Ржавое золото

Итак, де Спеле, во-первых, желал столь ответственные часы быть неподалеку от своего друга, а во-вторых, хотел спать. Потребность во сне — печать человеческого происхождения, и Старейший не хотел, да и не мог ее снять. Вообще, человеческий сон — штука загадочная и небезопасная. Джинния Рубиновых скал, разделившая лишь один сон де Спеле, безнадежно обезумела.

Наиболее полноценным был сон в облике, максимально приближенным к человеческому, следовательно, наиболее уязвимому, и за две недели путешествия де Спеле не мог толком выспаться, решаясь лишь на сторожевую дрему. В местах относительно безопасных — в домишке Дебдороя и в черной карете — едва Срединный засыпал по-человечески, как непременно затевали приключения его спутники. Ну, а в Оленьей долине он в призрачном виде спасался в камне, ибо избегал посягательств влюбленной Матильды. Он чувствовал, что сия решительная особа собиралась презреть условности Срединного мира. Честно говоря, дочерний статус для девы поспешно изобрел он сам, надеюсь остудить ее страстный пыл. Понимаете, де Спеле, выступая в роли призрака в трактире своего имени, мог допустить безобидные шалости, кстати, хорошо оплачиваемые, но сделался, как вы заметили, очень строг к Матильде-компаньонке. Благородный кавалер понимал, что доблестная и самоотверженная дева ему все же не пара, не создана она для срединной жизни. А, если сбудутся некие заветные мечты де Спеле, то домовитую хлопотунью, очень земную женщину, стань она его подругой, поджидает слишком нечеловеческая и неземная судьба.

Итак, де Спеле прибыл в свое жилище и, даже не приняв ванны, лишь переодевшись в любимую сорочку с розочками (дар некой волоокой дамы из некоего сераля), нырнул в постель. Само собой, в спальне было тепло, постель согрета, вот уже свет померк, но тщетно призывал Рене постылое, но необходимое забытье. Он вертелся так и этак, укладывался и перекладывался, замирал и расслаблялся, но увы! — слишком многое произошло накануне слишком многое (как надеялся де Спеле) должно было произойти в ближайшие часы. И почти ничего не зависело от самого Рене, его судьбу решит другой, нет, другие — племя Старейшего.

Что тягостнее беспомощности, невозможности распорядиться своей судьбой? Ну, такова участь всех… Даже Старейшего. Слишком тесно связаны судьбы, не только в подлунном мире. Ведь разве Рене сам решил свою судьбу, когда пришел в пещеру Ленивого Дракона? Нет, это Старейший позвал его единственного, пожелавшего поговорить с чудищем, понять его. Ну, и кто вложил это желание? Наследственность? Воспитание? И вот уже в судьбу самого Старейшего вмешался Рене — ведь без него затворник мог медленно угаснуть, не дождавшись помощи. Казалось, в свое время Старейший сам решил остаться на Земле, когда ее покидало племя ящеров, но и это решение не было свободным: Старейший был сотворен, как бог Земли, и не мог ее так просто бросить. А кто создал народ ящеров? По чьему велению или по игре природы сто миллионов лет тому назад группа мирных травоядных внезапно обрела могущество, бессмертие, способность мыслить? Загадки, господа просто-таки, вселенские загадки…

А в какое сплетение судеб впутался сам Рене пять лет назад! И сколько нитей сам завязал узлами, сколько узлов распутал… Да, вот уже пять лет продолжается история с Цепью. В такой же день позднего лета друзья подошли к очередной преграде, но преграда оказалось нерядовой.

— Все, дальше я бессилен, — сказал Старейший, подбирая под себя хвост. — Человечья суть опять мешает, — пробормотал де Спеле. — Отказаться от нее окончательно? Но, быть может, тогда я не смогу понимать людей, а нынче Земля — планета людей. И потому прежде я должен помочь тебе, «расколдовать Ваше Высочество» — помнишь?

— Трудно.

