Клич войны

- Да, сэр.’

‘А ты никогда не думал вместо этого поступить в Колледж персонала? Клянусь Богом, я хотел бы, чтобы молодые люди под моим командованием имели хотя бы половину вашего понимания военной стратегии. Могу я спросить, что бы вы сделали на моем месте?’

- Да, сэр. Я бы атаковала, как можно быстрее и сильнее, прежде чем немцы успеют что-либо предпринять.’

‘Именно это мне и было приказано сделать. Они называют это операцией "Экспортер". Мы сильно ударили по французам смешанной группой наших собственных парней, а также индейцев, австралийцев и даже свободных французов.’

- Будут ли они сражаться со своими соотечественниками?’

- Очевидно, им не терпится добраться до них. Ненавижу их еще больше за то, что они перебежчики. В любом случае мы атакуем их со всех сторон, наступая на Бейрут и Дамаск, а также защищая все основные нефтепроводы и порты. Я, конечно, буду руководить шоу отсюда, но ты же меня знаешь, мне нравится смотреть, что происходит в остром конце, так что будет довольно много суеты. Думаешь, ты справишься?’

- Совершенно верно, сэр. Не могу дождаться.’

‘Вот это дух! И я могу заверить тебя в одном, Кортни. На этот раз мы победим.’

Уилсон сдержал свое слово. За бедствиями Греции последовала череда триумфов в Леванте. Потребовалось чуть больше месяца, чтобы разгромить Вишистских французов, уничтожив при этом большую часть их самолетов и кораблей. К 12 июля Шафран уже была в старом крестоносном порту Акре, где Джамбо вел переговоры со своим французским коллегой генералом Анри Денцтем и толпой напыщенных, но совершенно беспомощных вишистских бюрократов в офицерской столовой казарм Сидни Смита. К десяти вечера они договорились о прекращении огня. Еще полтора дня переговоров привели к подписанию договора, который передал абсолютный контроль над всей французской территорией в Сирии и Ливане британцам. Договор о перемирии был подписан 14 июля. Это был День взятия Бастилии, французский национальный праздник, повод для патриотизма и гордости. Но в данном случае линия даты - это жалкая капитуляция.

Аналогичная кампания союзников разгромила националистических повстанцев в Ираке, обеспечив безопасность нефтяных месторождений страны, и в Иране готовились сделать то же самое. Большая часть Ближнего Востока теперь находилась в надежных руках союзников. В пустыне возникла своего рода патовая ситуация. Генерал Уэйвелл потерпел неудачу в попытке оттеснить Роммеля через пустыню и снять осаду Тобрука, и в результате был разграблен. Но линии связи Роммеля были натянуты так туго, а его запасам топлива, продовольствия и воды пришлось проделать такое долгое и опасное путешествие через пустыню, чтобы добраться до своей армии, что ему было трудно продвигаться дальше.

Но теперь все это было лишь второстепенным представлением. Начался новый конфликт, из-за которого любая другая кампания в войне до сих пор казалась простой стычкой. Гитлер нарушил мирный договор со Сталиным и бросил всю мощь своей военной машины на Советский Союз в ходе операции "Барбаросса", самой масштабной военной операции за всю историю войны.

Бойня на Восточном фронте началась.

***

Знаешь, Меербах, я думаю, что ты все-таки прав, - сказал Шрумп однажды тихим солнечным летним вечером, когда они стояли у палатки, разбитой возле аэродрома посреди бескрайних пшеничных полей Украины, служивших офицерской столовой. ‘Даже мне становится скучно убивать Иванов в их дряхлых старых самолетах. Это почти заставляет меня ностальгировать по временам Спитфайров и ураганов. Если вы застрелили одного из них, это казалось настоящим достижением.’

Герхард ухмыльнулся: "Мы еще сделаем из тебя настоящего джентльмена!’

Эскадрилья на этот день прекратила боевые действия, но теперь с юго-запада доносился гул авиационных двигателей.

