Алёнка-лягушонка

— Избушка-избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом.

Грязь чавкнула, расступаясь, и на свет вылезла здоровенная, зловещего вида куриная лапа. Невероятно изогнулась и почесала мох между бревнами, а потом прищелкнула когтями и убралась обратно в грязь. С вершины ели издевательски каркнула ворона.

Стоящий у частокола мужчина сплюнул, прихлопнул у себя на щеке сразу трех комаров и оскалился в сторону мутного, затянутого пленкой окошка. Отступать он не собирался.

— Избушка-избушка…

* * *

— …передом!!!

Голосом природа незваного гостя не обделила, а вот мозгов недодала. Это ж надо, второй час пошел, как он тут надрывается. Ну неужто непонятно, что не до него сейчас хозяйке? В кои-то веки она не скучала в своей избушке, а занималась ведовством.

Баба-Яга вытащила из короба слизня, положила на разделочную доску и занесла нож. Загадка слизней с острова Буян который год не давала ей покоя: они почти ничем не отличались от обычных рогатых слизней, разве что чуть покрупнее да расцветкой поярче, но стоило положить их в зелье, и оно моментально сворачивалось, даже если там и свернуться-то было нечему. Пару дней назад она специально наведалась на остров Буян, насобирала там полный короб свеженьких слизней и принялась изучать их, с каждым часом все больше теряя терпение. И вот теперь остался один, последний образец. Если уж и с ним ничего не получится…

«Передом, мать твою об ежа коромыслом!» — раздалось со двора.

Всё! Достал. Ладно, посмотрим, кто там такой затейник… Она с силой воткнула нож в разделочную доску, сосредоточилась, прикрыла глаза — и на верхушке ели внимательно прищурилась сторожевая ворона.

— Иван-царевич, — прошипела Баба-Яга. — Опять приперся. И неймется же некоторым.

Царевич был тупой, но везучий, и прошлой осенью сумел крепко ей подгадить. Теперь Яге не терпелось поквитаться. Вот только как? Может, не пускать его, и пусть орет, пока не охрипнет? Она мечтательно закатила глаза, представляя, как мечется вокруг ее избушки ненавистный Иван-царевич, как долбится лбом в ворота, не в силах одолеть ее чар.

Кабы знать, чего ему все-таки надо… Она кинула быстрый взгляд на ведерко с наливными яблочками — но нет, они ей только столицу покажут, да Василису еще. Вот уж на кого ей любоваться совершенно не хотелось. Яга дождалась, пока Иван наберет в грудь воздуха для нового вопля, и рывком распахнула дверь. Та с душераздирающим скрипом открылась; Иван поперхнулся, закашлялся, но смело шагнул вперед.

* * *

В избе было темно. В носу засвербело от какой-то едкой вонючей дряни; с печи на Ивана не мигая уставились желтые глаза с вертикальными зрачками. «Котик, — попытался убедить себя Иван. Послышалось змеиное шипение. — Ну, тогда ужик…»

А вредная бабка махнула рукой в сторону лавки, и он сел, с неохотой повернувшись к печи спиной. Сама же Баба-Яга встала перед ним, опираясь на клюку. «Две змеищи, — мелькнуло в голове, — одна спереди, другая сзади».

— С чем пожаловал… гостюшко?

Очень хотелось ответить традиционно-ехидным: «Ты сперва накорми меня, напои, в баньке попарь, а потом и спрашивай», — тем более что есть хотелось до мушек в глазах. После того как лук утонул в болоте, охотиться Иван не мог, а последнюю черствую корку доглодал два дня назад. Но он кожей чувствовал, как утекают минуты. Что, если он промедлит, или разозлит Ягу, и дочку уже ничто не спасет?

— Помощь мне твоя нужна.

— Ах, по-омощь, — протянула Яга. Длинный нос зашевелился, глаза загорелись нехорошим блеском. — И чем же самому Ивану-царевичу может помочь — как ты там меня в прошлый раз назвал… старая хрычовка?

— Прости, — буркнул он. — Не подумавши ляпнул.

Яга моргнула — видимо, не ждала извинений — и ухмыльнулась:

— Эвон как тебя приперло, касатик! Ну, рассказывай.