— Однако, возможно! И нужно. Необходимо. Во мне болит твоя боль, я несчастен твоей бедой. Говори! — Рене произнес это убежденно и несколько раздраженно — ведь он уже не мальчишка, решение его обдуманно и твердо. Я — Срединный дважды: человек и дух, человек и ящер, чего же более? Я готов. Говори.

Старейший побагровел, как предштормовой закат, понурился и неохотно начал:

— Надо отыскать мой Ключ. Ключ от моего Архива. Тогда, когда планета стала расти и тяжелеть…

— Взрослеть, — перебил Рене, — вы решили уйти, а не удержать развитие. Ведь и меня ты вырастил, не оставил мальчишкой.

— Да, мы решили не мешать росту, уйти. Я остался, наблюдал, записывал. Шли годы. Создатели искали другую планету. Долго, очень долго. Потом замолчали, не отвечали, не вызывали. Я ждал и слабел.

— Некому было в тебя верить, боже. По-доброму, — пояснил Рене.

— Да. Злая вера мне не нужна. Пришло отчаяние. И я разомкнул Цепь, защитил паролем, чтобы лишь разумный обитатель планеты смог отыскать и вручить мне… или вернувшимся творцам… Цепь и Ключ. Бросил их, не глядя.

— М-да, задачка, — Рене потер подбородок, ибо, за отсутствием хвоста именно так он выражал озабоченность. — А с тех пор и материки передвинулись, и океаны вон куда провалились, и горы вознеслись, а какой живности и нежити расплодилось… Знаешь, дружочек, уж лучше бы ты их на Луну запустил, спокойнее было бы искать — одна геология помехой.

И де Спеле начал поиски. О, уверяю вас, драгоценные наши слушатели, это такая история… и география, и мифология. Но не буду я в них углубляться, скажу лишь, что Срединный побывал во многих уголках планеты, и кое-где его до сих пор помнят. Чего стоит встреча с тугами-душителями и стычка с их препротивной богиней Кали! Правда, сия жутковатая дама в конце встречи спохватилась и принялась доказывать, что она богиня не только Смерти, но и Любви… Поздно спохватилась, и де Спеле доказательствами пренебрег.

Или странствия по храмам и гробницам майя, поглощенными сельвой? А беседа с потомком инкских жрецов? А каково было обшарить все египетские пирамиды и гробницы? А Тибет? А…

Кое в чем ему помогли записи Старейшего, ибо тот лет этак пятьсот тысяч назад начал собирать новый Архив, установил в различных точках Земли и иных планет новую наблюдательную аппаратуру. Ведь старая продолжала работать на прежний, недоступный без Ключа Архив. Представляете, какие в том, старом, сведенья накопились. Старейший вокруг него, как кот вокруг миски со сметаной бродил, хвостом хлестал в досаде, но, увы…

Словом, Рене удалось-таки отыскать Цепь в сокровищнице почтенного Дебдороя. Дело было за малым: найти подходящего представителя нынешней разумной расы. Сам Срединный на сию роль не годился — Цепь на него не среагировала.

Попыток было несколько. Увы, самый отчаянный авантюрист, самые отъявленные сорвиголовы либо бежали от Срединного в ужасе, едва он демонстрировал минимальную порцию потусторонности, либо оказывались слишком пройдошливыми, чтобы им довериться. Тогда де Спеле призраком-самозванцем поселился в бойком трактире «Жареный Гусь» и ни одного прохожего-проезжего испытал, пока не встретил нашего замечательного Контанеля. Ну, дальнейшее вы знаете…

Итак, де Спеле вовсе отчаялся заснуть и даже начал имитировать дыхание. Кислород и прочее ему давно не были нужны, но остатки легких сохранились для разговоров в земной атмосфере.

Дышит, значит, равномерно, однако, тут его запах роз стал раздражать. Дело в том, что в алькове рос куст белых и алых роз. Ни Старейший, ни сам он его не выращивали, куст возник самопроизвольно во всей красе однажды утром и бодро цвел второй десяток лет. Тронуть его друзья не решались, ибо, возможно, он был выражением неведомых, но необходимых человеческих желаний и потребностей. «Спасибо, хоть не лилии»… — ворчал Рене. — Или апельсин. Благовоние бы тут развели».

