Другой путь Леннрота

Тем не менее Леннрот намеревался продолжить свой маршрут, да случилась неприятность. Гуанчи по озеру накричали, что опять пришла беда в их кишлак. Люди повсеместно принялись болеть и помирать.

Это означало лишь одно - новая эпидемия, ему надлежало срочно явиться в лечебное управление за назначением.

17 сентября Леннрот вернулся в Хельсингфорс, где ему отклонили прошение в месте работы в Йоэнсуу, зато выдали предписание срочным порядком отбыть помощником окружного доктора в Оулу.

Срочность была настолько высока, что он уехал немедленно, не повидавшись ни с другом Тернгреном, ни удостоив визита литературное общество, где неведомый чин Мышлаевский ждал своей пояснительной записки. Когда же Элиас прибыл в Оулу, то понял что все равно опоздал - окружной доктор умер, не выдержав жестокой дизентерии.

Помимо этого недуга здесь также свирепствовал брюшной тиф. Леннрот, проведя в дороге пять дней, примерно представлял себе, с чего ему следовало начать, но по прибытию понял, начинать уже поздно. Заканчивать - рано. Надо отдаться течению.

Эпидемии никогда не проходят бесследно. В эпидемию прежде всего поражается само государство. И если на борьбу с болезнью прибудет руководить государственный деятель - то, все, кранты. Люди рано или поздно перестанут болеть, либо встанут на путь выздоровления, либо, увы, помрут. Но меры, которыми озадачится очередной назначенец, проявятся уже тогда, когда про эпидемию будут вспоминать лишь как о прошедшей невзгоде.

Недолго в Хельсингфорсе повоевал с холерой отставной Брест-Литовский прокурор Парфёнчиков, однако все его одиозные карантинные меры привели лишь к разрушению устойчивых торговых связей, что запросто могло привести к нехватке продовольствия. И привело.

Прошлая осень, когда нужно было спасать урожай, прошла под лозунгом "чумных бараков". Хельсингфорс в этом случае подавал пример.

Нехватка еды, ослабление организма, нарушение обычной гигиены с саунами, купанием и активным образом жизни - любая зараза придет. Пришли брюшной тиф и дизентерия.

Ни о каком индивидуальном лечении говорить не приходилось, народ тоскливо и обреченно ждал смерти. Иной раз в церквях отпевали по пятьдесят покойников зараз. Ну, хоть в церковь народ все еще ходит.

Леннрот пошел к попам.

Господа попы, нужна ваша помощь, - говорил он.

В чем, собственно говоря, дело, молодой человек? - спросили попы, стараясь держаться наособицу ото всех людей, чтобы не заразиться.

Вы, финляндские граждане, несите в народ доброе, светлое, чистое, - пояснял Леннрот.

Так мы и несем! - обиделись попы.

Тогда Элиас рассказал им, что во время проповедей надо делать упор на всякие там лечебные вещи, профилактику. Микстуру раздавать именем Господа. Объяснять, как болеть, как, напротив, не болеть.

Я скажу паре человек в час, а вы - сотне за утреннюю службу, пытался донести свою идею Леннрот. - Это и будет доброе, светлое, чистое.

Всякие попы бывают: жадные, корыстолюбивые, даже похотливые. Но не было среди них сволочей. Никто не отказал в помощи. Постепенно дела перестали быть непредсказуемыми, можно было как-то прогнозировать и определять меры.

В соседней области, восточной провинции Кайнуу, дела обстояли также нехорошо. Об этом Леннроту писал тамошний доктор Симо Росс, пытаясь найти взаимодействие. Судя по тону писем, редких и сдержанных, все-таки прорывалась отчаянная безысходность. Симо не представлял, как можно выжить в следующем году.

Ранние осенние заморозки, когда в августе даже выпал снег, принесли гигантские потери урожая. И так-то мало было посажено - будь она неладна, эта холера - но и того спасти не удалось.

