Самсара

Больше они ничего не сказали друг другу, наслаждаясь редкими минутами человеческого сообщества. Через несколько часов дети устали и совсем ушли. Акаша замёрз и поэтому пошёл домой. Хотелось удариться головой о стену, чтобы эти дети чувствовали себя радостно и обрели жизнь. Дома, увидев Гавриила, он, забыв обо всём, молча и нежно прилёг рядом, чтобы погреться, и распрощался со всем миром до завтра.

Пробуждение Гавриила связно разбудило и Акашу. Он тревожно подскочил, ужаленный страхом, и обернулся на шум — увидев живого друга, успокоился и поспешно сел. Гавриил не обратил на эту тревожность никакого внимания. Акаша ничего не говорил — после прошлой активности ему нужно было время восстановиться, и он ушёл в собственную пустоту, бесцельно смотря на разбитое окно.

Просидев несколько часов в беззвучии, Гавриил, наконец, встал и вышел из дома. Акаша окружающими переменами тоже был выдернут из сознания, встал и пошёл следом.

Через час они, наконец, вышли к грунтовой, потерянной временем и городским развитием, дороге на окраине осиротевшего чувствами города. На одной из лавок сидела неглубокая ещё бабушка, состаренная лишь страданием, которому и сейчас предавалась — как последнему, что ещё осталось от её человеческого существа. Её не по погоде тёплые слои одежды, которые всё равно не грели уже худое дряблое тело, почему она уже даже и не тряслась от холода, подчёркивали окружающую скорбь и запустение.

Акаша застыл рядом. Он не знал, что делать с человеком, который ещё был жив. Если бы она была мертва, то он стал оплакивать, а, пока жива и плачет, он лишь смотрел и думал о себе всякие гадости за бездействие.

Гавриил подошёл и твёрдо спросил:

— Женщина, почему ты плачешь?

Женщина убрала руку от лица, но не повернулась.

— Горе у меня… горе…

— Какое? — всё с той же твёрдой строгостью спросил Гавриил.

— Девочка моя… ой, девочка… Пропала… Малышка моя… ноженька моя… Пропала совсем! — и раздалась новой волной сухих рыданий.

— Говори толком, или мы пойдём, и ты будешь плакать одна, пока не умрёшь.

Акаша хотел поправить друга, но, посмотрев на него, сразу же забыл и успокоился. Скорее, он бы поверил, что это бабушка неправильно думает у себя, чем Гавриил.

— Маленькая была совсем… золотинушка моя… Пропала… Десять лет назад пропала…

— Она умерла давно. Иди дальше.

Женщина покачала головой:

— Нет… Если я живу, то и она живёт… Я её под сердцем носила — и запомнила её жизнь, как она стучит…

— Скажи, женщина, если запомнила: почему дети не умирают, когда родители?

— Потому что дети не запоминают нашу жизнь, маленькие — только родители и помнят. Мы умираем, а вы живёте. Вот и моя дочка жива, потому что я живу.

Гавриил махнул рукой на пожилую женщину и пошёл дальше. Акаша поклонился — больше в своих мыслях, чем в реальности — и побежал следом. Женщина сразу же забыла, что кто-то был рядом, и пустилась обратно в увядающую память о своей зрелости, где была дочь и тёплый день.

Яркое солнце, которое, казалось, было повсюду и не создавало тени, припекало лицо. Весь мокрый, Гавриил шёл уверенно и не замечал ничего, кроме своего пункта назначения. Акаше было тяжелее идти, он задыхался, стараясь не умереть от вины и радости жизни, насколько мог. Они не ели уже несколько дней. Насколько помнил Акаша, они почти ничего не пили — он не мог с уверенностью сказать, пил вчера в реальности или только во сне.