‘Не может быть, чтобы это был кто-то из наших, - сказал Шрумп. - Звучит как Tante Ju.’

- Значит, это кто-то важный, - сказал Герхард, потому что только самые высокопоставленные офицеры и партийные чиновники перевозились по фронту на одном из самолетов "Юнкерс Ju 52", реквизированных вермахтом для военной службы.

‘Как вы думаете, нам следует выглядеть более подобающими настоящим немецким офицерам?- спросил Шрумп, потирая рукой небритый подбородок.

‘Я бы не стал утруждать себя, скорее всего, они здесь не из-за нас.’

Трехмоторный самолет приземлился, резко остановился, и из – за контрольной вышки – или того, что осталось от вышки после того, как отступающие русские попытались ее разрушить, - внезапно появился открытый штабной автомобиль "Мерседес" и помчался по выжженной коричневой траве навстречу вновь прибывшим.

‘Поехали, -сказал Шрумп, когда дверь фюзеляжа открылась и один из членов экипажа поставил под ней короткую стремянку. Из самолета вышли двое мужчин: один в форме, другой в элегантном костюме и галстуке, с портфелем в руках.

‘Что здесь делает бригадефюрер СС?- Вслух удивился Герхард.

Шрумп пожал плечами. ‘Это очень странно. Вы почти никогда не видели их во Франции или Греции, но теперь весь город кишит ими. На днях я говорил об этом с Рольфом. Он говорит, что есть новый вид подразделения СС. Они называют их оперативными группами – и куда бы мы ни направились, они следуют за нами.’

‘Так в чем же их задача?’

‘Обыскать меня. Но если это эсэсовцы, то, вероятно, это связано с евреями. Может быть, они пришли, чтобы спланировать те новые родные земли, о которых они всегда говорят. Я имею в виду, что таков план, не так ли? Вывезите евреев из Рейха и выбросьте их всех здесь. Можно подумать, что у нас и так достаточно забот по завоеванию России, не заботясь о них. Ах, черт с ним! Пойдем, старина, поищем еще пива ...

Герхард вернулся в палатку, больше не обращая внимания на то, как Шрумпп достал напитки, протянул Герхарду свой стакан и снова погрузился в разговор с другими пилотами. Герхард вздрагивал всякий раз, когда Шрумп или кто-нибудь другой в эскадрилье упоминал "жидов" или "евреев", но в свои тридцать лет он был седым ветераном по сравнению с большинством из них. Они были набиты нацистской пропагандой еще со школьных лет. Они не знали ничего лучшего. Но все же Шрумп был прав, эта кампания была другой.

Когда они вторглись во Францию, никто не предположил, что французы были низшей расой. Это было бы абсурдно. Но с того момента, как они впервые узнали, что такое На самом деле Барбаросса, кампания была представлена как война между расами: благородные германские арийцы против недочеловеков - славян и евреев. Пропагандистские фильмы были наполнены образами уродливых, крючконосых, скользких на вид людей, которые воплощали в себе все стереотипы злого, ненадежного, бесконечно заговорщического еврея. И хотя эти слова никогда не произносились вслух, тон всего партийного языка был безошибочно разрушительным. Это были люди, которых не просто нужно было бить или даже обращать в рабство. Они должны были быть уничтожены.

Герхард и представить себе не мог, что это значит на самом деле. Как можно стереть с лица земли целую расу? Это было немыслимо. Но он знал, что ему невыносимо жить в мире, где подобные мысли могут быть даже выражены в качестве руководящих принципов нации. Он также не понимал, как они с Шафран могут быть едины и жить в мире в таком мире. Конечно, в военное время нельзя общаться с врагами, это нормально. Но Герхарду казалось, что в случае победы нацистов побежденные народы всегда будут врагами, будут унижены, эксплуатированы и порабощены. Их определенно нельзя было любить, не говоря уже о браке.

