Бухтарминские кладоискатели

Егорка с тоской поглядывал на зубчатые гривы горных увалов, где стояли березняки, столь любезные тетеревам-косачам, и даже Байкал, рыскающий из стороны в сторону, нет-нет да поглядывал на своего хозяина: «Ну что же ты, когда займёмся настоящим делом?»

В сумерках они перебрели обмелевший Хамир, едва мерцавший в темноте серебристыми струями, причём Агафон умудрился зачерпнуть сапогом воды, и стали лагерем под тем же кедром, как тогда в августе, когда их застал ливень.

Языки пламени рвутся вверх, сверкающие искры уносятся к небесам, растворяясь в чёрной тьме. Вдруг что-то светлое метнулось в сторону белеющего берёзового ствола.

Что это? — удивлённо спросил Стёпа.

От Агафона это тоже не ускользнуло:

— Вроде бы летучая мышь так не летает.

Егор усмехнулся:

— Скажешь тоже! Летучая мышь носится зигзагами туда-сюда, а это шлёп — и готово! Белка-летяга, вот кто это.

Стёпа заинтересовался всерьёз.

— Интересно! Никогда не видел, хотя про неё слышал. Пожалуй, самое загадочное существо в нашем лесу. Вот бы разглядеть поближе!

— Она пугливая, да и темно. Даже днём подойдёшь и не увидишь — она быстренько переберётся на другую сторону. Как дятел. Тот стучит, ты за ним, а он вокруг ствола прыгает и не улетает. Так и летяга. Любопытная, сидит-сидит, и нет-нет, да и выглянет. А летает-то всего от дерева до дерева. Вроде как планирует. Вцепится в кору и сидит.

— А ты откуда всё знаешь?

— С отцом на охоту ходил. Они от выстрела выскакивают из своих дупел. Сидит, глазами луп-луп. Они у неё большие, чёрные.

— Отец убивал?

— Пошто! Они никому не нужны, мех никудышний. Пускай себе живёт! Кабарожку как-то он стрелил, а потом сказал: «Нет, больше не буду убивать. Больно жалко, махонькая такая! А называется олень».

Все замолчали, обдумывая сказанное Егором.

Утром, поёживаясь, встали с восходом солнца, но оно уже не торопилось греть. Обмелевший Хамир сверкал иссиня-чёрной водой, а у берегов молодой ледок хрустел, как стекло. Проламывая ледяной припой, Егор со Стёпой плескали в лицо обжигающую холодом воду, а Байкал, радуясь морозцу, кувыркался в снежке, пока ещё больше похожем на куржак, на иней, густо облепивший траву.

— Может, стрелить? — предложил Егорка, вертя в руках своё ружьецо, когда они подошли к Агафону, разжигающему костерок.

— Вот ещё не хватало! — отозвался Стёпа. — Терпеть не могу бессмысленное бабаханье охотников, глупое и вредное!

Когда подходили к штольне, весело снующий взад-вперёд Байкал вдруг стал жаться к путникам, путаясь у них под ногами.

— Что это он? — спросил Стёпа, срывая и кладя в рот горькие ягоды калины. — Чуешь, Егор, неспроста это.

— Да, похоже, боится чего-то.

— Это «чего-то» то самое, ради чего его и взяли. Вот теперь, Егор, давай, пали, пора уже. А кобелишка твой, видно, только перед косачами герой.

Гулкий выстрел резко прозвучал в осенней тишине леса, напугав возмущённо застрекотавшую сороку. Несколько минут все стояли, напряжённо всматриваясь и вслушиваясь в настороженный осенний день, и Егор хотел уже повторить выстрел, как вдруг Байкал, до сих пор молчавший, возбуждённо залаял и бросился напролом через травяной затор.

— Глядите, глядите! — возбуждённо воскликнул Агафон, — вон же она, та самая медведица, поскакала среди посохшего бурьяна! Ишь, спина мелькает! А за ней и её ребятёнок бежит, не отстаёт, катится колобком, мячиком, да ещё и подпрыгивает.

— Катится-то катится, — отвечал Стёпа, — а я вот думаю, что мы с этой медведицей конкурентами стали.

— Как это? — удивился Агафон.

— Да очень просто, она же здесь уже второй раз встречается. Явно облюбовала штольню под берлогу. Настоящая хоромина, чтобы зиму пережить, а тут мы заявились и все её планы нарушили. Похоже, мы как люди каменного века, которым приходилось сражаться с пещерными медведями за право обладать подземным убежищем.