Задыхаясь, Акаша подошёл к калитке. Гавриил стоял у зелёных металлических листов: он знал, что нужно туда, но дверь была закрыта — нужно было перелазить два с половиной метра. Гавриил подпрыгнул, хватаясь руками, и с досадой упал вниз — тонкие листы болью впились в потрескавшиеся от сухости и грязи пальцы. Хотелось пить и бросить свои кости здесь, забиться в канаву и больше никуда не идти. Но нужно было идти дальше — больше некому. На него возложили задачу, потому что Он верит в силы Гавриила — поэтому и сам Гавриил будет верить в свои. Гавриил попытался ещё раз прыгнуть, но безуспешно. Акаша уже отчаялся и просто сел на землю разглядывать как живёт мелкий народ муравьёв, как они продолжают трудиться, когда сознание наверху лишь разрушает.

«Возможно, они и построят будущее когда-нибудь», — с радостью, подумал про них Акаша. Ему показалось, что у жизни есть ещё надежда.

Нужно было придумать другое решение. Поэтому Гавриил прошёл вдоль забора, ища прореху человеческой разрушительности и беспечности — и нашёл. В углу, на помощь Гавриилу пришла жизнь, когда-то направив собаку отрыть небольшую ямку под забором — и сбежать. Худой Гавриил с лёгкостью змеёй пролез и открыл дверь своему спутнику: она не была закрыта на замок — только на защёлку. Через минуту, шатаясь, Акаша зашёл внутрь.

Впереди было зарастающее жизнью небольшое поле, в конце которого стоял дом. Гавриил подхватил ржавый прут с земли и твёрдой походкой пошёл вперёд.

— Может… — тихо зажимаясь, начал Акаша и тут же замолчал. Он послушно последовал за другом.

Идти без обуви тут было нелегко: внизу, то и дело, встречались камни и прочая неживая материя, которую обошла любовь труда.

Гавриил зашёл внутрь дома, дверь оказалась открытой. От скрипа ступеньки заинтересовался гостями и хозяин. Он вышел навстречу.

— Э! — крикнул высокий грязный пузатый мужчина. — Вы к…

Но не договорил. Гавриил ударил его железкой по ноге. Акаша зашёл следом, но загляделся на причудливый ковёр у входа: вышитый на нём олень как будто приглашал внутрь.

Из ноздрей животного шёл пар, он кивал Акаше и подпрыгивал на месте, приглашая к игре. За ним, сквозь ветки, тянулся добрый солнечный свет, который Акаша чувствовал на коже и в самом сердце. Он потянулся к нему. Казалось, даже будто почувствовал свежий запах естественной земли и уколы сосновых иголок, но рука упёрлась в ограничение сознания и отказалась идти дальше. Свет картины потух, а вышитое животное застыло без движения и совсем потемнело от печали. Казалось, будто и в душе Акаши померк свет, и он с горьким криком бросился к столешнице, чтобы найти инструмент наказания за слабую свою жизнь.

В ящике, кроме быстросохнущего клея, ничего не нашлось, и Акаша горько зарыдал, беспомощный даже в расплате за грехи. Он чувствовал себя брошенным и преданным — за что тоже безуспешно осуждал себя, надеясь на кару. Но ни божественная молния, ни человеческая милиция, ни смертельный стыд его не тронули.

Через несколько минут вышел Гавриил, весь обляпанный пятнами крови. Акаша увидел брошенный труп вдали комнаты — такое же ненужное существо, как и он сам. Акаша встал, сделал несколько шагов, и упал рядом, рыдая. Ему было горько и от смерти этого существа, и от того, что тот смог больше, чем сам Акаша.

Рядом с трупом медленно вытекала остывающая суть человека — кровь. Здесь в ней больше не было необходимости, и поэтому она искала новое место. Акаша хотел было осудить её, попытаться влить обратно, но в последний момент решил дать волю каплям жизни выбирать свою судьбу самим — вдруг, под этими деревянными половицами, они найдут новое своё применение и заживут дальше счастливо?

Поднявшись на свои тощие бедные ноги, Акаша увидел в окно, как старушка, которую они встретили недавно, прошла через калитку и, нервно покачивая головой, пошла в сторону дома. Она трясла руками и как будто бы даже страдала жизнью. Видимо, она настолько погрузилась в воспоминания, что забыла о реальном окружении и одним только телом ушла на поиски. Акаша наблюдал как старушка, что-то объясняя, шла к ним. И, вдруг, ему стало страшно: что, если эта женщина подумает, будто он убил? В страхе он бросился ко входу, чтобы чем-то закрыть дверь и навсегда забыть об этом месте, не оглядываясь убежать в счастье.

