Четвёртая

Правда, спустя какое-то время Хендрик расслабился, загордился, по сторонам начал поглядывать. Историю о том, как Сольге застала его с какой-то девицей в пустом деннике, как выволокла полуодетую соперницу за волосы, приложив попутно обо все возможные стены, и предупредила, что так с каждой поступать будет, не зависимо от положения, рассказывали далеко за стенами города. Хендрику разбила нос и отлучила от себя на несколько недель. Больше таких вольностей мальчишка себе не позволял.

А ещё получилось так, что после встреч с Хендриком у Сольге удивительным образом прояснялись мысли, приходили ответы на самые запутанные вопросы. Так что, нет-нет, а завернёт Сольге в сторону казарм, пальцем поманит (а кто ей запретит?), глядишь — и проблема решена. Не только удовольствие от юнлейна, польза тоже была. Как такого при себе не держать?

Между тем с каждым днём Красная Звезда становилась все ближе. Ее ждали. Король выглядел все более утомлённым, все чаще юнлейны тренировались без присмотра старших воинов. Следовало как можно быстрее привести в порядок дела и закрыть рабочий кабинет до ухода Альез. Поэтому Сольге реже бывала в архиве, с Хендриком виделась урывками. В одну из таких встреч, случайно взглянув на небо за плечо любовника, она увидела то, о чем говорил посланник Горто. Сольге оттолкнула озадаченного Хендрика и, ничего не объяснив, на ходу поправляя платье, бегом помчалась в архив. А там, в небе, рядом с Альез, чуть отставая от неё, вырастала Викейру.

***

До сих пор Сольге считала, что хорошо знает архив. Не так хорошо, как мастер Сатрен, но всё же. Впрочем, от старого архивариуса помощи тоже было немного. Все, что удалось найти после нескольких дней непрерывного поиска — это… Ничего. Ни намека, ни упоминания.

Был, конечно, ещё старый архив, похожий на логово неведомого древнего чудовища. Каждый новый королевский архивариус всю свою жизнь сражался с ним, разгребая, упорядочивая и занося в каталог какую-нибудь полку или стеллаж, и каждый в итоге терпел поражение: старый архив был ревнив и требовал безраздельного внимания, но ведь был ещё и новый, пополняющийся быстрее, чем разгребался старый. А короли Октльхейна были, большей частью, скуповаты — Толфред Молодой был едва ли не первым, у кого было сразу два архивариуса, пусть один, точнее, одна выполняла ещё и обязанности личного секретаря.

Старый архив хищно затаился, едва заметно выдыхая книжную пыль и поскрипывая стеллажами и крышками сундуков со свитками. «Давай, — шелестел он, — давай, заходи, архивариус Сольге, я покажу тебе свои тайны. Если осмелишься, если зайдёшь, если протянешь руку…»

***

Король Толфред поставил росчерк на очередном прошении и устало отложил перо в сторону:

— На сегодня все, Сольге.

— Но, мой король, осталось всего два прошения и письмо от Фергрейского герцога. Может быть, все же..?

— Нет. Завтра.

"А завтра сделаем ещё меньше," — подумала Сольге, но промолчала: Альез тянула из короля силы, словно осушала стакан воды. Сестры приближались стремительно, даже свет Дневного глаза Рийин перестал их затмевать. "Ненасытные. Не хотела бы я быть посвящённой".

Она уже почти ушла, но неожиданно король остановил её:

— Сольге, на тебя снова жалуются.

Кто именно, Сольге даже спрашивать не стала — желающих хватало. Вот нянька Гритта, старая змея, только и знает шипеть: "Шшшавка безродная! Шшшлюха!" Сольге она ненавидела яростно, от всей души. В своё время, по распоряжению отца, Толфред, тогда ещё просто наследник, доверил доброй нянюшке свою воспитанницу. Вот только доброй с Сольге Гритта была только на людях, а за закрытыми дверями лупила за малейшую провинность, да так ловко, что со стороны и не скажешь, что ребёнок в синяках. Ещё и пугала, чтоб Сольге не жаловалась Толфреду. Как же! Маленькая мерзавка раздражала своим присутствием её обожаемую Байвин. Ох, что бы было, если бы швея, которой было поручено обшивать девочку, не обнаружила следы побоев на детском тельце! От ярости Толфреда няньку спасло только вмешательство его сестры, Байвин забрала Гритту в свои покои, и уж оттуда старуха настраивала против Сольге кого только могла.

Сама Байвин, опять же… Так и есть:

— Байвин сказала, что ты ей снова нагрубила.

— Она лезла, куда ей не следует.

Толфред страдальчески закатил глаза:

— Когда ты научишься отвечать достойно, сообразно твоей должности? То гримасничаешь, то гадости говоришь и прячешься в своём архиве… Девочка, я прошу тебя, будь умнее.

Если сказать по правде, Сольге, в чем бы она в жизни никому не призналась, страшно боялась Байвин. Никого не боялась, а сестру — да, та была разом всеми страхами детства, всеми унижениями юности. Оттого и сбегала, нагрубив, боясь взглянуть той в глаза.

— Я стараюсь, Толфред. Правда, стараюсь…

Король махнул рукой: ладно, мол, знаю я вас — ты стараешься, она пытается, а скандалы почти каждый день.

Уже у самых дверей Сольге вдруг решилась:

— Я могу попросить вас, мой король?

— Проси, — вздохнул Толфред.

— Мне нужен толковый помощник. Лучше, конечно бы, архивная ищейка…

Сольге рассказала о той ночной беседе с посланником Горто, о том, что увидела сама, что, как и посланник, ничего не обнаружила в архиве, что отправила письма во все возможные архивы и библиотеки ("Простите, мой король, от вашего имени"), но пока не получила ответа.

— Тебя так заинтересовали Сестры?

— Да.

— И если у тебя будет помощник, и я разрешу разбираться дальше, ты перестанешь скандалить с Байвин?

— Я обещаю не попадаться ей на глаза, мой король!

Толфред задумался. Архивная ищейка — человек, способный найти ответ на любой вопрос в любом архиве или библиотеке, — удовольствие дорогое и редкое. Но… Это просьба Сольге, а она редко что-нибудь просит и ещё реже — всякие глупости. Ладно, может быть и повезёт: найдётся такой человек, в крайнем случае, Сольге будет при деле, и Байвин, может быть, тоже угомонится. Королю очень хотелось покоя, особенно сейчас.

— Будет толковый помощник, ищейку пока обещать не могу, сама понимаешь. Развлекайся. Только не забывай докладывать. Будем считать, что ты выполняешь мой личный приказ. Поняла? А теперь иди. Я устал.

Ах, как Сольге хотелось его расцеловать! Но вошла Ийрим, любимая наложница короля, а братом и сестрой они были только наедине.