Брак по-Тьерански

В общем, увел себя Морей с рисовой плантации лишь тогда, когда до захода солнца осталась пара десятков минут, не более, и он едва успел добраться до палатки. И ему даже поимпонировало, что Сэм вместо того, чтобы лениво отдыхать внутри укрытия, торчал за порогом, высматривая его персону.

- С киллом? - поинтересовался он деловито.

- Сам-со! - весело отвечал Морей, что обозначало на невесть с каких времен сохранившемся жаргоне "само собой", точно так же как и "килл" обозначало "добыча". - Нам повезло, понимаешь ты это? Теперь мы точно выживем!

- И так бы не померли. Зырни в палатку - ахнешь! Я этими арбузами все углы забил и по краям еще вместе с камнями навалил - глянь!

- Одними арбузами сыт не будешь.

- Еще дыни.

- И дынями тоже. Ладно. Топливо ты припас?

- А у тебя голова на что?

- А у тебя?

Морей скинул с плеч рюкзак и присел возле порога.

- Ерунда, - сказал он, наконец. - Наберем и в темноте. Свистеть умеешь?

- Будто ты не знаешь!

- Ну так свисти. Надоест - пой. А я пойду полазаю. Нынче мы с тобой везунчики, увидишь, браток!

<p>

Марк</p>

Человек был стар. Он был очень стар. Он был так стар, что давно перестал думать о своей старости.

И еще он был одинок. Столь же одинок, сколь и стар. И точно так же, как и старость, одиночество давно его не беспокоило.

Одиночество и старость настолько въелись в его плоть и кровь, что человек свыкся с ними, как свыкаются с докучливыми, но надежными друзьями. Они попросту стали частью его естества. Человек даже перестал считать годы: там, где он обитал, зима и лето не отличались друг от друга. И общества подобных себе существ он уже не искал: жизненный опыт научил его, что люди далеко не всегда являются приятными соседями. В общем, человек приспособился обходиться без них.

Впрочем, точно так же, как и без молодости. Какой от нее был бы ему прок? Зачем здесь, в одиночестве, она была бы ему нужна? Когда-то человек был красив, но сейчас на его лицо некому было любоваться. Когда-то он был силен, быстр и ловок. Но тут, по этим безжалостным в своей первозданной мощи джунглям, степям и болотам бродило сколько угодно животных, которые были сильнее любого силача, быстрее спринтера и ловчака.

По сравнению же со стихиями, такими как дождь, ветер и солнце, любое теплокровное создание природы и вовсе было ничто. Ни дождь, ни ветер, ни солнце невозможно было покорить, их нельзя было обогнать или обхитрить - к ним можно было только приспособиться. Противопоставить им выносливость, ум и терпение. А эти качества имелись у старика в избытке.

Более того, сейчас, спустя годы, он бы дал сто очков вперед тому юному, наивному и беззащитному существу, каким он когда-то вышел в свет. Тот был игрушкой в руках обстоятельств - этот же являлся безраздельным хозяином территории, по которой ступали его ноги.

А территорию эту никто бы не рискнул назвать маленькой. Она шла от берега моря до подножия барьера и простиралась аж на 7500 квадратных километров, половину из которых человек засадил сам, лично. На это понадобилась уйма лет, но, как уже говорилось, человек годов не считал, точнее, давно перестал ими интересоваться. Время на полосе измерялось не годами, а сезонами, сезоны же здесь совершенно не зависели от бега планеты по большому кругу небосвода.

Насчитывалось сезонов пять, и все пять имели свои имена: они назывались утро, полдень, дождь, вечер и ночь. Человека нисколько не смущало, что названия эти совпадали с именами частей суток, поскольку они ими и были. К ним он приурочивал свои работы, им подчинял свой досуг. Таковы были особенности жизни на полосе, и нелепо было бы поступать вопреки природе, наперекор здравому смыслу.

Точно так же человека не смущало, что с течением времени сутки становились короче, и он успевал сделать за каждый сезон все меньше и меньше из намеченного. Наоборот, вместо того, чтобы печалиться, человек радовался происходящим переменам. Ведь они обозначали, что перепады температур реже губят растения и граница зелени поднимается все выше.

Но много успевал человек сделать или мало, однако он старался строго придерживаться заведенного распорядка. Каждое утро на рассвете он отправлялся в инспекционную поездку посмотреть, благополучно ли "перезимовали" саженцы прошлой серии, не погибли ли юные всходы. Долгими ночами он отмечал на карте собственного изготовления места, где посадки прижились, и планировал работы на следующий световой период. Кроме того, именно ночью он производил ремонт оборудования и занимался улучшением своего быта.

Конечно, за 20 с лишним стандартных лет, а именно столько их промчалось с тех пор, как человек обосновался на Первой Полосе, можно было бы обустроиться просто великолепно, и человек при его энтузиазме и терпении давно бы мог услаждать свой взор интерьерами в духе творений лучших архитекторов Вселенной. Но к сожалению или к счастью, однако любование архитектурными излишествами в планы человека не входило. Причина была проста: образ жизни, который он вел, именовался полукочевым, примерно раз в 100 сезонов человеку приходилось бросать обжитое место и переезжать на новое. К тому моменту границы посадок отодвигались от его резиденции настолько, что неудобство переезда становилось меньшим злом по сравнению с потерей времени на каждодневные многокилометровые разъезды туда и назад.

Обычно человек оставался на одном месте до тех пор, пока не заканчивался посадочный материал в очередном питомнике. Питомники закладывались заблаговременно, с расчетом на будущее, и тогда же начиналось возведение нового жилища. К моменту переезда дом бывал вчерне готов. Вчерне - это без крытого двора, ангара и хозпостроек, однако там уже можно было ночевать, готовить пищу и работать.

За время своего пребывания на полосе человеку довелось соорудить аж пять штук весьма капитальных сооружений, но имея под руками такой замечательный материал, как бамбук, он мог позволить себе любые архитектурные нюансы. Будучи разного диаметра (человек намеренно сажал и сеял растительность не одного, а многих видов и подвидов), бамбуковые стволы были относительно легки и весьма удобны: их можно было распиливать не только поперек, но и вдоль, превращая в доски. Стволы легко транспортировались на любую высоту, а связывать их в единое целое позволяли не только врубки, но и лианы, имевшиеся в наличии тоже в предостаточном количестве. Доски использовались для полов, кровли и мебели.

Бамбук вообще оказался настолько удобным материалом, что не применять его было бы просто грешно. Человек и применял. Он раскидал по территории множество построек-времянок, расположив их так, чтобы от любой из них можно было за 3 - 4 часа добраться до соседней без машины и медленным ходом. Такие строения-крошки имели размер 44 метра по кровле и исполнялись в двух основных вариантах.

Вариант N1 имел отопление внутри и сооружался там, где к концу ночи температура падала ниже пяти градусов тепла. Вариант имел неудобства: необходимость отвода дыма из помещения заставляла сооружать крышу с отверстием. Когда шел ливень, в отверстие это вечно норовила забраться вода. Ночью через него проникал холод, и его приходилось после каждой топки затыкать, а в полуденные часы варить пищу становилось почти невозможно из-за нестерпимой одуряющей жары.

Второй вариант, более поздний, человеку нравился больше. Хижина состояла как бы из двух отделений: собственно помещения со стенами и навеса, обдуваемого с трех сторон. Очаг располагался именно под навесом: дым шел куда хотел, и в знойный полдень жар от огня уже не мог довести до изнеможения.

Обстановка в хижинах была более чем спартанской, зато в каждой имелось место для хранения семидневного запаса пищи на случай какого-либо ЧП и можно было поставить кое-какой инструментишко. Кроме того, там можно было с комфортом пообедать или просто глотнуть чайку, чтобы вытягивать усталые ноги не под открытым небом.

К концу двадцатилетия человек приспособился управляться с сооружением хижин-малюток за 3 - 4 стандартных дня. Процесс этот разбивался на несколько этапов.

Первый состоял в подготовке материала: бамбук надо было спилить, разрезать на бревна соответствующей длины и перевезти к мастерской. Это делалось обычно в один из дней светлого времени накануне сборки.

Второй этап происходил ночью, когда был избыток свободного времени. В бревнах проделывались пазы, некоторые из них распиливались на доски для кровли и помоста. Хижина вчерне собиралась, детали ее нумеровались, разбирались и связывались в пучки, удобные для погрузки на транспорт. После этого оставался сущий пустяк: перевезти подготовленное к месту работы и там заново собрать. Всего-то хлопот было выжечь в грунте пару ямок для двух опор навеса ну и еще три, с желобами для стока воды. На одну хижину уходило до пяти бамбуковых стволов диаметром в 30 см у комля.

Постороннему наблюдателю могло бы показаться странным усеивать территорию никому не нужными хижинами, если разбирать их и собирать было так легко. Но, немного подумав, он бы согласился, что человек поступал правильно. Первоначально хижины ставились возле питомников, а их у человека всегда было не менее полутора десятков, и каждый функционировал в течение примерно сотни сезонных циклов. После такого длительного использования кое-какие элементы конструкции, как осторожно с ними ни обращайся, неизбежно оказывались при разборке повреждены, иногда настолько, что требовалось бросать все намеченные дела и срочно изготовлять замену.

Во-вторых, на разборку обжитой хижины уходило почти столько же времени, сколько на изготовление новой. Оттуда надо было все вынести, извлечь скрепляющие детали, что отнюдь не всегда было просто. Да и вид у вновь собранного сооружения оказывался не ахти, а человек был эстетом, то есть любил, подобно всем смертным, обновлять свой быт.

Для чего же ему было нянчиться с переброской старья, если стоило прибавить к затратам времени на его извлечение какой-то пяток стандартных часов - и в результате имелось нечто свежее и приятное глазу? Любой лентяй скоренько постиг бы эту нехитрую истину после первых двух попыток, человеку же хватило и одной. Уничтожить порой гораздо труднее, чем создать - он это усвоил, будучи еще безусым юнцом.

Мини-жилища свои человек раскидал по территории весьма хитроумно. Он учел и расположение пандусов для спуска и подъема, и расстояния между питомниками. Территорию он мысленно разбил на 16 основных климатических зон, где и рассаживал растения в полном соответствии с их биологическими особенностями. Так неужели, заботясь о самочувствии своих питомцев, он мог позабыть о том, что однажды может наступить момент, когда он попадет в беду, а прийти к нему на помощь будет некому? Он мог упасть и повредить ногу, машина его могла сломаться, да и мало ли всякого бывает в жизни? Не вечно же ему предстояло суетиться, бодрым и полным сил? Мини-хижины представлялись человеку надежным убежищем на случай разных эксцессов, с ними он чувствовал себя увереннее - это, между прочим, и было тем, ради чего он их возводил.