Ладно, помянув Великие Небеса, де Спеле отключил обоняние и наконец стал погружаться в дремоту, но тут…

— Скр-р! Кр-рак! Скр-р-р! — раздалось прямо над ухом. Срединный нашарил на ковре ботфорт и запустил в зеркало. Зеркало не разбилось, но зазвенело не хуже большого Гонга Поднебесной Империи. Скрежет и удары стихли, де Спеле восстанавливал мерное дыхание…

— Кр-р-р!

— Ах ты, грабитель!

Это была не мышь и не крот. Это был гном. Уже десятилетие он пытался добраться к драгоценностям и золоту, упрямо пробивал ходы в известняковом массиве Драконьего Утеса, неизменно упирался в защитное поле и вновь долбил камень, пытаясь нащупать брешь. Впрочем, де Спеле был сам виноват, время от времени швыряя гному пару золотых. Но, как всем известно, страсть гномов к золоту и самоцветам неутолима — и горный дух пытался завладеть всем состоянием Срединного. Это упрямство порой забавляло Рене, но только не сейчас! Он разъярился. И, вместо того, чтобы отключить внешние звуки, вскочил, обрел призрачную форму, преодолел два метра хризолитовый стены, просунул сквозь защиту руки и вцепился в большие волосатые уши.

— Тварь настырная! Булыжник твердолобый!

Гном выл, шипел, пытался отбиваться. Вы, разумеется, понимаете, что горный житель не впал в оцепенение после ограбления нечистой силы Ада потому, что не числился его сотрудником. Он был намного древнее христианства, его подпитывала вера местных людей. И Рене, еще будучи Фредериком Домиником Теофилом, отдал ему свою веру, слушая сказки.

— И вот теперь Рене вымещал на несчастной твари злость, в которую вылились ожидание и неопределенность.

— Нечисть! Нежить!

— Рене! — это Старейший.

Де Спеле вынырнул из стены и увидел своего друга.

— Прости, Старейший, но покоя нет от этого кладоискателя! Рене возмущением пытался скрыть неловкость от своей жестокой выходки и торопливо уничтожал стальную чешую на руках и окровавленные когти.

— Рене… — повторил Старейший, и де Спеле понял, что нечто сверхважное привело его сюда в столь неурочный час.

— Да, я слушаю.

И лицо Рене совершенно преобразилось: во-первых, словно бы осветилась, но не чародейским фосфоресцированием, а внутренним светом внимания и любви; во-вторых, черты его удивительно изменились, не исказились, о нет! Но вдруг помолодели — такие доверчивость и даже наивность их разгладили и смягчили. Увы, такого лица Срединного не суждено было видеть никому из людей и духов, лишь для Старейшего открывались самые светлые нежные, да, не побоюсь этого прекрасного слова! Стороны души Рене. И в этом нет ничего противоестественного: ведь никто до сих пор во всех мирах не связывал свои судьбы столь нерасторжимо. Любовь и вера Рене питали древнего Ящера, а сила и знания Старейшего давали жизнь Срединному. И при этом старший друг ни в коем случае не был для Рене богом, это для посторонних была соткана мгла таинственности и страха — ведь люди, а тем более их порождения, боги и демоны, уважают тайну и грозную, непостижимую силу.

Итак, Рене торопливо погасил раздражение и вызвал более благородные чувства. Но сейчас Старейший, казалось, не заметил настроения Рене вовсе, и того кольнула обида: обеспечен, дружок, энергией, так и эмпатическую связь прервал! Недостойная мысль, но вполне в человеческом духе. «Вот и не нужен я больше Ленивому дракону… А ведь без меня ты спал бы еще сотни лет, пока на нет не сошел бы! Такие, как я, не часто на свет появляются!»

Но Срединный справился с нелепой обидой, вгляделся, вчувствовался в друга и понял, что он сейчас очень тому нужен. И побежал, положил ладони на брюшные щитки и спросил: