Жребий

Белобрысый, между тем выкурив сигарету, оправил гимнастерку, ладно облегавшую его суховатую фигуру, кивнул на калитку, видно не желая больше ждать другого конвоира. Александра стала просить жалобным голосом:

— Пусть подождут туточки ребятки.

— Вас?

— Киндер! — Александра замахала рукой за сарай.

На лице немца мелькнула ухмылка, не ответив, толкнул Александру прикладом в спину.

«Если что, детей отпустят, они-то при чем?» — подумала она, нерешительно трогаясь. За воротами Александра взяла детей за руки и неторопливо направилась в сторону бывшего клуба. Немец пошел следом за ними. Антошка жался к матери, Федотка наоборот — шел, чуть отстранясь, по-взрослому угрюмо наклонив голову. Александра сбоку поглядела на него, и сильнее сжалось сердце: вылитый отец, тот тоже в минуты переживаний становился молчаливым и угрюмым. Вдруг Александра вздрогнула от мысли, что, может быть, никогда не увидит Антона. И это испугало ее больше, чем ожидание опасности для себя и детей. Она невольно попридержала шаг, сжав ручонки мальчиков, и растерянно себя спросила:

«Как же так? Обещала дождаться Антона и детей сохранить…»

Федотка будто почувствовал испуг матери, серьезно, пытливо посмотрел ей в глаза. Александра быстро оглянулась на солдата, тот шел неторопливо, безразлично поглядывая вперед.

«Вот как получается, — Александра сильно прикусила губу, — нас ведут на погибель так же, как тащили мою буренку Милку. Та хоть вырывалась, бодалась».

Александра поежилась и огляделась вокруг, как бы ища помощи. Но сельчан на улице еще не было. Александра будто только теперь увидела, какой теплый, ласковый зарождался этот денек. Ветерок чуть трогал листья деревьев. Солнце стояло еще низко, но доверчиво и щедро посылало свои лучи. Вон у колодца какая-то женщина. Это Нина, «эвакуированная». Александра припомнила, что в начале войны эта женщина появилась вместе с другими беженцами. Многие сельчане осуждали ее за смешливость и бойкость. Где теперь та, прежняя Нина? После известия, что ее муж, летчик, погиб в бою, вся деревня ахнула: «Стронулась

Нина с ума». Женщина плакала, смеялась, с криками бегала за каждым пролетающим самолетом. Александра даже удивилась, каким грустным и осмысленным взглядом смотрела на нее сейчас Нина, словно хотела ободрить женщину, но понимала, что слова бессильны…

У клуба, где развевался фашистский флаг, уже стояло несколько немцев.

«Час ранний, а всполошились», — Александра снова тревожно оглянулась на пустынную улицу села. Белобрысый как-то лениво протянул:

— Штеет!

Александра замерла неподалеку от крыльца, дети прильнули к ней. Белобрысый оживленно заговорил с солдатами. Маленький, юркий немец стукнул его по плечу, и оба захохотали. Маленький стал что-то рассказывать, подпрыгивая и размахивая руками, белобрысый громко, по-детски гыкал.

— Ишь ты, веселятся, ироды, — чуть слышно произнесла Александра. Спохватившись, наклонилась к ребятам и зашептала им:

— Будут пытать, выходили ли вчера во двор. Ни-ни, отвечайте, дескать, целый день просидели в сарае.

— Мамань, так я за щавелем бегал и крапивой там обстрекался, — удивленно протянул Антошка.

— Ох, господи! Беда-то мне какая с вами, — простонала Александра.

— Ну и что, пусть ходил за щавелем, а скажешь, не ходил, — сердито шикнул Федотка и дернул брата за рукав.

— Да у меня руки покрапивлены, увидят.

— Спрячь руки! — еще строже приказал

Федотка. — Скажем, ё сарае цельный день проторчали. А руки — в цыпках, от грязи.

Федотка не успел договорить, белобрысый, повернувшись к ним, гаркнул:

— Коммен хир!

— Зовет нас, мамань, — потянул за руку Федотка.

