Рабочий день

VII. МОНОЛОГ ИЗОБРЕТАТЕЛЯ МАРТЫНОВА

Значит, хотите узнать, как было дело? Я расскажу. Я все расскажу! Потому что действительно обидно. Даже не за себя — что я? — а то что мы, хуже американцев, что ли? Зачем покупать патент, золото тратить, когда свой есть? Ладно, начну, как говорится, от печки, чтоб и понятней было, и самому легче рассказывать. Я хоть и инженером числюсь, а рабочий я, всю жизнь руками работал, и все по кровельному делу — с мягкой кровлей дело имел. В общем, знаю, откуда деньги растут и почем килограмм рабочего пота. И с крыши падал, и битумом обваривался, и руки к стылому железу примерзали — все было. Вот сначала — рабочим, потом — бригадиром. И была у меня мысль такая: как бы ее перехитрить, эту работу, механизировать бы. Ну ладно. Операций много, на каждую своя хитрость, а больше того — знать надо. И я все ж таки эти операции помаленьку механизировал; где сам докумекаю, где с ребятами, а где что и подсмотришь — честно признаюсь, врать не буду. Технический, можно сказать, шпионаж, в местном масштабе. Да и все помаленьку помогали. Короче, первая моя схема с полной механизацией появилась лет, как бы не соврать, этак десять назад.

Ну ладно. Говорят: надо бы опытом поделиться, написать про механизацию! Я говорю: пишите, я не умею. Нет, говорят, механизация — твоя заслуга, а ты человек рабочий, напишешь — прославишься, и мы возле тебя погреемся, мол, — шутят. Я считаю, это неправильно. У одного талант — с железками возиться, у другого — перышком водить, а то раз я рабочий, так умнее всех меня показать надо? Кому очки втираем? Короче, прислали девчонку из отдела, она написала, дала мне подписать, послали, напечатали в строительном журнале. Отсюда и началось. Я уж и забыл про статью-то, уже дальше схему переделываю — смотрю, начинают ездить ко мне гости — инженеры разные. Беседуют, рисуют. Я тоже мух не ловлю — расспрашиваю, как у них дела, что новенького, да на ус мотаю. Наш народ прост, только заведи его, он тебе все выложит, да еще и приврет, просто так, от щедрости душевной.

Ну ладно. Вдруг — как гром среди ясного неба! — чей-то грозный запрос: есть ли заявка на мою схему в патентном бюро? Видите ли, кто-то раскопал, что появился американский патент с описанием похожей схемы. А какая, к бесу, заявка? Помню, поговорили, что неплохо бы подать заявку, да и забыли. Запросил я для интереса копию американского патента. Точно, похоже! Идея та же. Мне интересно стало — кто же на самом деле первый? Моя-то схема немного раньше в журнале вышла, чем их патент зарегистрирован. А с другой стороны — возможно, параллельно работали; и у нас, знаю, многие кумекали над механизацией. Просто я первый сделал, потому что, наверное, раньше всех начал. Меня, конечно, заело: что я, хуже какого-то там Сэма Хеллмена? После запроса сразу зашевелились, помогли мне оформить заявку, описание сделать — у меня-то уже схема поновее была отработана!

Ну ладно. Так же вот приезжает один. Серьезный. Пощупал с разных сторон мою механизацию, поговорил о том, о сем. Говорит: приглашаем вас работать в Москву инженером в наш научно-исследовательский институт механизации строительства — НИИМС сокращенно. Я засмеялся: какой из меня инженер, да еще в научном институте? У меня девять классов, довоенных еще, а что аттестат за среднюю школу есть — так это, можно сказать, липа: походил как-то в вечернюю школу, думал образование продолжить, да тяжеленько — ну, мне выставили из снисхождения оценки и дали аттестат. Смотрю, не отстает. День, второй. Я ему: у меня, говорю, год до пенсии остался — мне пенсия положена раныше срока за вредность, с горячим битумом дело имею. Год пройдет — посмотрим. А он: так это, говорит, проще простого устроить — вы год будете работать рабочим в экспериментальном цехе, и будут, мол, у вас документы на пенсию за вредность! Зато мы предоставим вам возможность работать над своими идеями! Все условия оговорим договором: работа, зарплата, квартира.

