Четвёртая Ипостась

Последние слова она ядовито прошипела, почти выплюнула. И горько усмехнулась:

– Я – не как ты. Мы не похожи.

Она задула свечу, словно заканчивая этим разговор. И потянула на себя раму, закрывая окно – та шла тяжело, со скрипом.

Роб кипел.

Что она знает о нём?!

Она – билась насмерть, в настоящей битве?! Щит на щит, лицо к лицу?! Она видела, как товарищи падают со стрелами в горле, с кишками на выпуск?! О чём она вообще может говорить, что может знать?!

Думает, она лучше других. Думает, она лучше него.

И все так думают.

Жена ворчит, что денег не хватает. Том, что в реальной битве и минуты бы не протянул, как сыр в масле катается и смотрит свысока. Общинные тогда, как родители померли – глаза отводили да своё талдычили. А до того – отец об него ноги вытирал.

И – та девка ещё. И глаза её синие, поганые.

Он не хотел насиловать! Он не хотел убивать!

Все они – сами виноваты, а он – жить хочет! Живым быть! Чтоб внутри – ничего не горело.

Он ей докажет.

Всем докажет.

Роб рванул оконную раму на себя, та громко заскрипела, скрыв испуганный девичий крик.

– Сдурел?! – Анна отшатнулась от окна, скрылась в глубине комнаты.

Роб, ухватившись за подоконник, толкнулся ногой от стены и ловко заскочил внутрь. В душе всё клокотало, перед глазами стояла пелена, а из порток рвалась возбуждённая плоть. Анна, кажется, хотела закричать – но не успела.

Он бросился вперёд, прижал её тонкое хрупкое тело к стене, зажав одной рукой рот. А второй – стал торопливо задирать подол ночной рубахи.

Вдруг – живот пронзила боль. А потом – ещё раз, и ещё, и ещё. Анна кричала и била. Горячая влага бежала вниз, намочила рубаху, стекала по бедру. Секунду Роб потрясённо смотрел в перекошенное ужасом лицо девки. Шагнув назад, взглянул вниз, увидел кровь на животе, слева.

Ноги подкосились, Роб рухнул на пол.

Выходит – это всё? Вот так он и сдохнет?

Как молния, яркой вспышкой пронзающая небо, появилась мысль: «Заслужил». На глаза навернулись слёзы.

– Па... Пастор... – всхлипнула Анна. А потом – сорвалась на крик. – Пастор Александр! Помогите! На помощь!

А ведь правда – пастор мог бы его спасти чудом исцеления. Но – Роб смотрел в синие глаза, в которых не было ненависти, и... Вот он, ответ? Вот та расплата, которая даст свободу его совести? Смерть?

Смерть.

Это будет справедливо.

От двери вдруг послышалось:

– Отца ты не дозовёшься.

Роб знал этот голос. Спокойный, насмешливый. Голос Юлиана, сына пастора.

– Я подсыпал старому дураку в еду яд. Ты даже не представляешь, как я давно мечтал об этом, – продолжил он.

Роб перевёл на него взгляд – тот стоял в дверном проёме, одетый в чёрные одежды. Одеяние пастора? Нет, не похоже... В ногах Юлиана возились какие-то животные, нормально разглядеть мешала темнота. Странная, похожая на клубящийся чёрный туман.

– Что это значит? – Анна отступила в дальний от Юлиана угол, держа перед собой окровавленный нож. – Где пастор?! Уйди!

Когда послушник шагнул в комнату, она закричала. И Роб – тоже закричал. Нашёл силы. Вокруг ног Юлиана ползали огромные змеи. Нет... Сороконожки! Огромные чёрные сороконожки.

– Колдун, – прохрипел Роб.

– Заткните его, дети мои, – шикнул служитель Отвергнутого. – Третий лишний.

По полу сухо застучали десятки маленьких острых ножек. Очень, очень быстро – Роб успел разглядеть только три метнувшихся к нему тени. А за миг до того, как всё сущее превратилось в боль, он услышал звонкий щелчок плети.