Александра, снова сжав запястье детей, медленно двинулась к крыльцу. Белобрысый что-то забурчал им вслед. Александра споткнулась на первом порожке, дети с двух сторон поддержали ее. У двери она помедлила, тихонько толкнула ее и нерешительно переступила порог, не выпуская рук сыновей.

За большим столом сидел немец с выпуклыми глазами. Перед ним лежал русский букварь в яркой, веселой обложке и кипа каких-то бумаг. Он медленно, вроде нехотя, оторвал взгляд от бумаг, которые изучал, и как-то задумчиво, как бы примериваясь к словам, произнес:

— Киндер данн, — и кивнул рябому солдату, сидевшему у окна. Тот с готовностью приподнялся. Александра дернулась. Она испугалась спокойного тона офицера больше, если бы он начал на нее кричать. Схватила ребят за плечи:

— Пусть будут со мной.

Немец снова задумчиво взглянул на нес, укоризненно качнул головой, как бы досадуя на ее непонимание, вздохнул:

— Дэти придуть потом.

Солдат подошел к мальчикам, грубо толкнул Федотку. Антошка ловко увернулся от него и, спрятавшись за спину матери, судорожно ухватился за ее юбку.

— Не пойду! — в голосе Антошки прозвучала недетская решимость. Александра, загораживая детей, зачастила:

— Они пойдут, пойдут. Подождут, пока мы здесь поговорим. Не для детей разговор. Ребятки, идите, потом вас приведут.

И Александра сама подтолкнула Федотку. Он непонимающе взглянул на мать.

— Иди, иди, сынок, — просила она. — Возьми Антошку за руку, шагайте!

— Пойдем! — твердо скомандовал брату Федотка.

Немец ногой открыл перед ними дверь, ногой ее и закрыл.

Оставшись без детей, Александра сжалась и почувствовала себя такой слабой, беспомощной, что у нее подкосились ноги. Офицер не обращал на нее внимания, озабоченно перебирая на столе бумаги. Вот он поднял голову, пристально посмотрел на женщину и спросил:

— Фамиль, имя?

— Кострина Александра Ильинична, — сглотнув комок, стоявший в горле, произнесла Александра. Ей почудились за стеной странные шорохи, и вся она обратилась в слух. Офицер заметил это и, непонятно на что досадуя, с едкой улыбкой сказал:

— Все нормаль пока, Алексянра Илинишна. Надо благоразумить. Риск плехо, надо жить.

— Надо жить, — беззвучно повторила Александра. Этот немец, сидящий напротив, был понятен и оттого не страшен. Она видела, что он не выспался, что ему почему-то нездоровится и что у него нет против нее большой злобы. Но тем страшнее представлялось Александре все, что он может с нею сделать. Несколько секунд они смотрели друг на друга как бы примериваясь. Наконец офицер, Александра это заметила, заставил себя встряхнуться и заговорил вкрадчиво, но с нескрываемой угрозой:

— Алексяира Илинишна, вы нада сказать, кто убиль наш зольдат?

— Как убили? Кто убил? Я ничего не знаю, — недоуменно произнесла Александра и сама удивилась, как естественно это у нее получилось.

— Вчера в банья.

— Неужели Ганса? Так он все время на глазах был. Как же так?

Взгляд фрица стал скучнее, но вмиг налился тяжестью. Он выкрикнул:

— Знала! Скрывать! — Внятно добавил: — Дура!

Александра увидела, какими холодными стали его глаза. Лютовать начнет. Сжалась.

Но офицер неожиданно болезненно поморщился, встал, подошел к шкафу, достал бутылку, махонький стаканчик, налил в него, одним глотком выпил. Повернулся к Александре уже со спокойным лицом.

— Вчера Германия посылка.

Александра глядела на него настороженно исподлобья.

— Германия есть фрау, цвай киидер. — Офицер улыбнулся лишь кончиками губ. — Киндер мильх, ферштеен?

Александра кивнула:

— Дети любят молоко?

Она хотела поддакнуть, что и ее сыновья тоже любят молоко, но промолчала.

— Йа, мильх.

Офицер налил из бутылки в другой стаканчик и протянул его Александре.

