К причалу

* * *

В отеле тишина. Такая тишина, что слышно, как шуршит, отскакивая, каждый надписанный мною конверт. Исступленно я сыплю на конверты мои каракульки, сонно вглядываюсь в них, и маленькие черные значки, густо рассыпанные на синей бумаге, вдруг оживают. Буквы, словно шустрые человечки, стремительно появляются, хватаются за руки, догоняя друг друга. Вот появился один — колченогий и кривобокий, тянет за собой другого, этот — еще одного, хромоногого. Выстроились, взявшись за руки, смотрят на меня. И я, вглядываясь в моих человечков, думаю о бабушке и стараюсь не думать о Жано. Если бы Тася была дома... На душе скверно. До чего скверно на душе!

Время было позднее, а Тася не шла, и я уже начала было тревожиться, но потом вспомнила, что у нее встреча с Костровым, и я успокоилась. С восхищением говорит она об этом русском. Костров Вадим Андреевич. Кажется, бывший офицер. А может, и не офицер он. Тася говорит, очень образован. Переводит на русский труды известного ученого-физиолога, в журналах публикует рецензии, в Сорбонне слушает лекции на филологическом и на юридическом факультетах. Даже страшно, честное слово. Тася радуется всегда своим встречам с Костровым.

На лестнице послышались глухие шаги. Тася!..

— Маринка, ты еще не спишь?

— Нет. — Я положила ручку и отодвинулась от стола.

Тася устало опустилась в кресло. Лицо у нее было печальное.

— Где ты ходишь так поздно? — спросила я.

— В кино. С Вадимом Андреевичем Костровым в «Гомон-палас» ходили.

— Что смотрели?

— Спортивный праздник в Москве. Здо́рово, Марина. А какой-то русский не выдержал, крикнул на весь зал: «Эх, орлы!»

— А что — очень уж хороши?

Тася вскинула на меня глаза. Мне стало почему-то не по себе.

— Знаешь, Марина, в последнее время в тебе появилось что-то такое, от чего у меня оскомина на душе делается.

— Тася, не надо. Не сердись на меня. Ну, разные мы с тобой.

— Очень. — Она всматривается в меня.

— Бабушка уехала с Георгиевской, — сказала я, и внутри у меня защемило.

— Письмо получила? Почему она уехала?

— Сменила квартиру, подешевле. Теперь на Николаевской, напротив гостиницы. Помнишь, домик в глубине двора? Там.

— Глупая ты, Маринка, честное слово! Что ж огорчаться-то? Бабушке одной ведь уютнее в маленькой квартирке.

— Может быть, я уйду из Сорбонны, — сказала я. — Работать буду.

— Знаешь что, не выдумывай. Кончай с конвертами и принимайся за химию.

— А студентов из «Университетской взаимопомощи» восстановили! Работают уже.

— Знаю. Жано говорил. Он ведь в комсомол сегодня вступил, — сказала Тася.

— Откуда ты знаешь?

— Встретили сейчас с Вадимом Андреевичем.

Я отвела глаза.

— Вадим Андреевич говорит, что Жано будет настоящим коммунистом, — сказала Тася, делая вид, что не заметила моего смущения.

— И отец у Жано коммунист, — сказала я. — Директор МОПРа или редактор...

— Маринка...

— Нет! — быстро сказала я, глядя Тасе прямо в глаза. — Тася, честное слово, нет! Я по-хорошему... люблю Жано. Просто люблю — и всё. Честное слово!

— Так я же и не говорю ничего.

— Тася, Костров знает Жано, да?

— Я познакомила.

— Где?

— На факультете. Вадим Андреевич иногда приходит к нам.

— А зачем он приходит к вам?

— На лекции, когда бывают интересные.

— Кострову нравится Жано?

— Нравится. Умный, говорит, парень.

— Видишь, даже Кострову твоему нравится.

— И тебе... — Тася улыбнулась.

— Ну, так... я тебе сказала уже.

— Ну хорошо, хорошо. — Тася решительно поднялась. — Поздно как! — Она взглянула на часы. Был второй час ночи.

— Ложись, Маринка, спать.

— Я чуть-чуть еще.

Тася ушла. Я придвинулась к столу. И опять меня обступила тишина ночного отеля и ритмичный шелест отбрасываемых конвертов. Костров... Костер... пламя... Жано нравится Кострову. А почему я Кострова не знаю?.. Влюблена Тася в Кострова или нет? Вадим Андреевич... Красиво. Жано нравится Вадиму Андреевичу... Жано «умный парень»... Жано любит Россию... и меня. Меня — потому что Россию?.. Нет. Просто — меня любит. А я Тасе не сказала... Это же секрет Жано. А про себя я правду сказала. Честно. Я не влюблена в Жано. Я люблю Париж. Это сильнее меня. Жано ни при чем...

Мысли мои стали путаться. Я уронила голову на стол, и сразу всё стало проваливаться — вниз, вниз, вниз...

Когда я проснулась, в комнате чуть посветлело. Борясь с одолевавшим меня сном, я опять принялась за дело.

Жано говорит, что в Советской России студенты не платят за комнату. Дома, в которых живут студенты, принадлежат государству, и студенты не платят за комнату. И за обучение не платят. И еще стипендию им дают. Государство полностью берет тебя на свое иждивение. Вот чудо...