Экспедиция в Россию. От Невы до Алтая

А. Гумбольдт.

Вильгельму

Петербург, [27 ноября] (9 декабря) 1829 г

Мой дорогой друг, могу написать тебе лишь пару строк. Надеюсь, мне удастся уехать отсюда 12‐го или 14-го, хотя я еще должен дождаться второй аудиенции у императора, который уже пожаловал меня в воскресенье двухчасовой беседой, – милость тем более значительная, что даже не все министры могли еще видеть императора. Однако его выздоровление подвигается быстро. Он осыпал меня знаками благосклонного внимания. «Ваш приезд в Россию, – сказал он, – способствовал громадным успехам в моей стране. Везде, где Вы появляетесь, все оживает». Мне пожалована соболья шуба стоимостью 5 тысяч рублей ассигнациями и ваза такая же, как лучшие во дворце (7 футов высотой вместе с пьедесталом!), которую оценивают в 35–40 тысяч рублей ассигнациями. Я не могу сегодня утром написать г-же Кунт. Сделай милость, извести ее о том, что я сегодня писал даже напрямую королю, прося его об особенно хорошем с ней обращении, говоря о ее несчастье и заслугах ее мужа. Я написал первой почтой, получив в письме от 23 ноября от молодого Кунта известие о смерти.

Как я рад, что скоро смогу обнять тебя! Тысяча сердечных приветов родным.

А. Гумбольдт.

Мое здоровье в порядке, но на этих днях очень болит рука. Скажи г-же Зайферт, что у ее мужа все отлично.

Канкрину

Санкт-Петербург, суббота [30 ноября (12 декабря) 1829 г.]

Пробыв утром с обоими своими друзьями почти полтора часа у императрицы, а вечером с 8½ до 11 часов у императора и осыпанный знаками благоволения, я, к сожалению, не был в состоянии весь прошедший день нижайше поблагодарить Ваше Превосходительство за Ваши новые великолепные подарки, осмий и иридий. Сегодня наконец мне это удастся – чего я желаю тем более, что ночью с понедельника на вторник должен уезжать.

Канкрину

Кенигсберг, [12] (24 декабря) 1829 г

Ваше сиятельство изволите простить, что, несколько задеревенев от холода (до Полангена итальянская температура воздуха – 5–6° R, но на побережье – 18° R), сообщаю Вам о нашем благополучном прибытии в отечество и от имени своего и моих дорогих спутников еще раз выражаю мою искреннюю благодарность. Мы провели интересный день с Эверсом216, Струве, Ледебуром и Энгельгардтом в Дерпте: однако в исчислении вероятностей было записано, увы, что нельзя сделать 18 тысяч верст, хотя бы раз не перевернувшись. И подобно Немезиде исчисление вероятностей доказало свою правоту. Мы перевернулись у подножия небольшого возвышения на мельничном мосту, неподалеку от Энгельгардтсгофа в двух станциях от Риги из‐за заноса экипажа на повороте бесснежной, заледеневшей дороги, да так сильно, что экипаж с одной стороны весь разбит. Одна лошадь соскользнула с высоты 8 футов в воду. Ограждение моста, естественно, не выдержало, и мы очутились в весьма живописном положении, лежа в 4 дюймах от края моста. Никто из нас (я сидел с Эренбергом в застекленном экипаже!) не пострадал, мы даже, слава Провидению, не чувствовали никакой боли. Поскольку упало двое ученых и ученый егерь, то о причинах происшедшего возникли конкурирующие теории.

Канкрину

Берлин, [20 декабря] (1 января) 1830 г

Ваше Сиятельство,

Спешу уведомить Вас через своего друга, замечательного полковника фон Штокгаузена217 (наставника Его Королевского Высочества принца Альбрехта Прусского218) о моем благополучном возвращении в Берлин в понедельник вечером 28 декабря, при лютом морозе. Красивое покрывало с цветами, произведение любезной графини, лежит вместе с подушками передо мной; все, что напоминает мне об этом путешествии, вновь вызывает в памяти чувство благодарности к Вам, глубокоуважаемый министр, и Вашему дому. Не буду утомлять Вас не раз уже повторенными выражениями этих чувств, которое столь искренне разделяют и оба моих спутника. В эту минуту я уезжаю вместе с королем в Потсдам и мне остается лишь время, чтобы передать Вам и г-же графине мои самые сердечные поздравления […] С благодарным почтением,

Вашего Сиятельства покорнейший слуга

Алекс. Гумбольдт.