— Ты же помнишь Василису, мою жену? Помнишь, конечно. У нас с ней родилась дочь Аленушка. Красавица, умница, мы с Василисой нарадоваться не могли, но когда ей исполнилось семь лет, оказалось, что на ней Кощеево проклятье. Аленушка превращалась в лягушку — обычно по ночам, но бывало и днем, особенно когда она расстраивалась или злилась.

Видеть Ягу было тошно, и Иван смотрел куда угодно, только не на нее — на пучки каких-то трав, свисающие со стен, на котел, над которым едва заметно курился зеленоватый гнилостный дымок, на вышитое полотенце на столе. На мгновение взгляд остановился на ведерке с мелкими красными яблочками — в желудке забурчало, и он поспешно отвел глаза… прямо на разделочную доску, где шевелилась и разевала пасть какая-то склизкая многоножка. Тварюшка дернулась, перевалилась через край стола и исчезла из виду. Иван от души пожелал ей удачи.

— Мы держали все в тайне, надеялись, что проклятье развеется — и не уследили. Она гуляла в лесу с подружками, дочками моих старших братьев, они начали дразнить ее Аленка-лягушонка — нет, они ничего о ней не знали, просто их родители рассказывали про Василису, — а дочка вдруг превратилась и ускакала прочь. Пока нам сообщили, пока мы добежали до того места, ее уже не было. Жена выяснила, что она прячется где-то здесь, но найти не может, нет у нее на твоих болотах власти. И времени тоже нет: чем дольше Аленушка остается лягушкой, тем тяжелее будет ее расколдовать.

Иван все-таки взглянул на Ягу — и вздрогнул: та довольно щурилась, как кошка, схарчившая мыша. Во рту вдруг пересохло, и он едва сумел выдавить:

— Ты… поможешь?

— А как же! — мелко закивала Яга. — Конечно, помогу.

Почему-то эти слова его совсем не обрадовали. В бескорыстную помощь от Бабы-Яги он не верил ни на грош, скорее уж она посадит просителя на лопату — да и запихнет в печь. Он нахмурился, ожидая подвоха.

— Разве можно такую хорошую девочку, лапушку-красавицу, лягушкой оставить? — продолжала Яга. — Найду я ее, и обратно превратиться заставлю, и уму-разуму научу. Будет у меня жить и горя не знать.

— Как — у тебя? — вскинулся Иван. — Она моя дочь!

— Что ж ты за ней не уследил тогда? Была твоя дочь, да сплыла. Ускакала! — оскалилась Яга.

— Не отдам!

— Пусть лучше твоя дочка по болотам квакает, лишь бы мне не досталась? — издевательски осведомилась Яга.

— Да я!.. — Иван встал, сжав кулаки — и вдруг замер. — Постой-ка, — медленно проговорил он. — Василиса же рассказывала: ты обязана назначить цену за свою службу. И не можешь забрать ребенка, если я ее заплачу.

Баба-Яга фыркнула и отвела глаза, задумчиво погладила свою клюку. Ее взгляд скользнул по ведерку с яблоками — и стал предвкушающе-хищным.

— Цену, говоришь? Ладно, будет тебе цена. Иди сюда, — она приглашающе махнула рукой в сторону стола. Иван подошел. — Видишь эти яблоки?

Еще бы он их не видел! Иван сглотнул голодную слюну, кивнул Яге.

— Если покатать их по блюдечку, да с наговором, можно увидеть, что в мире творится. И твоя Василиса могла бы так делать, если бы не загубила свой талант, когда вышла за тебя замуж.

Иван мог бы поспорить насчет жены и ее талантов, но все его мысли были о том, какие вкусные, наверное, эти яблоки, и как ему хочется их сожрать — и плевать, что волшебные.

— Получишь свою Аленушку, если принесешь мне таких яблок, чтобы показывали не то, что сейчас есть, а что прежде было. Ах ты ж!.. — Иван ошарашенно уставился на Ягу, которая внезапно упала на колени и залезла под стол. — А ну, стой!

