Платформа 12

– Жора, здравствуй. – она присела рядом и обняла его за плечи. – Я смотрю тебе сегодня намного лучше. Ты куда-то собрался?

– Катя, – он поднял на нее свои васильковые глаза. – Я ухожу. Сегодня время. Я еду к маме. Катя, сегодня. И ты можешь пойти со мной.

– Жорик, ты не можешь уйти, ты же еще не выздоровел.

– Катя. Я должен идти, потому что я уже не выздоровею. – Он попытался приподняться, опираясь руками о койку, но не смог. – Ты спрашивала меня – когда время. Так вот, время сегодня. Помоги мне сесть в кресло.

В животе у Кати затянуло сильнее. Мысли путались. Неужели этот маленький больной ребенок знает, как выбраться из проклятого города? Но ведь уходить ему некуда, да и нельзя. Это не больница, но все же – какой-никакой режим. Они отвечают за детей. Даже гулять надо отпрашиваться.

– Я сейчас спрошу сестру, и мы с тобой немного погуляем в парке, хорошо?

Она встала и выглянула в коридор.

– Сестра! Подойдите к нам, пожалуйста!

Тишина.

– Сестра!!!

Пост был пустым, оба крыла залитого солнцем коридора звенели пустотой.

– А Сестры нет, Катя. – Жора жег ее глубиной своих васильковых глаз. – Никого нет, Катя. Потому что время – сегодня. Помоги мне сесть в кресло.

Жора смотрел на нее внимательно, умиротворенно и даже как-то торжественно. Первый раз за все это время Катя не видела в детских васильковых глазах никакого страдания. И она решилась.

– Хорошо, милый. Давай-ка.

Катя взяла Жору под колени и посадила в инвалидное кресло. Поставила ему на колени рюкзак с человеком-пауком.

Они вышли во двор хосписа под тяжелое серое небо. Моросил мелкий дождь. Солнца не было и в помине, но Катя уже привыкла.

– Ну, что, поедем по парку? – на всякий случай спросила она. Хотя ответ был ей уже известен.

– Нет, поехали ко входу. – Жора как-то весь съёжился под дождем и стал похож на нахохлившегося воробья.

– Жора, нам нельзя уходить, – пыталась сопротивляться Катя. – Тебя будут искать, да и меня к тебе больше не пустят, если мы вот так будем уезжать без спроса.

– Мне и не нужно, чтобы тебя сюда снова пускали. Это прекрасное место, здесь все были добры ко мне. Но все закончилось. Я ухожу отсюда. Сегодня – время. Ты пойдешь со мной?

Катя смотрела в васильковые глаза и не могла оторваться. К черту. К черту дождь, этот город, и даже хоспис, где все добры. Она развернула инвалидное кресло и решительно покатила к выходу.

– Да, Жора, я поеду с тобой.

Она толкнула калитку и выкатила кресло на грунтовку.

– Куда мы поедем?

– Давай к вокзалу.

– Ты хочешь, чтобы мы сели в поезд?

– Да, поехали к вокзалу.

– Жора, ты понимаешь, такое дело. Я до этого много раз ходила на чертов вокзал и.. там то ли авария, то ли еще что-то. Но поезда не ходят.

– Поехали к вокзалу – повторил Жора, прижимая к себе рюкзак. – Поехали. Поезд будет.

Катя повернула в сторону вокзала и покатила кресло по раскисшей дороге. Жора одной рукой прижимал к себе рюкзак, а другой крепко держался за подлокотник. Кресло нещадно скакало по глубоким ямам. Они миновали парк, кольцо маршрутки и вот впереди замаячило серое здание вокзала и башенка с часами. На часах было 6 вечера.

– Отлично. – Жора заметно оживился. – Нам нужна платформа 12.

– Милый, на этом вокзале всего 4 платформы. Город-то у нас небольшой.

– Как же с вами трудно, со взрослыми. – Жора демонстративно вздыхает и взмахивает руками. – Езжай туда, я тебе все покажу. – он показывает Кате на перрон.

