Гамбит

5. Эндшпиль

— Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет, он бежит себе в волнах, на раздутых парусах…

Немного послушав, Карл Иванович с состраданием посмотрел на генерала, привычным движением открыл кейс с лекарствами.

— Не надо, — остановил его генерал.

— Что значит «не надо»? Определенное расстройство психики у вас все-таки есть, — сухо ответил Карл Иванович. — Я не лезу с вопросами и соболезнованиями, просто дайте мне сделать свою работу.

— Бен любил эту вашу сказку, — вместо ответа произнес генерал. — Он знал ее наизусть уже в три года. Довольно странный выбор, не так ли?

— Почему странный?

— Сказка жестока. «И царицу в тот же час в бочку с сыном посадили, засмолили, покатили и пустили в океан…»

— Дети любят страшные истории.

— А не потому ли, что действительность для них куда страшнее? Я как-то не задавался таким вопросом раньше.

— Глупости. — Карл Иванович поднял к глазам вакуумный шприц и обернулся к генералу. — Бен никогда мне не жаловался.

— Мне тоже. О его жизни мы говорили или хорошо, или ничего, начиная с рождения. А он всё не жаловался. Туча по небу идет, бочка по морю плывет…

— Прекратите немедленно.

— Зачем? Мне хочется кому-нибудь рассказать правду.

— Какую?

— Что впервые в жизни я был бессилен сделать хоть что-нибудь. Вся эта военная мощь, доктор, это такой миф, такая иллюзия. Но это понимаешь только там, здесь трудно объяснить, здесь тепло и безопасно. Вот нас две огромные армии, стоим с двух сторон на нейтральной полосе и ждем, кто первым нарушит границу. Кто бы это ни был, мы все понимаем, что через секунду после этого начнется мясорубка, в которой никто не выживет. И вот, значит, есть кусок металла без двигателя, который висит в нейтральной полосе. Там мой внук. Но политика такая вещь, что я не могу пересечь жалкие несколько сотен километров и вытащить его из этой бочки, понимаете? И викторианцы не могут. При всей нашей технике никто ничего не может. Вот чего мы добились своей политикой — полнейшего, абсолютного абсурда. Жизнь моего внука решила крохотная утечка в герметичном корпусе, вытолкнувшая корабль на нашу сторону реактивной струей. Какой смысл во всем этом? Где я ошибся?

— Это трагическое стечение обстоятельств, вашей вины в этом нет. Подло обвинять себя только потому, что больше некого.

— Подло пережить собственных детей и внуков, это я говорю вам совершенно сознательно.

— Я очень настаиваю, чтобы вы отдохнули, здесь и сейчас, при мне. И не надейтесь, что я вас отпущу туда, где вы получите доступ к оружию. До тех пор, пока я не получу квалифицированного заключения от своих коллег о состоянии Бена, вы будете находиться при мне.

Генерал опустился в кресло, поморщился и переложил руку по-другому.

— Что? — насторожился Карл Иванович.

— Ничего. Вы помните, что там в сказке дальше было? Когда бочку выбросило на берег?

— Кажется, царевич встретил волшебную птицу, — припомнил Карл Иванович.

Генерал нахмурился и закрыл глаза.

— Да, верно. С белой ручки не стряхнешь и за пояс не заткнешь…

— На вашем месте я бы лег.

— Не дай вам бог быть на моем месте, доктор.

Его прервал тихонько звякнувший пад Карла Ивановича. В комнате воцарилась полнейшая тишина, потом с грохотом сменилась цифра на электронном табло часов. Или генералу так показалось.

Наконец Карл Иванович убрал пад в карман и взялся за пульс на руке у своего пациента. Но генерал вырвал запястье, заставил посмотреть себе в глаза:

— Что?

— Бен вышел из комы, — ровно ответил врач. — Общее физическое состояние плохое, но не безнадежное.

— Самое время для чуда? — одними губами прошептал генерал.

Карл Иванович вдруг рассердился.

— Смотря что называть чудом, — резко ответил он. — С Беном в капсуле был другой человек. Это он соединил свой имплант с его имплантом и все это время поддерживал его тело в рабочем состоянии. Жил и дышал за него, генерал. О нем вы даже не спросили. Я думаю, вам действительно нужен покой в самом широком смысле слова. И, пожалуй, я первый освобожу вас от своего общества. Вместе с заявлением об отставке.

Генерал рывком поднялся, но сильная боль за грудиной заставила его опуститься назад и принять с ладони Карла Ивановича под язык белую таблетку.