— Пожалуй, действительно так, — сказал Егор, держа ружьё, из дула которого всё ещё струился дымок. — Нам хорошо, у нас ружьё, а вот каково было древнему человеку? Одной дубиной оборонялся и добывал себе пищу.

Агафону вдруг стало весело:

— А вы не обратили внимания, как она бежала? Вперевалочку, так это не торопясь, и нет-нет, да и обернётся назад. Посмотрит на нас, будто с укоризной, и дальше топает. Видно, жалко ей такую хорошую квартиру нам уступать.

— В общем, мы герои, — подытожил Егор. — Посмотрел бы я на тебя, Гоша, встреться нам эта Марья Ивановна в узенькой штольне! Вот бы она потешилась!

Однако, позубоскалив о медведице, тут же о ней и забыли. Впереди ждала интрига — жгучая загадка: что за пустота скрывается во мраке подземелья.

Когда пролезли через пролом в завале, Стёпа сказал:

— Доставай, Гоша, свою карбидку — авось просветит вашу пропасть.

Пробираясь через завалы и нагромождения каменных обломков, они достигли края выработки; загадочный провал развёрзся перед ними, однако даже ацетиленовый светильник не пробивал кромешную тьму. Белый луч будто плавал в мутно-чёрном мраке, колышущемся то ли от испарений, то ли от пыли. Казалось, там волнами клубились облака тумана, заволакивающие пустоту перед ними. Стёпа бросил камень в чёрный провал — он глухо загремел, вызвав небольшой камнепад. Дробный перестук мелких обломков постепенно затих, и снова воцарилась мёртвая тишина, в которой отчётливо слышался стук капель с потолка. Все напряжённо прислушивались ко всем этим звукам, а Стёпа сказал:

— Чувствуете, обрыв наклонный и не так уж глубок?

Он снова посветил, теперь уже вниз, пытаясь заглянуть в мрачную глубину пропасти, и вдруг заговорил языком восемнадцатого века:

— Яма зело непростая, пещерой называется. Явно эта пещера естественного происхождения.

— Естественного — это значит, что не человеком сделанная? — спросил Агафон.

— Совершенно верно, всё это сотворила природа. Вода, братцы, вода промыла сию пустоту.

— Вода камень точит, — многозначительно сообщил Егор. — А где же она, эта вода? Кроме капель, её не видно.

— Значит, была и ушла, где-то в другом месте работает. Может, внизу, под нами или где в стороне. А то, скорее всего, климат поменялся, суше стало. Это же всё происходило в течение миллионов лет — за это время сколько перемен было и в климате, и в целых эпохах. Где там, Егор, наш штырь? Не зря же я в кузню ходил, просил сробить. Сейчас заколотим, чтобы верёвку привязать.

Сказано — сделано. Спущенной вниз верёвки хватило с лихвой достать дна. Стёпа с силой потянул, подёргал канат, пробуя прочность, а затем заявил с оттенком торжественности:

— Парадный трап для спуска важных персон готов, — и добавил: — Нам повезло, что стенка не вертикальная, — легче будет подниматься назад. Вот, глядите, спуск способом сидя, называемый альпинистами «дюльфер».

Став спиной к краю обрыва и пропустив верёвку через спину и плечо, он сел на неё. В одной руке зажжённая свеча, другая держит верёвку. Отталкиваясь ногами от стенки обрыва, Степа рывками, похожими на прыжки, стал спускаться в пропасть и через минуту крикнул:

— Ура! Стою на необитаемой земле и ощущаю себя в мире инопланетян.

— Что там? — в нетерпении чуть ли не хором выкрикнули Гоша и Егор.

— Большая камера с высоким потолком, идущая вдаль. Чувствую тягу воздуха, довольно сухо, но где-то журчит вода.

Вскоре все трое друзей стояли на земле терра инкогнита. Высвечивая стены и озираясь по сторонам, они осознавали себя в чужом, незнакомом мире, волнующем их и наполняющем каким-то магическим трепетом.

Кажется, Гоша с Егором забыли обо всём на свете, но Стёпа вернул их в реальность, сказав, глядя на часы:

— Уже половина третьего, а в пять из Масляхи уходят лесовозы с лесом. Нам надо на них успеть.

Пробыв не более двух часов под землёй, друзья по той же верёвке вернулись на привычную им родную землю.