Синие птицы

Объяснение деда было, конечно, интересным и Доминик понравилось, но ей его не хватило. И за подробностями она отправилась к маме. Та слова деда подтвердила, да ещё и добавила, что прабабушка Доминик, оказывается, была настоящей вейлой. И что большая редкость — иметь в себе такую кровь. Доминик уже обрадовалась было, что мама тоже вейла, а значит — и она сама. Но тут её ждало разочарование. Флёр долго объясняла ей, как кровь передаётся через поколения. Про половинки, четвертинки и восьмушки. И Доминик в конце концов поняла: она считается вейлой только на какую-то восьмую часть. Крохотную восьмушку. Не на четверть даже. Это совсем-совсем мало. До чего обидно!

Пусть она и не понимала до конца, что такое — быть вейлой. Важнее было то, что они такие красивые, редкие, необычные. Не такие, как все остальные. А другие о них говорят чуть ли не с придыханием. Восхищаются.

Вот и Доминик захотелось быть настоящей вейлой.

Так у неё появилась первая несбыточная мечта.

* * *

— Поверить не могу, что мы здесь оказались, — Мари-Виктуар беспрестанно вертит головой по сторонам, рассматривая разношерстное магическое общество.

— Чего не сделаешь ради дочурки, — Билл заботливым отцовским жестом треплет Доминик по волосам.

— Знаете, мне здесь очень нравится, — улыбается Флёр. — Сразу юность вспомнилась.

Доминик едва вслушивается в разговор. Её ум сегодня занимает лишь одно. Крепко держа мать за руку, она вместе с ней протискивается через толпы волшебников, заполонивших всё пространство вокруг. Отовсюду звучит французская речь. Так непривычно для неё, живущей в Англии. Дома по-французски с ними говорит только мама, и то не каждый день.

На магическом фестивале в честь Дня взятия Бастилии собралась тьма народу. По крайней мере, так кажется маленькой Доминик, ничего не видящей за плотной завесой чужих спин. Но они непременно окажутся поближе к сцене, пообещали родители. Ведь Доминик нужно увидеть их. Она до последнего не верила в свою удачу, пока мама не зачитала ей вслух программку фестиваля, где говорилось, что вейлы тоже будут участвовать в представлении.

Конечно, она донимает всех расспросами — какие они, ну какие?

— Всё сама увидишь. Только не пугайся. Я предупреждала, что вейлы могут менять свой облик, и они не всегда такие прекрасные, какими ты их представляешь, — отвечает Флёр.

Доминик многое попросту пропускает мимо ушей. Её волнует лишь то, какие вейлы невероятные. Едва ли что-то в их виде может не понравиться. Ведь Доминик уже придумала, какими они будут: принцессы одна краше другой, у каждой — сияющие, как золото, волосы до пят, красивейшие шёлковые мантии и мелодичные голоса, способные любого околдовать своим звучанием. Кажется, последнее относится скорее к сиренам или нимфам, но эта мысль не задерживается в голове Доминик. Настолько она привыкла все чудесные качества, о каких слышала, приписывать вейлам.

До их появления перед зрителями, где-то в середине представления, приходится ждать целую вечность.

И вот момент наступает — Доминик задерживает дыхание, круглыми глазами глядя, как изящно выплывают на сцену стройные девушки в мантиях глубокого тёмно-синего цвета. Кажется, на миг даже шум и голоса вокруг стихают в такт тому, как замирает её сердце. Изо всех сил она старается разглядеть каждую чёрточку внешности вейл — узреть наконец всю эту необычность, мечтами захватившую впечатлительную детскую душу. Они, безусловно, красивы и даже величественны. Каждое движение их тела, взмах руки, поворот головы приковывают внимание, не позволяя отвернуться.

Очарование, распространяемое вейлами, похоже на сказку, в которую временной гостьей угодила Доминик.

И требуется всего секунда, чтобы очарование рассыпалось с той же лёгкостью, как когда-то снег в её руках, никак не желающий лепиться в комок на морозе.

В один голос издав странный выкрик, схожий с птичьим, вейлы одновременно обращаются в невиданных существ. Их красивые лица вытягиваются в остроклювые птичьи головы, злобные, как гаргульи. Только гаргульи-то камнем застыли на стенах, а вот птицы-вейлы вполне себе живые. Настоящие. Из плеч, только что бывших по-девичьи узкими и изящными, прорастают покрытые чешуёй крылья. Вейлы машут ими — быстро, звонко рассекая воздух, будто готовятся взлететь, и по-животному восклицают что-то недобрыми птичьими голосами.

Жуткое представление длится всего несколько мгновений, и они принимают свой первоначальный облик, а толпа разражается громкими аплодисментами. Вейлы глядят на собравшихся волшебников сверху вниз, спокойно и горделиво, будто и не было только что никакого перевоплощения.

Доминик поворачивается к матери с открытым ртом. Что-то сродни недоверию проскальзывает в её голове. Но как тут не поверить собственным глазам? Она не испугалась, потому что знает: рядом родители, да и всё это — не более чем спектакль. Хоть вейлы в изменённом облике и выглядели... мягко говоря, опасно. Вместо страха Доминик чувствует разочарование, граничащее с отвращением.

Ну как прекрасные принцессы из её воображения могут становиться такими страшными? Они же должны очаровывать, а не внушать ужас!

Мари-Виктуар, как и она, впервые видевшая вейл вживую, тоже выглядит удивлённой. А родители о чём-то перешёптываются, бросая многозначительные взгляды на Доминик. Кажется, её реакция от них не укрылась. И даже была ожидаемой.

Когда фестиваль подходит к концу и все собираются идти домой, Доминик следует по пятам за родителями с огромным облаком сахарной ваты на палочке. Оно неудобное, выше её готовы, поэтому Доминик стремится поскорее уменьшить лакомство в размерах, поедая его большими кусками. Всё оставшееся время она переваривала увиденное и, кажется, пришла к выводу, что вполне может прожить и без мечты стать настоящей вейлой. Особенно когда в мире ещё столько всего необычного и интересного.

— Ну что, больше не хочешь быть вейлой? — спрашивает папа, будто прочитавший её мысли.

— Не-а, — отрицательно качает головой Доминик с полным ртом сладкой ваты. — Теперь у меня будет другая мечта.

— И какая же? — с любопытством вопрошает Мари-Виктуар.

Доминик задумывается на минуту, перебирая в голове все известные ей чудеса, включая увиденные сегодня на фестивале.

— Хочу себе настоящего единорога!

Услышав это заявление, Билл и Флёр в один голос протяжно вздыхают, не скрывая, однако, невольных улыбок.