Как закалялась сталь - 2057

Глава 24

Юноша понял что не отрываясь смотрит на цветочный отдел в магазине. Да, правильно, надо взять цветов, подумал он. Прежние лилии, которые принес Стром, почти высохли. Вообще, честно говоря, первое время они очень сильно пахли, но Вячеслав оборвал почти все пыльники, оставив в каждом цветке по одному. Тогда вместо убийственного запаха, от которого постоянно хотелось чихнуть, по квартире разносился нежнейший аромат, непонятный, волнующий и нежный. Да, решил Марат, надо купить. Одну лилию в большую комнату. И, конечно, розы к ним с Мариной в спальню. Пять роз, с посылом признания в любви. Обязательно темно-красного, рубинового цвета. Но не цвета «бордо», то есть не бордовые, ни в коем случае. Бордовые розы дарят пожилым женщинам, со значением увядающей красоты. Нет, цвет должен быть красным, только очень глубокого оттенка. Такие розы еще называют – бургундские, эта расцветка специально создана для одного-единственного посыла: «я от вас без ума, и не могу жить без вас…»

В искусстве любви, которое Марат продолжал осваивать в теории и на практике, довольно большой раздел был посвящен именно цветам. Число цветов, их сорт, расцветка – все это имело значение. Над этим занимались много веков подряд очень хорошие люди с очень серьезными намерениями. Но самое главное, как он понял - это посыл, мысль, которую ты хочешь передать. Как ни крути, любой цветок – это половой орган растения, и мужчины дарят цветы обычно именно женщинам, а не другим мужчинам. Смысл этого дара всегда прост – признание в чем-то. Обычно – в очень сокровенном, что далеко не просто выразить и сказать словами. Сейчас язык цветов знают и понимают единицы. Поэтому каждый подарок в виде цветов можно и даже нужно объяснить, и это действие-объяснение, подкрепленное распускающимися бутонами, превратится в нечто очень восхитительное, по смыслу и содержанию.

Где то на краю слышимости, уже на очереди в кассу, Марат вдруг услышал странный звук. Как будто циркулярная пила вошла с размаху в неподатливое дерево. В какой-то момент юноше показалось, что это женский крик, очень далекий, исполненный отчаяния и ярости. Еще показалось, что это кричит Аня. Или Марина. Марат даже тряхнул головой. Наваждение – подумал он, нетерпеливо ожидая, пока пробьют его покупки. Позабыв про цветы, Марат поспешил на улицу.

На выходе из магазина ощущение опасности усилилось. Мир словно потемнел, словно какая-то мгла наползла на солнце, и воздух стал как будто тяжелей.

Марат ускорил шаг, почти побежал. В подъезде он столкнулся с женщиной в сером костюме. Потом, много раз, он вспоминал, понимал, что именно это его и смутило. Жара – и одновременно строгий костюм, с застегнутым наглухо пиджаком. То, что она спускалась, а не ехала на лифте... То есть, значит, вышла откуда-то со второго этажа, где они и жили... Следом за ней – какого-то совершенно невзрачного вида мужичонка, в обыденной майке и синих штанах ремонтника, с карманами на коленях и бедрах, с ящиком для инструментов.

Квартира была закрыта, и в ней царила мертвая тишина. Дальше по коридору, на входе в спальню Строма и Ани лежал какой-то мешок. В воздухе стоял едкий туман, пахло кисло-сладким и очень терпким…

Марат подошел.

Стром, как сдутый воздушный шар, уцепившись корявыми пальцами за косяк – лежал совершенно неподвижно. Внутрь спальни Марат побоялся заглядывать. Он уже понимал, что там увидит.

Сейчас он смотрел на Строма. У которого прямо на голую спину кто-то накидал цветков роз. Розовые бутоны, ярко-бордово-красные, с беленькими прожилками и точками на лепестках.

Марат коснулся одного из цветков. Он был теплый и влажный.

