взяла мыло, намочила его и принялась натирать грязнючую шерсть.

— Какой ты, Фима, молодец, а говорят, что кошки не любят мыться, — приговаривала девочка, смывая из душевой лейки грязь с неподвижного котёнка, голова которого была занята совсем не мойкой, а мыслями о том, что после помывки коты обычно вылизываются, в том числе и «там», в том числе и «то», когда им заняться нечем, то есть под хвостом.

Пребывая в диком когнитивном диссонансе, Ефим пропустил мимо ушей и мойку, и махровое полотенце, в которое его сначала закутали, а потом бесцеремонно вытряхнули и тут сознание, загнанное в угол различными переживаниями о кошачьей гигиене, ощутило, что тело работает само. Кошачье «я», освобождённое от человеческого диктата, принялось само вылизывать мокрую шерсть.

«Оп-па! — заняв позицию стороннего наблюдателя, думал Ефим. — Котёнок с шизофренией и разделением сознания. Как мило. Кому рассказать, не поверят. Это ж надо было стать котом, чтобы угодить в пациенты психдиспансера. Ха-ха-ха! Ха, а с другой стороны, очень удобно. Отдал руль и пусть Фима-котеич правит, я под хвостом языком наяривать не подписывался! Надо только хорошенько потренироваться управление забирать, не хотелось бы оказаться «пассажиром», лучше сразу сдохнуть. Едрид-мадрид, это ж сколько всего… Серёжа, сволочь, я тебя на лоскутки порву, я тебя на ленточки разделаю!».

В себя и в адекват Ефим пришёл, когда за дверью ванной затопал вернувшийся из магазина отец Лики. Котеич, как Ефим решил называть своё кошачье «Я», к тому времени завершил с гигиеническими процедурами и принюхивался на предмет укромного уголка с песочком или другим сыпучим составом. Желание оправиться превалировало даже над голодом, который давно покусывал пустой желудок. Да-да, Ефим помнил, что желудок у котят меньше напёрстка, но жрут они лошадям на зависть.

— Доня, ты как? — поскрёбся за дверью отец девочки.

— Погоди! — крикнула Лика, плотно задёргивая душевую шторку. — Можешь входить.

— Кот с тобой?

— Да, на коврике умывается.

— Это хорошо, — ответил мужчина, просовывая в дверь новенький кошачий лоток с наполнителем. — Я вышел, доня.

— Мяуу!

«Благодетель!» — подумал Ефим, залезая в подставленную ёмкость и отдавая управление Котеичу. Он чувствовал, что ещё немного и плюхать бы ему через уши с кисточками.

Через десять или пятнадцать минут семейство собралось на кухне, Ефим с тревогой наблюдал за отцом Лики, который потряс перед его носом купленным пакетиком с сухим кормом.

«Мужик, что за хрень?! — мысленно возмутился Ефим, воюя с проснувшимся вторым «я», которое потянулось к миске с сухими «козьими какашками». — Цыц, мелкий, мы это дерьмо жрать не будем! Погоди, я из тебя человека сделаю!»

— МЯУ! — под удивлёнными взглядами отца и дочери, котёнок, фыркнув, отвернулся от миски с кормом, после чего трясанув усищами и потянув носом, встал на задние лапы у ножки стола и протянул правую переднюю лапку в сторону тарелки с котлетами. Конечно, он и близко не доставал до столешницы, но намёк был более, чем прозрачен. — МЯУ!

— Ты гляди, морда усатая, — усмехнулся отец, — на дурничка его не облапошишь, настоящий мужик требует мяса, а не сухого говна на палочке! Доня, покроши ему в отдельную миску четвертинку котлеты. Чуть-чуть, доня. Мы не знаем, чем его кормили старые хозяева, как бы желудок мелкому не испортить, замучаемся потом по ветеринарам бегать.