Записки несостоявшегося гения

Виталий Бронштейн
Записки несостоявшегося гения

«Nullus liber est tam malus, quin aliqua parte prosit» («Нет такой плохой книги, которая

была бы совершенно бесполезной»)

Плиний Старший.

________________

Так что прошу критиков не беспокоиться!

МОЕЙ ЖЕНЕ

Не помню кто сказал, что, любуясь звездами, важно не потерять луну. Ты — мое главное и

яркое светило, вместе мы уже почти полвека. Будь здорова и счастлива!

________

Я хочу, чтобы осень подольше тянулась

Чтобы солнца осколки покрыли аллеи

По теплу твоих старых, заброшенных улиц

Чтобы мы не жалели

Потому что в дороге, тревоге, пути

Можно только терять, трудно что-то найти

И когда всё вокруг поглощает туман

Это только обман

Не грущу я, что мы ничего не нашли

И не плачу о том, что с тобой потеряли

Нас уже поджидают дожди

И печали…

2

Вместо посвящения –

ЗАВЕЩАНИЕ.

______________

Настоящим, находясь в полном уме и здравии, завещаю своей супруге, Бронштейн

Алле Ивановне, и дочери, Бронштейн Раисе Витальевне, все мое нижепоименованное

движимое и недвижимое имущество: земли и воды, леса и пашни, моря и океаны, фабрики

и заводы, корабли и самолеты, а также двухкомнатную квартиру по ул. Старообрядческой, дом № 10 в городе Херсоне, а в ней — 200 экземпляров этой книги.

Будьте здоровы, богаты и счастливы!

ЗАПИСКИ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ ГЕНИЯ.

_______________

ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ.

Жизнь любого человека — непрерывная цепь разных уроков, от которых зависит, кем или чем ты являешься в этом мире.

Потому и говорят, что самый лучший Учитель на свете — это Жизнь.

Мой дорогой друг!

Автор этой книги тоже учитель. И по профессии, и по жизни: в его активе (или –

пассиве?) около сорока лет педагогического стажа. Так что, это книга одного учителя о

другом Учителе.

Кого и чему научил автор за эти годы — не столь важно. Интересней другое: научился ли чему-нибудь у Жизни он сам? Хорошим ли был учеником? Могут ли

пригодиться полученные им уроки другим?

Судить об этом ты сможешь, прочтя книгу, которая сейчас в твоих руках. И прости

меня, пожалуйста, за то, что в этом обращении я говорю о себе в третьем лице: «автор»,

«он», «ему»… Просто иногда бывает полезно посмотреть на себя со стороны. Говорят, так

можно лучше увидеть.

Вообще, любой, кто берется за перо, ставит перед собой какую-либо цель: поделиться своими размышлениями, заработать на хлеб насущный, а если повезет –

прославиться. Наиболее амбициозные мечтают оставить след, отпечаток, обрести

бессмертие.

Иное дело — автор этих строк. Кроме всего перечисленного, он, обуреваемый

манией величия, поставил перед собой более объемную задачу: на основании уроков, полученных им в своей жизни, дать пытливому уму читателя полезную пищу для

житейских размышлений, помочь ему получить ответы на главные вопросы людского

бытия: как жить среди людей, близких и не очень; относиться к делу, которое тебя

кормит; к чужим долгам и своим обязанностям; к тем, кто нужен нам, и к тем, кто не

может существовать без нас.

Более того, автор наивно надеется, что, дойдя до последней страницы, ты, мой

заочный собеседник, станешь уже немножко не таким, как сейчас, когда только читаешь

эти строки.

Думаешь, так не бывает? Чтобы человек изменился за несколько дней или часов?

Как бы не так! Поверь: манипулировать тобой не собирается никто. Но в нашем мире

много разных вещей. Одни — меняются под нашим воздействием, другие — меняют нас.

Может быть, эта книга — из последних?

И в завершение. Перед тобой не мемуары, которые предполагают авторское

жизнеописание, богатое малоизвестными, но яркими и зна́чимыми фактами. В этом

3

смысле автору особо хвалиться нечем. Судьба не одарила его возможностью участвовать

в Великих Мгновениях Века, ни разу, к сожалению, не свела накоротке с истинным

украшением многоликого человечества — его Знаменитыми и Умнейшими, зато и не

опачкала личными связями с Сильными Мира сего…

Не беда! Наблюдатели процесса обычно знают о нем куда больше его участников.

Вот и для меня яркий факт — вовсе не самоцель, зато размышления о нем — животворная

стихия моего мироощущения. И если факты не всегда согласуются с тем, как их

воспринимает автор — пусть им будет плохо, этим фактам!

Итак, я смело приглашаю тебя войти в мой внутренний мир, дорогой читатель.

Как полагали древние: если диктует жизнь — надо писать. Добро пожаловать!

Коротко о себе.

Родился я незадолго до окончания Великой Отечественной войны, в середине

апреля 1945 года, в городе Херсоне на юге Украины.

Мой отец, офицер-фронтовик, кроме того, что зачал меня во время краткосрочной

побывки в отпуске по ранению, особой роли в моей жизни не сыграл: ушел в другую

семью, когда мне было 5 лет, и я в дальнейшем виделся с ним периодически и

нерегулярно.

Хотя и, справедливости ради, отмечу, что несколько своих уроков он мне все же

преподал.

— Запомни раз и навсегда, — внушал мне бывший офицер, человек чести, когда я, первокурсник Одесского холодильного института, жил у него в 1962 году

непродолжительное время, — как надо себя вести в серьезных ситуациях.