Пули, которые входили в грудь боксера - выходили из могучей спины, выворачивая куски мяса. Марат насчитал шесть таких «цветков». И еще два отверстия в голове.

Первая пуля, именно в голову, почему то не смогла убить Вячеслава. Он сумел встать, с кресла, где сидел. На подгибающихся ногах, уже проваливаясь во тьму и пустоту - уперся бессильными руками в проем двери, защищая своих женщин. Без единого звука и стона, глаза в глаза - принял на себя весь свинцовый дождь, всю обойму от оторопевшего стрелка.

Потом убийца перезарядил пистолет, вошел, переступив через сползшее по проему двери тело. По две пули – дочери и… матери. В голову, и в грудь, в самое сердце.

Свидетелей «Зеро» предпочитало не оставлять.

Марат же, не понимая, что делает, метнулся на балкон, который выходил во двор, чуть не вырвал ручку, потом зачем-то пригнулся, осторожно высунулся. Тишина и спокойствие. Даже бабок на скамейках нет – они выползут попозже, ближе к вечеру, почти ночью, когда жара спадет.

Звонить? Куда? Кому? И зачем?

Марат отложил телефон.

Тут уже никак не поможешь. Ничем и никак. Чудес не бывает, волшебников – тоже. А машину времени еще не изобрели.

И тут он почувствовал.

Вот то, чему он учился, чему выучился... Это восхитительное чувство, вся его любовь, все эти приемы, уловки, все мастерство и всё искусство, которое в него вошло и поселилось – стало меняться. Он очень любил, их, кто лежал сейчас в спальне. По-настоящему любил, весь мир замкнулся на этих людях, в них было его прошлое, настоящее и будущее.

И вот их нет.

Но то, что осталось – это тоже была любовь. Только наоборот. Мысли как будто покинули Марата, и он прислушивался лишь к тому, что происходило внутри него самого.

Он вслушивался, чувствовал каждой клеточкой, как происходит это таинство, как великая Любовь превращается в великую Ненависть.

Ей уже были не нужны уловки, правила и приемы.

Она была огромна и поглотила все и сразу.

Разум Марата понимал, что это чувство его не оставит, что оно должно быть обращено. Но не на ту женщину в сером костюме, не на того мужичка в ремонтных штанах.

Марат за секунду, за какую то долю мгновения научился ненавидеть весь мир, который их породил. Он был умный мальчик и понимал, что двое в подъезде – это лишь инструменты. Он слышал о гибели Деда, об убийстве Басмача, и многих других, но думал, что смерть пройдет, не заметив их. Даже дураку было ясно, что за Братство взялись серьезные люди и силы. Многие из «смотрящих» и «крейсеров» при первых признаках рванули за границу, или в подготовленные к такому случаю тихие места… Где их и находили – кого утонувшим, кого с остановкой сердца, а кого и просто застреленным. Но кому потребовались мелкий школьный чемпион и изувеченный, изломанный крейсер, работяга на заводе? Что они, и кто они? У них даже денег нет нормальных!

Но кто-то там, в системе, совершенно трезво и равнодушно решил, что так должно быть. Что они – какое-то препятствие. К чему? К власти, к деньгам? Почему этим людям всегда мало? Что им мешало найти свое счастье? Разве для этого нужно так много? Зачем они это сделали? Ради чего, ради каких денег? Или какой мифической власти? Где и в чем эта власть?

Да этого быть не может!

Этого быть не должно!

Эти люди, эта система, эта власть - не должны существовать. Не должно быть никого, кто может просто в мирной жизни ради непонятно чего – и сказать двум профессионалам – убейте того и этого, просто убейте, без вопросов, без суда, следствия и совести, без всякой справедливости.

Да, этот мир суров. В нём мало места для слабости. Но сегодня тот, кто стал очень силен – вышел с балкона с твердым решением внести в него, в этот суровый мир - справедливости столько, сколько сможет.