Ладно, говорю, подумаю. Сказал жене. Старуха тяжела на подъем, а тут обеими руками голосует — у нас тогда дочь в Москве, в аспирантуре училась. Да захотелось вдруг обоим поменять место жительства. Рассудили так: живем одни, приросли к месту, как пни, и света не видали, а дети — в разных концах страны. Они люди образованные, с удовольствием поедут и родителей повидать, и на Москву поглядеть, по театрам да по музеям походить. Оно и непривычно, конечно, — людей к старости тянет к земле, к тишине, к природе, а мы, наоборот, в самую толчею лезем. Но уж очень мне захотелось поработать на идею, а они у меня были, идейки-то, хоть и помалкивал пока, однажды обжегшись. Ну, а старуха моя — как я захочу. Ладно, говорю москвичу, съезжу, посмотрю, что там у вас за условия.

Съездил я в Москву, посмотрел на этот НИИМС. Девятиэтажная громадина, занимает целый квартал на окраине, во двор зайдешь — неба не видать. В мастерских все как полагается: пилят, режут, строгают, варят железо; показали кое-что из продукции, от финтифлюшки с вот такой наперсточек до махины с трехэтажный дом, которая за день гору перероет. Согласился я. Разве знал, на что иду, какая кухня предстоит? Как говорится, простота хуже воровства. Работал бы себе бригадиром — и, возможно, не меньше бы сделал, если не больше. Да чего говорить-то теперь, жалеть прошлогодний снег?

Ну ладно. Переехали мы. То есть сначала я. Дали мне комнатенку в общежитии, жил около года, пока однокоматную квартиру не получил. Жена приехала. Были у нас сбережения, построили мы двухкомнатную кооперативную, обставились. Так что с этой стороны все нормально. А с работой — труба.

В общем, включили в план тему, выделили деньги, место в цеху, приставили инженера, и начали мы с ним работать. Он в отделе бумаги пишет, я в цеху. Приду к нему, спрашиваю: «Что ты все пишешь?» — «Отчет», — говорит. «Да какой отчет? — спрашиваю. — Дела-то еще нет». — «Так полагается, — пожимает плечами. — У нас отчеты не по делу, а по времени». Для меня это все внове, дико было. Теперь я стреляный воробей, никакого инженера мне не надо, сам отчеты писать научился. Это просто — написал один, помучился, а потом бери за образец и штампуй хоть до скончания века. А сначала непривычно было. Как представишь, что на всех девяти этажах сидят и отчеты пишут...

Но не это главное. Главное — деньги всегда кончались. Только пошла работа, все хорошо начинает складываться — бах, объявляют: деньги на тему кончились. Туда-сюда — бесполезно. Инженера моего на другое дело ставят, а я им — свои условия: мне плевать, что деньги кончились, я приехал сюда не время провести, мне надо свою идею проталкивать. Ну ладно. Предоставляют самому себе. Спасибо хоть зарплату платят исправно и другими делами заниматься не заставляют, смотрят сквозь пальцы на мою самодеятельность. Но детали-то никто за спасибо не сделает! Приходится заказывать на свои, а много ли своих? Агрегат на них не построишь. Правда, худа без добра не бывает, из любого положения всегда выход есть: сам научился и строгать, и сверлить, и варить этот металл.

Около трех лет, однако, прошло, пока агрегат собирали, упрощали, сокращали детали, время сборки, разборки, чтоб удовлетворял всем требованиям. В общем, обсосали, как говорится. Провели окончательные испытания, сделали чертежи.

Однажды американцы привезли в Москву свою выставку строительных машин. Я тоже пошел. Стоит там и кровельный агрегат. Не агрегат, а конфетка! Конечно, с такой базой можно чудеса вытворять — посмотрел я в проспектах да на макетах, а ты попробуй из ничего конфетку сделай! В общем, насчет качества, как говорится, о’кей; но вот что замечу: преувеличенная слава про них, что они прекрасные инженеры. Разочаровался я в них — у нас в кой-каких местах даже остроумней получилось. Ну а где у них интересней, тут уж я в оба глядел да на ус мотал — мне ни рисовать, ни чертить не надо, только глазом глянуть, и готово. Потолковал я с ихним инженером, представителем фирмы. Через гида, конечно. Скажу, что хлопец-инженер звезд с неба не хватает — кое-какие тонкости объяснить не мог. Тут не секреты, не тайны, я хитрость от простоты всегда отличу. У нас, конечно, тоже хватает дубовых ребят-инженеров, но я думаю, дубового-то не пошлют за полсвета государство представлять? В общем, повидал я иностранцев и так скажу: русский ум хитер, только остроты ему не хватает — уж так иногда намудрит, что и сам диву дается.