Гавриил стоял на деревянной ступеньке крыльца и печально смотрел на солнце. Он специально обжигал себе сетчатку, чтобы проверить: жив ещё или уже выполнил задачу.

Из-за угла показалась пожилая женщина. Откуда-то взялась ещё одна, моложе.

— Что вы здесь делаете? — издалека спросила та, что моложе.

— Иди свои дела делай, — отмахнулся Гавриил, не обращая внимание.

— Я вас здесь не видела… — молодая продолжала идти, поднимая юбку, будто пытаясь не испачкаться в расцветающей под ногами жизни. Пожилая женщина плелась позади неё, будто стесняясь себя.

— И не увидишь, — ответил Гриша.

Молодая женщина встала перед ним.

— Дай пройти. Мне надо!

— Не надо. Там ничего уже нет, — Гавриил сел на ступеньку, полностью закрывая проход. — Иди лучше книгу почитай — в тебе свет уже почти пропал.

Женщина начала злиться и собиралась уже действовать силой. Акаша прислонился к стене за дверью и замер, пытаясь забыть, как дышать. Неожиданно, послышался слабый стук. Как будто билось чьё-то сердце. Акаша проверил, не его ли — его тоже билось, но, когда повторился другой стук, понял, что это не у него внутри.

— Что это ты делаешь? — возмутилась женщина.

— Иди да проверь! — сказал Гавриил, нисколько не смущаясь.

Женщина посмотрела на него грозно, но решила пожалеть, такого тощего и высокого, и пошла проверить. Стук повторялся. Гавриил сидел, пытаясь понять, что же делать дальше. Можно было немного передохнуть — и он уснул. Акаша посмотрел сквозь маленькое окошко из прихожей. Женщина прошла в небольшую пристройку у дома, открыла дверь. Стук всё продолжался, как будто кто-то только-только начал жить, ещё даже не осмыслив себя, но уже жадно цепляясь. Послышались звуки, скрипы, стук. Через несколько минут она вскрикнула, а затем вывела двух полуголых женщин.

— Ноженька моя, Анечка!.. — оживилась своим существом пожилая женщина. — Это же Анечка!..

И бросилась к ней. Начались непонятные звуки, всхлипы, переживания исчезающей разлуки. Пожилая женщина повернулась к уставшему Гавриилу своими последними слезами и кое-как протянула:

— Спасибо!..

— Он, мамочка… мамочка!.. — кричала вышедшая на свет женщина, задыхаясь взахлёб слезами. — Он!.. Давно нас… мамочка!

Проспав несколько минут, Гавриил резко встал и пошёл в сторону. Акаша замялся, пытаясь раствориться, чтобы не портить момент своим грязным существом, но, всё-таки, медленно вышел и быстро побежал за другом. Никто не заметил эту виноватую тень.

Гавриил шёл очень быстро. Акаша едва поспевал за ним и удивлялся скорости, с какой может двигаться — возможно, если бы он задумался, может ли двигаться вообще, то перестал, потому что сил в нём было намного меньше, чем он расходовал. Проходить голыми ступнями по насмешливо выступающим камням было непросто — тем более, если делать это быстро. Гавриил терпел и шёл. Ему нужно было выполнить последнее поручение перед тем, как он сможет закончить миссию.

Вечерним колесом двигалось к закату солнце. Гавриил и Акаша шли по последнему ручейку улицы частного сектора, который впадал в озеро микрорайона. Здесь, друг за другом, стояли исполины, в которых тысячами жили творящие — и потому проклятые на нищету — люди. Рядом торчала брошенная стройка с полупостроенными домами. Нужно было спуститься с небольшой возвышенности — туда, где прошла асфальтовая полоса, переходящая в грунтовую. Рядом с дорогой стояли кучи машин, в ожидании хоть каких-нибудь хозяев, и просто жалко ржавели под тяготой жары.