— Тринькен.

Она, отказываясь, мотнула головой, но офицер сунул стаканчик в руки. Приказал:

— Тринькен!

Александра опрокинула стакан в рот и задохнулась. Немец со спокойным любопытством глядел на нее.

— Это есть шнапс. Чей водка крепче?

Александра отвела глаза от полок в шкафу, где стояли разноцветные банки, вздохнула:

— Я по водке пе мастак.

Любопытство в глазах немца исчезло, снова появилось нетерпение:

— Так будем сказать?

У Александры опять обмерло все внутри и еще от водки зажгло в желудке.

— Сказать бы можно, кабы знать что, — произнесла она скучным, обыденным голосом.

Офицер, уже не глядя на нее, пошел к двери, приоткрыл ее. Сразу же появился рябой часовой, выслушал приказание, коротко кинул Александре:

— Комм!

Она молча тронулась.

— Плехо! — крикнул ей в спину офицер.

«Неужель конец?» — подумала Александра,

пробираясь через темные сени. Представила, как под автоматом будут стоять ее малыши. В груди у нее перехватило дыхание. Детки будут очень бояться. Нужно, чтоб им не было так страшно. Александра уже знала, что сейчас, когда увидит своих малышей, тихонько улыбнется им. Она должна, обязательно должна ласково, весело улыбнуться им. И нужно, чтобы они в глазах матери не увидели слез. Да, умирать она будет с улыбкой. И когда вернется Антон, а он обязательно вернется, ему расскажут, как твердо она держалась до конца. Та же Архиповна все и доложит, она все всегда видит и знает.

Александра не заметила, как очутилась в проулке дворика. Здесь и развернуться-то негде. Она недоуменно оглянулась, невольно замедляя шаг. Солдат резко толкнул ее в спину дулом автомата.

«Неужели поведет к Лысому холму? Расстреляет и бросит в овраг? Так они и делают. А детки, мои детки, что станет с ними?»

Возле амбара немец крикнул:

— Штеет! — Распахнул дверь и с силой втолкнул Александру внутрь. Она с размаху упала на охапку сена у стены. Дверь с ржавым визгом захлопнулась.

Стало сумрачно, в нос ударил запах прели.

«Что со мной хотят сделать, где дети?»

За стеной послышались шорохи, детский плач. Александра, встрепенувшись, насторожилась. «Неужели Антошка? Да, конечно, и Федотка ему что-то бормочет. Где же они? В другой половине амбара?»

Александра проворно подползла к стене. Стала ощупывать ее, натыкаясь пальцами на выступы. Неужели нигде нет щели? Хоть самой маленькой, самой крохотной? Александре показалось, что если не найдет ее, зубами прогрызет.

Внизу, в самом углу, указательный палец нырнул в выемку. Припав к щели, Александра позвала:

— Антошечка, сынок, это я, твоя мама, откликнись!

За стеной затихло, а потом раздался резкий, рыдающий крик Антошки:

— Маманя! Где ты, почему не идешь к нам?

Александра с трудом сглотнула рыдание:

— С тобой Федотка?

— Тута он. И ты иди к нам.

Александра, еще плотнее прижавшись к щели губами, громко зашептала:

— Мальчики, родимые! Я чуток погодя приду. Теперича нельзя. Вы лягайте на сено, отдохните. Федотка, расскажи Антошечке сказочку!

— Нет, я хочу, чтобы ты спела песенку, — захныкал Антошка.

Александра растерянно молчала. Антошка всегда засыпал под песню.

— А и ладно, давай попробую спеть.

— Про траву-мураву, — повеселевшим голосом попросил Антошка.

Александра прокашлялась и затянула тихонечко и тоненько, так, что ей показалось — надолго не хватит дыхания. Но песня, не торопясь, струилась. Про лесную сказку, паутинку шелковую, травы, цветы духмяные.

Александра дотянула песню и затаилась. Спит? На той половине было тихо. Она осторожно отстранилась от стены. Теперь Антошка с часок поспит. Федотка, конечно, не спит, но будет сидеть рядышком смирно.