Ну ладно. В общем, сделали мы чертежи, заключили договор с этим злосчастным главком, мать бы его плакала. Его нам министерство дало — у них там через Госстрой разнарядка, кому что внедрять, я этих тонкостей не знаю. Выслали чертежи, ждем сигнала, то есть когда по нашим чертежам агрегат изготовят, чтобы начать совместную обкатку. До седых волос дожил, а тут бес попутал. Как мальчик, решил почему-то, что только покажи всем наши чертежи — сейчас же ухватятся, не оторвешь. Надо сказать, не я один тут виноват — все так в НИИМСе думают. Считается, что довел идею до чертежей — значит, три четверти сделано, а раньше — грязь, пустая возня и всяческие неудобства: командировки, простуды, ругань с бестолковыми и прочее — в общем, внедрение. Но я-то знаю, что мне нужно: чтоб мой труд не пошел прахом, чтоб люди моим агрегатом работали.

Ну ладно, рассуждения рассуждениями, а все ж таки к делу поближе. В общем, жду я сигнала. Начался третий квартал — звоню в главк: как у них дела, готов ли агрегат — с начала третьего квартала по договору должны были начать испытания. Отвечают: не готов. Звоню через две недели — опять не готов. Еще через неделю — еще просят подождать. А ждать уж некогда — осень с дождями на носу, а там зима, усложняются условия. Отправляем ульимативное письмо: так и так, мол, ждать больше нельзя, ровно через неделю агрегат должен быть готов, приедет наш представитель. Я то есть.

Как словом, так и делом — неделя прошла, взял я командировочные, сел в самолет и полетел. Прилетаю — сразу в главк. Первого зама начальника главка — они обычно новой техникой ведают — на месте нет. Я — в техническое управление. В большой комнате отгорожен в углу кабинетик, и начальник там, с кем-то занят — так мне сказали женщины, что сидели в большой комнате. Я сел за пустой стол подождать. Сижу, жду, помалкиваю.

Тут мне хочется немножко о тех женщинах сказать, потому что, когда я посмотрел да послушал их, сразу понял, какая тут обстановка. Они-то на меня не обращают внимания — ну старик и старик, чужой, безвредный. Вроде все делами заняты, а присмотришься... Одна ногти чистит, другая силуэт платья рисует, третья ящик стола выдвинула и читает книжку, а ручку держит наготове над листом бумаги — на случай, если кто войдет, четвертая вот такой стопой папок загородилась и, знаете, каждую волосинку в своих бровях изучает в зеркальце. И все сразу говорят — негромко, но быстро. Разговорчики эти тоже многого стоят — я их сейчас помню, очень уж они мне в голову запали. Одна говорит: «Какой я сегодня сон видела!» Все, конечно, головы к ней — и в голос: «Ну, какой? Про любовь? С чужим целовалась?» — «Да нет, — отвечает. — Будто я — в той ночной рубашке, что вчера в универмаге видели!» — «А‑а, беленькая, что в уголке висит?» — «Да‑да!» — «Отделка еще на груди кружевная, а здесь рюшечки?» — «Да‑да!» Другая говорит: «А каких вчера соболей продавали! Я чуть не умерла!» Третья: «А слыхали, Нина Григорьевна опять на бюллетене? Как сокращение штатов — так она на бюллетень, а потом в отпуск. Ох и хитра — проверить бы, как она болеет!» А четвертая: «Вот этот мужчина, что был сегодня, — как вы думаете, он женатый или нет? Интересный такой мужчина...» А потом — по новому кругу, и меня, знаете, не стесняются. До чего можно дойти, а?