Так что же мне делать?

Герхард всегда считал, что он сражается не за Гитлера, а за Германию. Нет ничего постыдного в том, чтобы служить своей стране-своей стране. Но была ли еще какая-то разница между нацизмом и Германией? А если нет, то что же, во имя всего святого, делать порядочному человеку?

***

Шафран лежала у бассейна в отеле "Король Давид", одетая в белый купальник-двойку, читала "Ребекку" и потягивала пиво из стакана, который она поставила в ведерко со льдом, чтобы он оставался достаточно холодным. От пива ее клонило в сон, поэтому она положила книгу на кафель рядом с шезлонгом и откинулась на спинку. Это был ее первый день отпуска после нескольких недель лихорадочной деятельности. Послеполуденный сон казался абсолютной вершиной потакающей своим желаниям роскоши.

Она уже почти заснула, когда услышала знакомый голос: "Привет, Шафран. Не совсем Оксфорд в ноябре, не так ли?’

Шафран села, резко тряхнула головой, чтобы проснуться, затем подняла руку, чтобы прикрыть глаза, чтобы видеть, и сказала: "Добрый день, мистер Браун. Надеюсь, вы проделали весь этот путь не из-за меня.’

Он одарил меня одной из своих загадочных улыбок и сказал:- " Могу я?"- когда он опустился на край шезлонга рядом с ней. Он взглянул на нее с той своей обескураживающей прямотой. В его взгляде не было ничего сексуального или угрожающего, но тем не менее ей стало не по себе.

- Пожалуйста, - сказала она, стараясь собраться с мыслями.

Мистер Браун был, как всегда, щеголеват. Он сменил темный шерстяной костюм, который обычно носил в Англии, на светло-бежевый льняной, но все еще носил жесткий воротник и галстук, несмотря на жару. Он снова надел панаму, которую вежливо снял, чтобы обратиться к ней, и сидел, совершенно довольный, ничего не говоря.

Шафран огляделась по сторонам. Ее легкий хлопчатобумажный кафтан лежал свернутым за сумкой. ‘Вы не возражаете, если я немного оденусь?’

‘Непременно, - сказал мистер Браун, все еще глядя на нее.

- Не могли бы вы отвести взгляд?’

‘Конечно, как грубо с моей стороны.’

Шафран взяла кафтан, который купила во время поездки на любимый бабушкин рынок в Каире, и натянула его через голову. Затем она полезла в сумочку, нашла пудреницу и посмотрела на свое лицо в зеркальце. Она убрала несколько выбившихся прядей волос под повязку, которую носила, а затем накрасила губы. Ничто не могло сравниться с этим существенным всплеском боевой краски, чтобы подготовить ее к словесной битве.

Мистер Браун тем временем заметил официанта. Он помахал ему рукой. - Чаю, пожалуйста, Лапсанг Сушонг, если у вас есть, Эрл Грей, Если нет, без молока, без сахара, но я бы хотел несколько ломтиков лимона. Спасибо.’

Он снова повернулся к Шафран. ‘Я слышал об этом деле с вашим дядей, - сказал он без всяких предисловий. ‘Очень внушительно.’

- Действительно ... почему?’

‘Ну, я знал, что у тебя есть определенная умственная выносливость, которая при должном обучении может быть использована для такого рода работы. И вы дважды проявили в бою замечательное мужество и хладнокровие. Но я не думал, что вы способны спланировать, выполнить, а затем извлечь себя из хладнокровного убийства настолько эффективно, совершенно без своей собственной биты.

-Это было не убийство, а самооборона. На меня напали, - сказала Шафран так спокойно, как только могла, хотя ее пульс учащенно забился при одном упоминании слова "убийство".

- Видите ли, это доказывает мою точку зрения. Я только что обвинил тебя в тяжком преступлении, а ты спокойно смотришь мне прямо в глаза и отрицаешь это.’