Прямо посередине зала стоял Двадцать Четвертый. Марат сразу напал на него, автоматически, не разбирая - кто и что перед ним. Но старый вояка легко отбросил парня в сторону, и, прижав к дивану, приложил палец к губам Марата.

Тихо, пацан, не шуми…

Четвертый затравленно оглянулся и продолжил:

Кто-то жив остался? Нет? Мы одни? Никто там в подсобке не завизжит?

Марат отрицательно помотал головой. Говорить он не мог – горло до сих пор сдавливало так, что воздух с трудом проходил. Какое тут говорить?

Сам не ори, и слушай. Бери деньги, наличку сколько есть. Еды, одежду какую – и уходим. Документы и телефон не бери. Не надо.

Уже на улице дар речи вернулся к Марату:

А куда пойдем, - просипел юноша. – Убьем тех?

Никого мы убивать не будем. Забудь об этом, - спокойно ответил мужчина. – Уходим, лесами. Сейчас на дачу, к одному моему другу, там уже нас трое таких. Жалко, конечно, хороший парень был, свой, надежный…

Двадцать Четвертый глянул на балкон покинутого жилища. Марат посмотреть туда не смог.

А как же родители? – спросил он.

Все поймут твои родители, будут молчать. Весточку дадим, что жив – и только. Не шутки все-таки. Три трупа, в соседнем подъезде. Светиться тебе точно нельзя, эти ребята не шутят, они вообще шутить не умеют…

Двадцать Четвертый был явно на взводе, и говорил много и быстро, хоть и с напускным спокойствием. Одет он был в яркую и грязную оранжевую майку, потрепанные шорты. На ногах – видавшие виды сандалеты. Подбородок как минимум неделю не знал бритвы, и вообще бывший офицер производил впечатление опустившегося шебутного мужичка, вечно стреляющего на выпивку. На которого второй раз глядеть не хочется. Еще пристанет, как банный лист, и не отвяжется…

Четвертый вел Марата знакомыми районами, но по какому-то совершенно немыслимому маршруту, какими-то тропками и закоулками, избегая асфальта и вообще держась подальше от любых дорог.

Это только в фильмах из города уходят по дорогам. Поездами, попутками да еще и на самолетах… - говорил меж тем Двадцать Четвертый. – А на самом деле, брат, теперь думать надо – как идешь и где идешь. Камер сейчас понавешано – ужас какой-то. А программы к ним – так и вообще труба. Засекли на одной, угадали направление – и все, считай, готово. Не дошел. Если и уходить сейчас из города – так только лесами, даже тропок сторонясь. На открытое пространство если вышел – капюшон подними… а то ведь неровен час.

Куда мы? - спросил Марат.

Вот это уже не твое дело, - ответил старый офицер. – Но пойдем далеко, недели две идти, как зверям. Ночевать среди деревьев и комаров будем. Людей сторониться будем. Иначе не дойдем. Теряться нельзя. Рациями пользоваться нельзя. Ничего нельзя. Только идти да идти. Придем – и там уже на месте ориентироваться будем, пока главное – дойти.

Марат где-то краем сознания понимал, что сейчас, именно вот в эту минуту и даже секунду для него начинается новая жизнь. Что все круто поменялось в этом мире для него. За плечами – рюкзак, впереди – только неизвестность. И куча опасностей. Был ли он готов к этому?

Если бы Марат знал, что впереди его ждет три года жизни в строительном вагончике, с какой-то совершенно дурацкой справкой вместо паспорта… Что ему придется мерзнуть долгими холодными ночами, кутаясь в натуральное тряпье… Что придется работать грузчиком, каждый день перекидывая десятки тонн непонятных мешков, и получать за это натуральные копейки, потому что остальное приходилось отдавать за еду, непонятное жилье-крышу, за зыбкую безопасность. Что он не будет видеть книги и компьютеры месяцами, а телефон у него будет маленький, кнопочный, на котором всего две игры – «тетрис» и «змейка». Забитый в нору, отгороженный от всего мира, не знающий новостей, оторванный от родителей, друзей и знакомых…