Оулу, как приморский городок, расположенный на берегу Ботнического залива, все-таки имел промысел, отличный от сельского хозяйства. Это была рыбалка. Море не имело хозяев, любой мог выйти на лодке и забросить сети. Важно было то, чтобы рыбаки не пытались рыбачить сами по себе. Это понимали члены городского совета Оулу.

Они наобещали труженикам моря бочку арестантов, навыписывали всяких векселей и определили: сегодня вы помогаете городу, завтра город поможет вам. Может быть. Также повели себя в окрестных деревеньках и хуторах.

Оулу начал выправляться. Отовсюду пахло рыбьим жиром. Запах давнего пожарища 1822 года, когда выгорело 330 домов из 395, выветрился без остатка.

Симо просил в очередном своем письме помощи. Леннрот сообразил гонца в столицу и отправил отчет о ситуации. Он предлагал заменить его, как окружного доктора в Оулу на такую же должность в Йоэнсуу. А того врача, что сидел в Йоэнсуу, отправить на помощь доктору Россу. Вместе им сподручней справляться с общей бедой.

Ну, и еще, конечно, просил медикаментов и еды - любой, пусть просроченной, но хоть что-то.

В январе 1833 года ему пришло предписание прибиться к обозу и отправиться в город Каяни провинции Кайнуу на помощь и содействие доктору Россу. И хватит, в конце концов, упоминать об этом Йоэнсуу!

17. Эпидемия в Кайнуу

До Каяни они ехали всего ничего - пять дней. Пара небольших лошадок споро тащили за собой сани, груженые питательными концентратами, вероятно, состоящими из негодного к употреблению по своему прямому назначению столярного клея, а также лекарствами. Все это пришло в Оулу из Хельсингфорса, собранное по сусекам, имея указание быть доставлено именно в бедствующий район.

Жители Оулу от себя еще добавили рыбы, не так много, как хотелось бы, но для одной ухи всего города Каяни вполне достаточно. Им самим было еще довольно тяжко, но все-таки решились на такой подвиг.

Холерная неразбериха с запретами и карантинами сказалась на всей Финляндии, где сильнее, где чуть полегче. Последствия, а именно - голод, поразил всех. Просто одни страдали от недоедания, а другие умирали.

Обоз весело катил по заснеженному льду реки Оулу, и если бы не остановки на стремнинах, где опытные возницы решали, пробираться ли дальше по берегу, либо можно и так проскочить, добрались бы до Каяни, на пару дней быстрее.

Они въехали в заметенный почти по окна домов мертвый город. Полное безлюдье и зловещая тишина - настроение пропало даже у веселых лошадок. Возницы доставили снабжение во двор муниципалитета, сам мэр, скверно пахнущий давно нестираной рубахой, щурил слезящиеся глаза и долго не мог взять в толк, что происходит.

Леннрот с медикаментами, груженными на большие санки, отправился в больницу. Его встретил тощий, как скелет, почерневший от усталости доктор Росс.

Ну, вот и кстати, - сказал он вместо приветствия. - На вечернем обходе поможете мне покойников выносить.

Леннрот в ответ лишь кивнул и пошел заваривать на спиртовке питательный концентрат. Что тут ахать и охать - работать надо, дело привычное, словно бы никогда нескончаемое с самой эпидемии холеры.

Росс не жаловался, имел привычку скалить свои крупные, как у лошади, желтоватые зубы и очень мало разговаривал. Он был старше Леннрота, знал профессора Тернгрена и преуспел в настое из еловых иголок. Лекарства почти все вышли, так что привезенные из Оулу медикаменты были как нельзя кстати.

Элиас, когда наступили сумерки и все больничные дела постепенно увяли сами собой, отправился к мэрии, чтобы переговорить с городским начальством по выработке стратегии. По дороге ему попались двое человек весьма упитанной наружности. Относительно, конечно, прочих, кого довелось уже встретить Леннроту.

А мэр был уже повеселее, не так вонюч и по-деловому собран.