Они проходят сквозь полупустое здание вокзала. Минуют несколько угрюмых пассажиров, которые толкаются у кассы. Катя слышит обрывки фраз о том, что поездов сегодня не будет. Выходят к путям.

– Направо! – нетерпеливо командует Жора.

Вот первая платформа, вторая. Катя катит кресло дальше. Третья, четвертая. Все они пустые. Больше платформ нет.

– Туда! – Жора показывает на неприметную дверь в одноэтажном здании за последней платформой. На металлической двери, выкрашенной зеленой краской, висит табличка «Посторонним вход воспрещен».

– Но!.. Но… там же не…

– Туда! – в васильковых глазах уверенность и мольба. – Пожалуйста, послушай меня!

Катя дергает дверь, та поддается с легким скрипом. Они заезжают внутрь, минуют небольшой коридор с единственной лампочкой под потолком.

В конце коридора еще одна дверь. Почему-то деревянная. На двери неровным, как будто детским почерком прямо по доскам белой краской написано «платформы 5-12».

Катя испуганно поворачивается и смотрит на Жору. Тот нетерпеливо вскидывает руки, всем своим видом выражая: «Ну я же тебе говорил!»

Она толкает деревянную дверь и вывозит кресло на улицу. Дождь прекратился. Кате в нос бьет резкий и пряный запах сирени, хотя на дворе глубокая осень. Запах не покидает ее, обволакивает, забирается под одежду. Он настолько сильный, что Катя первые минуты не ощущает ничего, кроме этого запаха. Наконец, она фокусируется и видит невдалеке перед собой ветки железнодорожных путей и несколько платформ с высокими лестницами.

– Так, подожди, подожди, мы же зашли в подсобку, подожди….

Она оглядывается назад и видит лишь бескрайнее поле чуть пожухлой травы. Ни одноэтажного здания с деревянной дверью, ни вокзала, ни платформ 1-4. Ничего.

– Ну поехали, нам на последнюю платформу, поехали, скоро поезд! – в руках у Жоры фигурка человека-паука, которой он нетерпеливо указывает вперед, в сторону высоких платформ.

– Как мы сюда попали? – Катя растеряно озирается.

– Мы зашли в нужную дверь и сегодня время. Я же говорил тебе. А теперь – поехали! Платформа двенадцать!

Тротуаров нет. дорог тоже. Вокзала тоже.

Катя везет инвалидное кресло по пожухлой осенней траве. Мальчик с васильковыми глазами смотрит вперед.

Наконец, миновав все платформы, и перебравшись через дюжину рельсов, они останавливаются у последней. Это единственная платформа, на которой есть пассажиры. Высокую ступенчатую лестницу венчает металлическая арка с цифрой «12» на облупившейся белой табличке.

– Сюда! – Жора показывает на лестницу.

– Ох, даже пандуса нет… Подожди, я попрошу помочь затащить коляску. – Катя показывает рукой на стоящих на платформе людей.

– Не надо, оставь ее здесь. Возьми меня на руки.

– Что значит «Не надо»? Тебе же трудно ходить. А дальше ты как?

– Не надо! Возьми меня на руки!

– Хорошо, дорогой. – Катя снова решает довериться ему. – Хорошо.

Они поднимаются на платформу, оставив у лестницы ненужную теперь коляску, и садятся на небольшую деревянную лавочку.

Кроме них на платформе пара дюжин человек, в основном мужчины, все пожилые.

– Что теперь? – Катя смотри в васильковые глаза.

– Ну как что! Теперь будем ждать поезда! Иначе зачем же мы сюда пришли!

– И то верно.

– Ох, взрослые! – Жора закатывает глаза и чуть улыбается.

Они сидят рядом на лавочке и смотрят на убегающие в обе стороны нитки рельсов. Официантка суши-бара, похоронившая обоих родителей и уставшая жить в 25 лет, и семилетний мальчик, пожить так и не успевший, с глиомой головного мозга, человеком-пауком и васильковыми глазами.

Катя совсем не удивилась, услышав протяжный гудок, и через несколько минут к платформе подходит стального цвета состав, напоминающий экспресс Москва-Питер, который она видела как-то раз на рекламном буклете.

