Болезни наши

Руфолос, конечно же, лукавил, с Фомина гриф секретности не снимал, сказал, что узнать номер в среде московских художников несложно. Извинился. Предложил встретиться и обсудить возможное сотрудничество. Найти точки соприкосновения, так сказать. Орлов с готовностью уцепился. Он давно ностальгировал по общественному вниманию. Да и сказать ему было что. Катехизис творца давно готов. План спасения искусства почти. Иллюстрировать беседу можно будет новыми, никем невиданными доселе полотнами. «Жизнь налаживается» – подумал Орлов.

При встрече и один, и другой пускали друг другу пыль в глаза, в меру преувеличивая значение и своих заслуг, и себя как личности. Ну а в общем, поговорили конструктивно. Утвердили тему. Орлов остался очень доволен тем, с каким пониманием Руфулос отнёсся к его видению изъянов современности, даже иногда предвосхищал его выводы. На подготовку к съёмкам Орлов попросил неделю. «Oк» – ответил ему Рыжов.

Ответровеяла одна неделя, отморосила другая, навзрыд зарыдала третья. Осень. Переезжая Крымский мост, Рыжов ответил на вопрос Севы (он вошёл в число его близких знакомых уже с третьей встречи):

– Зря переживаешь. Мне кажется, всё получилось отлично. Дикция великолепная, напор в словах постоянный, без понижений, без взлётов. Жестикуляция в меру. Глаза не отводил. Не сбивался. Женская аудитория будет от тебя в восторге, гарантирую.

– Они всегда были от меня в восторге.

«Особенно последние годы», – усмехнулся Руфулос где-то в глубинах серого вещества.

– Как ты едешь? Ничего же не видно.

Дворники на лобовом стекле и правда не справлялись: едва успевали сдвинуть в сторону одни кулисы, как сцену «Московская улица» сразу же заливали другие.

– Сам удивляюсь. Интуиция автолюбителя.

Очень медленно, квартал за кварталом пробираясь сквозь ливневый дождь, они разговаривали об идеях Орлова. Он не мог успокоиться и, как любой утопающий, переоценивал возможности соломинки. Рыжов был более объективен в своих невысказанных суждениях, более критичен и к себе, и к Орлову, но не настолько, чтобы считать себя соломинкой для него или его считать соломинкой для себя.

Ни один из них не запомнил момент, в который они решили поставить жирную точку тому дню. В конце концов, основная работа сделана. Остаётся отредактировать, покрыть глянцем и можно сбрасывать в эфир эту, по мнению Орлова, бомбу. Рядом с домом Рыжова припарковались и под одним зонтом пошли в сетевой супермаркет. В те времена в нём ещё было можно купить неплохой виски.

Странное видение примерещилось Рыжову между полок с дорогим алкоголем. Пока Орлов с лицом знатока одну за другой лапал бутылки, Руфулос в другом конце зала заметил взгляд странного человека, не по погоде одетого в лёгкий светлый летний костюм, с портфелем и палочкой. Рыжов отчётливо видел, как старик переложил трость из руки в руку и погрозил ему пальцем. Не успели ледяные зубы неизвестного науке беспозвоночного паразита прогрызть диафрагму Рыжова и припасть к его ложечке, как Гена почувствовал, что кто-то коснулся его локтя. Обернулся и увидел другого старика в лёгком светлом летнем костюме. У этого и костюм, и редкие волосы на голове, и редкая борода были мокрые.

– Молодой человек, вы не могли бы помочь ветерану труда?

– Отвянь, отец! – решительно прозвучал голос Орлова, который встал между стариком и Руфулосом.ры и показывал последнему выбранную бутылку, – Вот. То, что надо!

Когда Сева потянул блогера к кассам, не позволяя ему помочь ветерану труда, Гена успел бросить в противоположный конец зала свой взгляд. Никто уже оттуда не грозил ему пальцем. И какая-то гигантская белая планария просочилась-таки в его желудок.