И тут он не выдержал — пока Яга суетливо шарила под столом, поспешно кинул в котомку пяток яблок из ведерка и выпрямился как ни в чем не бывало. Баба-Яга с кряхтением выползла из-под стола.

— Сбежал-таки, тварь, — посмотрела на застывшего столбом Ивана и злорадно добавила: — Да, и сроку тебе — десять дней.

— Мне ж только из твоих болот седмицу целую выбираться!

Баба-Яга пакостно улыбнулась.

— Значит, не повезло тебе, милок. — И руками развела — дескать, сожалею я ужасно, да ничего не поделаешь, уговор дороже злата. — Ты иди, иди, сам видишь, времени мало. А коли не принесешь яблочки до заката десятого дня, то уж не серчай, останется дочка твоя у меня.

Иван сам не понял, как очутился за воротами, и опомнился только, когда створки с глухим стуком захлопнулись за спиной.

* * *

Баба-Яга тяжело опустилась на лавку; с ее лица медленно сползала торжествующая улыбка. Чему тут радоваться? Иван ушел домой, к любимой жене, а она осталась здесь, среди болот, откуда слизни, и те сбегают. Существование, а не жизнь — как у того слизня. Только и остается, что вспоминать прошлое. Как же она колобродила в молодости… Услышь она тогда, что будет доживать жизнь в компании змей и ворон, плюнула бы брехуну в лицо. А теперь, если Иван исхитрится и раздобудет для нее яблочки, она, пожалуй, будет сидеть над тарелочкой, пока не пустит корни.

Яга поднялась, чтобы убрать на место разделочную доску, и ее рука замерла, вцепившись в рукоятку ножа. Что, если удравший слизень даст потомство и перепортит всю здешнюю породу? Кажется, это была самка. Придется искать по болотам не только лягушку-оборотня, но и слизня тоже. Всю жизнь мечтала о подобных развлечениях.

* * *

Нога запуталась в траве, и Иван упал лицом вниз, едва удержавшись, чтобы не вдохнуть тухлую болотную воду. Пошатываясь, поднялся на ноги и потянулся к завязкам котомки. Если он сейчас же не поест и не отдохнет, то точно останется на этом болоте навсегда. Просто загонит себя насмерть.

В голове клубился туман; из него вновь выплыл призрак Бабы-Яги, погрозил узловатым пальцем и напомнил: «Останется дочка твоя у меня. Останется — у меня…»

Иван нашарил в котомке яблоко, гладкое и скользкое, как намыленное, и от души укусил. И не заорал только потому, что разом свело и горло, и челюсти — в них словно гвозди вогнали, в глазах заплясали искры. Он кое-как выдрал проклятое яблоко из зубов, отбросил его прочь — и прямо на руки ему прыгнула вспугнутая лягушка. Иван уставился на нее; лягушка смирно сидела у него на ладони и не пыталась убежать. Он сплюнул едкий сок и быстро чмокнул лягушку в лобик. Та выпучила глаза, оглушительно квакнула и рванулась в болото.

— Ну, извини, — смущенно сказал Иван ей вслед. — Обознался.

До самого вечера ему чудилось, что лягушки на болоте ехидно его обсмеивают — а на следующее утро оказалось, что непонятно когда он успел отмахать порядочное расстояние, и до столицы уже рукой подать, к вечеру доберется. А поесть сможет в ближайшей деревне уже через часок-другой.

Он поднял котомку, обернулся к болоту, откуда доносился лягушачий хор, и низко поклонился, коснувшись рукой влажной земли.

— Благодарствую.

— Ква. Ква-ква-ква! — раздалось в ответ.

* * *

Как ни старались они с женой, сохранить Аленушкино превращение в тайне не удалось. В каждой деревеньке Ивана провожали любопытные взгляды, а у столичных ворот собралась целая толпа. Шли за ним, перешептывались, пальцами показывали, словно ждали, что он вот-вот позеленеет и покроется бородавками. А когда он не выдержал и громко квакнул в их сторону, дружно шарахнулись прочь.

Он ворвался к Василисе, даже не переодевшись, весь в болотной грязи и тине; сбиваясь и захлебываясь словами, рассказал обо всем и с отчаянной надеждой посмотрел ей в глаза. Василиса покачала головой: