В океане без компаса

Каким образом новорожденные черепашки находят море и где они пребывают в течение многих месяцев по-еле того, как впервые ныряют в прибой, — вот две наиболее трудные загадки в биологии зеленой черепахи.

Первый вопрос может показаться пустопорожним: почему бы не предположить, что черепашки оглядываются по сторонам, видят море и ползут к нему? Однако ответ далеко не так прост. Эта проблема привлекала и привлекает большое внимание ученых. Процесс обнаружения воды у морских и у пресноводных видов, кажется, одинаков, и зоологи тщательно изучали поведение новорожденных особей, стараясь установить, какие именно факторы помогают им найти воду. Результаты исследований как будто указывают, что основную роль тут играет зрение и что правильное направление черепашки выбирают, руководствуясь какими-то особенностями света над морем. Сверх этого не удалось пока установить почти ничего. Объяснение же, что путеводной вехой им служит еще неустановленное свойство освещения над морем, в сущности, практически ничего не объясняет.

Морские черепахи — это водные рептилии. Форма их тела, мускулатура и поведение приспособлены к существованию в воде. Но они сохраняют одно древнее свойство пресмыкающихся, которое приковывает их к суше: их покрытые оболочкой яйца должны быть отложены на берегу. Необходимость выхода из моря, сопряженная с большими неудобствами и риском, усложняет жизнь и самке черепахи, и ее потомству и, конечно, тоже определяет, какое количество яиц в кладке может обеспечить выживание.

Возвращаясь к воде, отложившая яйца самка никогда не придерживается своего прежнего следа, то есть на обратном пути она не руководствуется оставленными ею знаками. А ведь ей нередко приходится добираться к морю из такого места, откуда она не может его увидеть, так как вода скрыта от ее взгляда растительностью, дюнами или выброшенным на берег плавником. И напрашивается вывод, что мы имеем дело с весьма сложным процессом ориентирования. Кроме того, вполне вероятно, что способность самки находить море по окончании откладки яиц — это та же самая способность, которую мы наблюдаем у новорожденных черепашек, но она кардинальным образом отличается от способности взрослых черепах ориентироваться во время тысячемильных миграционных путешествий. Мигрирующая черепаха, в частности, руководствуется светом, «чувством направления» (компасным чувством), а возможно, и какими-то истинно навигационными наблюдениями. Однако при переходе от гнезда к воде ориентация, по-видимому, сводится к тенденции двигаться в сторону освещения особого типа или же к тенденции уходить оттуда, где его нет. Поразительное умение находить море и ориентация во время миграционных путешествий, вероятно, представляют собой сложные сенсорные процессы, в которых основной сигнал постоянно подкрепляется или усиливается местными ориентирами. Из этих двух процессов возвращение к морю легче поддается экспериментальному изучению и может послужить удобной моделью для раскрытия секрета навигации черепах в открытом океане.

Движение черепашек к воде начинается, едва они вырываются из гнезда. Гнездо может находиться на открытом пляже, полого спускающемся к ничем не заслоненному морю. Однако гораздо чаще гнездо расположено так, что, выбравшись из него, черепашки не видят ничего, кроме неба и песка. Но и в том и в другом случае они обязательно должны найти воду и, как правило, находят ее, если только по пути их не съедает какой-нибудь хищник. После нескольких фальстартов они начинают ползти и почти немедленно поворачивают в сторону моря. Они огибают препятствия, переползают через них или под ними, спускаются и поднимаются по склонам — все это с неколебимой «верой» в тот признак (каков бы он ни был), который для них означает море. Они отыскивают море и днем, и ночью, и в любую погоду, кроме сильных ливней, и когда солнце или луна не светят, и когда они светят в самых разных точках небосвода. Пока еще не ясно, что служит им главным ориентиром. И хотя тут, несомненно, замешан свет, речь идет отнюдь не о простом стремлении черепах двигаться в сторону света, иначе новорожденная черепашка двигалась бы прямо к солнцу или луне, а это они делают крайне редко. Правда, их иногда сбивает с пути источник искусственного света или даже яркое световое пятно, возникающее в естественных условиях, — когда, например, в обложной туче образуется разрыв. Однако чаще всего они уверенно направляются к воде независимо от облачности.

Когда сухой сыпучий песок остается позади и черепашки оказываются на твердой, утрамбованной приливом полосе, к главному ориентиру, возможно, добавляются местные вехи. Направление и скорость продвижения черепашек к воде, быть может, определяются не только основной реакцией на свет, но и другими признаками и реакциями на них. Ярко озаренные луной белые гребни волн, как и фосфоресцирующая в некоторые ночи пена прибоя, ускоряют их продвижение. Ночью фонарь, поставленный чуть в стороне от прямого пути к воде, часто — хотя и не всегда — заставляет группы черепашек сворачивать к нему, а днем тот же эффект может вызвать какой-нибудь блестящий или просто белый предмет. На твердых и ровных участках пляжа черепашки иногда вдруг ускоряют движение. Оказавшись на откосе, довольно круто уходящем к морю, черепашки могут ползти быстрее, а взбираясь по склону — медленнее. Если у них на дороге оказывается бревно, они ползут вдоль него, а добравшись до конца, тотчас снова поворачивают к морю. Ничто из того, с чем в нормальных условиях они могут столкнуться на берегу, не прекращает и не меняет реакции на главный сигнал, каков бы он ни был.

Когда черепашки добираются до мокрого песка, куда докатываются большие волны, они обычно вновь начинают двигаться быстрее и увереннее, а некоторые из них вдруг преждевременно проделывают плавательные движения. Возможно, сигналом к этому служит соприкосновение с влажным песком. Когда же на пляж набегает волна и поднимает черепашек, они все до единой тут же начинают работать ластами, и в течение тех минут, пока волны то подхватывают их, то снова опускают на песок, у них наблюдается несомненная растерянность. Однако они понемногу плывут к линии прибоя, используя каждую откатывающуюся волну.