Ну, вот, до начала весны теперь как-нибудь перебьемся, - сказал он.

Я вот тут сделал наметки того, чем бы нам следовало заняться, но, вероятно, завтра обсудим, - ответил Леннрот. - После утреннего обхода я к вам зайду. А вы соберите городской совет, вместе будем решать.

Городской, - усмехнулся мэр. - И то верно.

До эпидемии в городе проживало четыреста человек. Для сравнения в Оулу жило пять тысяч, в Хельсингфорсе - в два раза больше. Городом-то Каяни, конечно, был милостью шведской королевы Кристины с 1651 года, вот городом он, пожалуй, не считался никогда.

Народ всей восточной провинции Кайнуу занимался сельским хозяйством и смолокурением. Смолу в бочках летом сплавляли лодками по порожистым рекам до города Оулу, откуда она уходила в мир через торговые суда. Продукты земледелия, в основном, потреблялись самими жителями Каяни и его окрестностей. Затерявшаяся среди болот и лесов провинция как-то выживала, но категорически не развивалась.

Каким чертом здесь оказался император Александр Первый - большая загадка. Говорят, якобы по инспекционной проверке в 1819 году. Но поездка в такую глухомань, насыщенную кровососущим гнусом, должна была быть очень важной, если не сказать, жизненно необходимой. Царь вывез сюда что-то очень ценное, что не должно было попасть в другие руки до поры, до времени. Вряд ли это была материальная ценность, скорее всего, документ.

Впрочем, мог он, конечно, и вывезти отсюда что-то очень дорогое. Например, диковинную сосновую шишку, либо эликсир бессмертия, созданный тогда местным пономарем-лекарем, состоящим из водки, сваренной с табаком. Обычно после принятия такого зелья больного еще и в баню волокли. Вот тогда-то он и воскресал. Или же не воскресал. Это науке неизвестно.

Леннрот зашел к мэру еще по одной причине. Он хотел попросить привезенную рыбу в количестве один хвост. Чтобы Росса порадовать, а то тот почти весь выгорел на своей работе.

А нету уже ни хвоста, ни плавника, - вздохнул мэр.

Удивительно, подумалось Леннроту, быстро как-то они с рыбой справились.

А свою-то рыбу из озера что не едите? - спросил он.

В ответ городской голова только загадочно вздохнул.

Спасительно для Кайнуу было то, что народу здесь было немного, не было скученности. Губительно для Кайнуу было то, что и еды у них было совсем немного.

Эпидемия брюшного тифа накрыла эту забытую землю. Когда есть нечего, можно получить в организм какую-то дрянь вместе с тем, что пихают в рот люди, когда голод терзает внутренности. Доктор Росс еще перед началом зимы определил, что распространение болезни не связано со вшами, народ традиционно исправно ходил в бани и соблюдал достаточно действенную гигиену. То есть, сыпным тифом тут не пахло. Зато пахло кое-чем иным.

Язык обложен, живот вздутый, увеличена печень и селезенка, непрекращающаяся лихорадка, бред и галлюцинации. Тиф, но уже брюшной.

Росс и Леннрот работали круглосуточно, меняя друг друга. На начало февраля умер каждый шестой житель провинции. Запасы еды таяли. Восполнять их было нечем. Почему-то в запасах не появлялась рыба, хотя озеро было рядом. Каждый день можно было ставить под лед сети и мережи, чтобы хоть как-то прокормиться. Но вместо этого поедали запасы семян под посадки нового сезона.

Я пойду на озеро, попробую поймать что-нибудь, - сказал Леннрот.

Может, не надо? - задал странный вопрос Росс.

До рассвета Элиас погрузил на сани коловорот для льда, взял обнаруженную в хозяйстве сеть, пару удочек с пуговицами, привязанными к крючкам, и пошел в путь. Еще не вышло солнце, как он сделал пару лунок и забросил в них снасти, намереваясь просверлить лед еще в нескольких местах, чтобы потом пропустить в них свою сеть.