– Ну, держись за меня! – Катя встает и обнимает Жору за пояс.

– Подожди, это не наш. – Жора деловито отстраняет ее руку и медленно убирает человека-паука в рюкзак.

Катя смотрит на битком набитый поезд, на пассажиров, спешащих к дверям. Все они садятся в этот поезд.

– Ты уверен? Ведь все садятся в него.

– Конечно. Важна не только нужная платформа, нужный день. Но и нужный поезд. А этот едет в другую сторону! Как маленькая! – Жора в который раз закатывает глаза и улыбается.

Платформа опустела, они остались одни. Стальной состав, забрав остальных пассажиров, скрылся в дали.

Жора надел рюкзак и нетерпеливо вглядывался в даль. Туда, куда только что ушел поезд.

– Послушай, Жора. А куда мы все-таки едем?

– Послушай, Катя! – Он очень мастерски передразнил ее интонацию и мимику. – А тебе это так важно? Ты хотела уехать отсюда? Да? Да. Ну вот. Мы уезжаем. И не важно, куда везет тебя поезд. Важно, что ты обретешь покой.

– Да, ты, наверное, прав… А вот и поезд…

На этот раз гудка не было. Небольшая видавшая виды электричка подошла к платформе почти бесшумно.

– Помоги мне дойти. – Жора приподнялся со скамейки и неуверенно встал на ноги.

– Давай я возьму тебя.

– Нет, я должен сам.

Опираясь на Катину руку, он медленно пошел к раскрывающимся дверям электрички. Из поезда вышел человек в зеленой форме и фуражке.

– Вы к нам?

– Д-да. – голос Жоры немного дрожал.

– Ваши билеты, пожалуйста.

– Билеты! Жора, мы же не купили билеты…

– Подожди, что ж ты такая нетерпеливая! – он аккуратно снял рюкзак и стал копаться в наружном кармане.

– Так… где-то тут я положил сегодня. Ох, неужели в пижаме остались. А нет, вот.

Жора извлек из кармана рюкзака бережно сложенные две ярко-оранжевые обертки от печенья «Вера», которое он ел в хосписе, и протянул их проводнику.

– Вот видишь! Я и на тебя взял тоже. – Васильковые глаза задорно смеялись. – А то бы осталась тут куковать на платформе.

– Милый, но это не билеты! Это же обертки от печенья…

Однако проводник взял обёртки, придирчиво осмотрел и, посторонившись, жестом пригласил их в поезд.

– Обертки, обертки! – Держа Катю за руку, он медленно пошел в вагон. – Вы, взрослые, совсем потеряли Веру. Потому и не можешь никуда уехать из города. Что бы ты без меня делала?

Их глаза встретились. Васильковые глаза светились радостью. В Катиных стояли слезы.

– Спасибо тебе…

– Да ладно, уж. – И он широко ей улыбнулся. – Пойдем садиться.

Пейзаж за окнами электрички менялся. Пожухлая осенняя трава под тяжелым осенним небом уступило место невысокому кустарнику, затем непроходимому четному лесу, затем золотистому, с колосьями в человеческий рост, бескрайнему полю, затем полю с высокой сорной травой. Темные тучи сменились легкими перистыми облаками, выглянуло совсем не осеннее солнце.

– Смотри, смотри! Вот она! – Жора показал куда-то вглубь заросшего поля.

Катя присмотрелась и в высокой траве разглядела высокую фигуру в балахоне, размашисто работающую огромной косой.

– Кто это, милый?

– Ты что ж, не видишь. – Васильковые глаза удивленно распахнулись. – Это Смерть.

– Смерть? Что ты говоришь, чья смерть? И почему в поле?

– Она ничья. Просто Смерть. А в поле она косит траву. Делает дорогу.

– Дорогу?

– Ну да, не у всех же есть билет на поезд…

Катя молчала. Что она могла сказать маленькому Жоре, который в свои семь знал о жизни и смерти много больше многих взрослых? И уж точно больше нее.

Стук колес постепенно стал реже, поезд замедлял ход.