Это внезапно обретаемое умение плавать, по-видимому, представляет собой пример того, что исследователи поведения животных называют «эффектом высвобождения». Черепашкам как будто вовсе и не нужно практиковаться. Умение это пробуждается с первой же волной, а вместе с ним приходит и чувство течения, благодаря которому черепашки прилаживаются к движению накатывающихся и откатывающихся волн. Эта реакция позволяет им по-прежнему двигаться к морю, несмотря на встречные волны прибоя. То обстоятельство, что черепашки периодически стукаются о песок, вероятно, и подсказывает им, что вода не неподвижна, что сначала она устремляется в одном направлении, а потом — в противоположном.

Добравшись до более глубокой воды, черепашки продолжают плыть в сторону открытого моря: они некоторое время скользят под водой, поднимаются, чтобы вдохнуть воздух и оглядеться, снова ныряют и плывут вперед. Когда они достигают бурунов, их головы исчезают под белыми гребнями. Скорее всего, они ныряют на дно и продолжают путь там, где сила прибоя почти не ощущается. Этот этап их путешествия подробно не наблюдался, но, несомненно, тут мы столкнулись бы с очень сложным врожденным поведением. В накатывающихся на берег волнах взаимоотношения между прямыми, обратными и боковыми течениями зависят от глубины, очень запутаны и изменчивы. В сущности, мы ничего не знаем о том, как новорожденные черепашки преодолевают буруны. Однако для них это нормальная и обязательная процедура, а раз им удается прорваться даже сквозь мощный прибой у тихоокеанских пляжей, значит, они хорошо приспособились к динамике волн.

Различные полевые эксперименты и наблюдения показывают, что способность находить море у морских черепах не опирается на компасное чувство, то есть у новорожденных черепашек нет инстинктивного стремления двигаться на север, чтобы достичь моря, или на юг, если море лежит в этом направлении. После того как опыты с выключением зрения доказали, что без помощи глаз черепашки найти воду не могут, мы поставили несколько несложных экспериментов с самками, закончившими откладку яиц и, следовательно, готовыми вернуться в море. Мы оставляли их в разных местах между морем и лагуной, которая лежала ярдах в трехстах от него за рощей кокосовых пальм. Во всех случаях, когда небо над морем ничем не было заслонено, черепахи, когда их отпускали, направлялись прямо в сторону моря. Однако ближе к лагуне, где небо над морем было скрыто пальмовыми листьями, все испытуемые черепахи ползли к лагуне. Точно так же вели себя новорожденные черепашки, которых забрали как раз перед их выходом из гнезда в Тортугеро на берегу Карибского моря и на самолете доставили на тихоокеанский берег Коста-Рики: покинув искусственное гнездо среди дюн, они направились прямо к незнакомому океану, хотя он был полностью скрыт от их глаз.

Способность самки отыскивать воду после откладки яиц, по-видимому, вовсе не развивается у нее с возрастом, а является тем же чувством, которое ведет к морю молодь. На это как будто указывают опыты с годовалыми черепахами. Тортугерские черепашки, которые содержались в садках до девяти — четырнадцати месяцев, легко находили воду, когда их выпускали на пляже. Одни из них росли в Тортугеро при естественном освещении, другие — при искусственном свете в лаборатории Флоридского университета, причем помещались они в небольших баках, где почти не могли плавать. С этими черепахами было поставлено в общей сложности двадцать два опыта, причем все черепахи благополучно нашли море даже в тех случаях, когда путь к воде преграждал ряд препятствий, которые полностью ее заслоняли.

Опыт, который мы поставили с крупным взрослым самцом зеленой черепахи, также показал, что эта способность, вероятно, присуща всем возрастным группам. К тому, что было неизвестно о зеленых черепахах, относился, в частности, вопрос, обладают ли и самцы чувством, ведущим их к морю. Казалось бы, самцам такая способность ни к чему, поскольку на сушу они не выходят, живи они хоть до ста лет. Поэтому, когда в один прекрасный день мне позвонил капитан Гибсон из Янкитауна и сообщил, что он поймал большого самца Chelonia к северу от реки Уитлакучи и что ему впервые за двадцать лет довелось увидеть такую огромную черепаху, я немедленно отправился туда и приобрел ее.

Это был очень большой и очень жирный самец. Весил он 360 фунтов. Я дорого бы дал, чтобы узнать, откуда он приплыл и почему оказался на прибрежной отмели с годовалыми черепахами, которые пасутся там летом. Мы втащили его в фургон, отвезли в Дайтона-Бич и выпустили на пляже среди дюн, а сами отошли, чтобы проверить, обладает ли он даром видеть океан в небе или это привилегия только самок и новорожденных черепашек. Старый самец немного поерзал, повернул-таки свое громоздкое тело в сторону моря и даже сделал попытку ползти к невидимой воде. Однако он не продвинулся вперед ни на фут просто потому, что был слишком жирен. Он проползал два-три дюйма, а потом, совсем измученный, делал долгую передышку — впервые в жизни ему пришлось волочить свое тело по суше, и задача эта оказалась выше его возможностей. Он ведь ни разу не выходил на берег с тех пор, как покинул его крошечной черепашкой, и не имел ни малейшего представления о том, сколь грозной и неумолимой может быть сила тяжести. Тем не менее всякий раз, когда мы немного поворачивали старика, он ценой невероятных усилий менял свою позицию так, что вновь лежал головой к морю. Было ясно, что, будь он способен передвигаться, он пополз бы к морю так же прямо, как ползет самка, кончившая кладку.