Вот, например, ругают за что-то на собрании твоего товарища… Как быть?

Промолчать? Не выход. Потому что промолчишь раз, потом другой — приобретешь

репутацию равнодушного или скрытного человека. Карьеры уже не сделаешь, плохо.

А ты возьми да подумай хорошенько: чем это все может закончиться для

провинившегося? Если видишь, что ему конец, — бей посильней, чтобы он уже не встал, будь резок и непримирим: — Таким не место в наших рядах!

Другое дело, если поймешь, что все это — пустяки: повинится он, отряхнется да

пойдет себе дальше. Тут уж не зевай, смело поднимай голос в его защиту:

— Как же это так получается, товарищи, давайте будем объективны… Да, наш друг не

прав, да, он ошибся, но где же все это время были мы? Стояли в сторонке? Согласитесь, не очень это по-товарищески, давайте хоть теперь поможем человеку встать на верный

путь!

Так делай, сынок, и будь спокоен — одним товарищем у тебя стало больше!

С тех пор прошло много лет. Отцовские советы мне не пригодились. Наоборот

поступал многократно, бывало, правда, отмалчивался. До сих пор уверен, что он желал

мне только добра и советы его шли от души. Но для юноши, получившего от матери иное

нравственное воспитание, они были неприемлемы в принципе. Это раз. А во-вторых, таили в себе некоторый элемент опасности: а что, если ошибешься, не определишь верно, кто — устоит, а кто — упадет?! Тогда потерять можно больше, чем найти…

Моя мама — Бронштейн Рахиль Абрамовна, была, есть и, очевидно, теперь уже до

конца останется главным человеком моей жизни. Понимаю, о чем это говорит, знаю, что

это не очень хорошо, но так уж у меня сложилось.

Мама родилась в 1910 году в скромной еврейской семье акушерки-повитухи и

портового грузчика. Получала образование уже в советские времена: блестяще училась в

школе, окончила институт с отличием, была зачислена в аспирантуру при Херсонском

сельскохозяйственном институте.

4

Из семейных преданий мне известно, что на лекции моя бедная мамочка ходила

босиком — не было обуви, 1933-34 годы… Потом аспирантуру перевели в Одессу, и она

была вынуждена оставить ее — за недостатком средств на существование в чужом городе.

А я иногда задумываюсь: что ощущала она, отличница, пряча под стол на лекции босые

ноги от насмешливых взглядов втайне влюбленного в нее молодого преподавателя?

Моя мама любила Чехова, Толстого, Драйзера, Мопассана, — и этой болезнью

заразила меня. Я приходил домой после школы к часу дня, обедал, делал уроки, а после

читал все, что попадалось под руку. И не было ничего в те годы моей жизни ярче и

интереснее, чем книги, которые я таскал домой из трех библиотек: школьной, детской

городской и областной имени Горького. Читал безо всякой системы: фантастику и

примитивные советские детективы со следователем майором Прониным, газеты и

журналы, и даже то, что в руки ребенка вроде бы не должно было попадать.

Поздно вечером приходила с работы мамочка, топила грубу, готовила на плите еду, изредка проверяла, сделал ли я уроки, что-то делала еще по хозяйству, а затем укладывала

меня спать. И долго еще в ее комнате горел свет: где-то позади оставались склоки и дрязги

консервного комбината, где она работала главным агрономом, неуютное существование

сорокапятилетней женщины-разведенки, убого обставленное жилище, — моя мамочка

сладостно погружалась в загадочный мир книжных героев…

А однажды, когда я учился в первом или втором классе, она пришла с

родительского собрания расстроенная. И сказала мне, чтобы больше не смел трогать ее

книги. Оказывается, наша классная руководительница, беседовавшая с родителями о

круге чтения их детей, упрекнула мамочку во всеуслышание:

— Как вам это нравится: ваш Виталик читает в восемь лет «Милого друга»

Мопассана! Какой ужас! Конечно, родители могут читать что угодно, мало ли чем они

озабочены, но дети, бедные дети!.. (Придет время, я стану взрослым человеком, директором школы, и буду особо внимателен, чтобы личностные качества учеников и

пробелы родителей в их воспитании ни в коем случае прилюдно не обсуждались –

надолго запомнились мне мамины слезы).

Коль я уже рассказал здесь об отцовских советах, не лишним будет привести и

один из уроков маминых.

Летом 1976 года, через месяц после того, как я стал директорствовать в

райцентровской школе-новостройке, у нас дома впервые появился ковер. Красочное чудо

размером два на три метра, вещь весьма дефицитная, да и довольно дорогая, «тянувшая»

больше месячной зарплаты директора. Райцентр открывал широкие возможности: у одной

моей учительницы брат работал председателем райторга, так что появлением в доме этого

красавца я был обязан исключительно блату.

Мамочка, к тому времени уже пенсионерка, сияла:

— И у нас теперь дома тоже есть ковер!

Я же небрежно поглядывал на гостей, радостно упиваясь новой для себя ролью

добытчика. Все было прекрасно. А так как отношения с торговым боссом уже как бы

сложились, ничто не помешало мне ровно через месяц снова внести домой длинный тюк

и, в предвкушении маминого восторга, развернуть на этот раз ковер размерами поменьше, два на полтора метра.

И хоть мамино изумление при виде новой покупки трудно передать, особых

восторгов теперь, кажется, не было: мама потрогала ковер рукой, задумчиво промолвила: -