Поднявшись в квартиру, Гена обратил внимание, как дрожат его пальцы, поэтому и попросил Орлова налить ему побольше. Только выпив одним глотком граммов сто, он смог улыбнуться. Орлов пытал: «Что случилось? Что побледнел так? Если это сердце, больше не пей». Гена отшутился: «Да откуда ему у меня взяться?»

Потом они пили не торопясь. Разговаривали о войне, о мире, о президенте. Много шутили. Запевал Орлов без умолку. Гена поражался его оригинальным мыслям и умению связать их в единую цепь с выводом, подтверждающим его тезисы, высказанные на съёмках. Наверное, много об этом думает.

– Вот такая же чертовщина, – говорил Сева, – происходит сейчас в воспетом тобой Злакограде. Кстати, респект за ту передачу! Я оторваться не мог. Так вот, там камеры видеонаблюдения зафиксировали привидение, о котором больше года уже судачил весь город. Какой-то тамошний профессор, незаслуженно обиженный коллегами, на старости лет запил с горя и попал под машину. Дело житейское, бывает. Но теперь его привидение терроризирует весь этот городок. За что-то мстит землякам. Бред, но в объективы камер он же попал.

Ненадолго вернувшаяся к Рыжову улыбка опять уползла.

– Ты это всё где услышал?

– По РЭН ТВ смотрел.

Рыжов успокоился, а Сева, не обращая внимания на скривившиеся губы блогера, пригубил с края стакана и болтал дальше:

– Ты был там?

– Нет, нет, – резко ответил Гена, – всё делал онлайн. У меня там был хороший информатор.

– А я почему так заинтересовался, – Орлов расплылся в плотоядном от уха до уха оскале, – я был близко знаком с одной девушкой из Злакограда. Училась со мной в одном университете, тремя курсами младше. Оставила самые тёплые воспоминания. Такая, я тебе скажу…. С большой буквы Бэ! БББ…

И Орлов, умиляясь своей собственной шутке, не сдержался и заржал. Гена просто улыбнулся. Он не предполагал о ком ведёт речь Орлов. И не интересовался.

– Я ей лучшую свою работу тех лет подарил, никто на аукционе не выкупил. Любуются сейчас, наверное, с мужем.

Рыжов решил было поддержать разговор и чуть не вымолвил, что у него тоже была такая БББ, но в его желудке так вовремя и с такой силой заметалась холодная гигантская белая планария, как совесть мечется в душе не совсем потерянного человека. И он промолчал.

К полуночи, вернувшись в своё однокомнатное жилище, Орлов упивался гармонией творческого хаоса. В тесноте, да не в обиде. Маленькая дверь на балкон приоткрыта, и ему мнилось, что голодные четырёхколёсные звери рычали не глубоко внизу, а на уровне его девятого этажа, буквально за шторкой. Этот рык дополняло не выключенное с утра интернет-радио «Психофон», от которого ещё год назад у Орлова повышалось давление, а теперь повышается без него. Сева сел за письменный стол, открыл ноутбук, попытался выжать из забытой на столе бутылки последние капли дешёвого виски и углубился в просмотр своих страниц. В четвёртой сети, разглядывая свой профиль, заметил зелёные вспышки почтового ящика. Сообщение было от давнишней, судя по фото, очень привлекательной и, как оказалось, до вчерашнего дня, самой верной подруги. И оно просто повергло Орлова в ярость. Он выпучил глаза, не веря прочитанному, поджал губы и двумя пальцами стал стучать по клавишам, как будто орал ей:

– Негодую тебя! И отказываюсь понимать, почему ты до сих пор не ползаешь у меня в ногах? Почему не просишь прощения? Тварь!

Он исписал целую страницу в таком же духе, но отправить послание не смог. Предусмотрительная подруга заблаговременно внесла его в чёрный список. Схватившись рукой за сердце, Всеволод выбрался из-за стола и, не выключая ни радио, ни ноутбука, ни света, рухнул, не раздеваясь, в сон на диван. Даже спустя час в заснувшем лице было видно безутешное, отчаянное негодование.