Белый камень в глубине колодца

Глава 1. Фея в балетках

Наши дни (2015 г.)

Пыльные электронные часы на столе показывали три двадцать утра.

Динке не спалось. Она крутилась с боку на бок, то откидывая одеяло, то, наоборот, заворачиваясь в него, как торопливая гусеница, а когда все-таки провалилась в сон, ей приснилась Ляна.

— Ты лучше своего Руслана встреть! — строго сказала Ляна и закрутила ус.

В Динкином сне сестра напоминала дядьку Черномора. Где-то на заднем плане ходила по цепи кругом странно пушистая Людочка Сыркина, а Баба Яга-Надин варила уху из Золотого Петушка. Петушок демонстрировал редкостное равнодушие к своей дальнейшей судьбе и даже ухитрялся всхрапывать…

Динка проснулась. Рядом и впрямь кто-то храпел. В ноздри настойчиво лезла перегарная вонь, и Динка зажала нос. Что-то подсказывало ей, что Попик снова ошибся дверью.

Еще пару месяцев назад Динка бы всерьез испугалась, а теперь только брезгливо отодвинулась. Попик, он же Виктор Викторович Попов, квартирант Надин, путает двери регулярно. Накушавшись всласть, он заваливается спать, и непременно к Динке. И непременно после четырех утра. Она почти привыкла.

Врезать замок Надин запрещает: у нее вечный, ничем не обоснованный страх, что однажды замок сломается и придется вызывать слесаря. Слесарь увидит Попика, донесет, куда следует (налоги-то за квартиранта они не платят), и кончится их беззаботная жизнь.

Бабушка любит придумывать проблемы себе и другим. Можно сказать, это ее единственное увлечение, помимо готовки и спекуляций на человеческих чувствах.

Динка бесшумно сползла с кровати. Растолкать и выгнать незваного гостя она не решилась, да и противно было до него дотрагиваться. Надо сказать Надин, пусть потрет ему уши. Хотя, зная бабушку, та скорее окатит из чайника, чтобы быстрее. Виктор Викторович промокнет, и Динкино одеяло с простыней тоже… Ладно, пусть спит.

Сдернув со спинки стула одежду и полотенце, Динка прокралась в душ — к счастью, свободный и даже теплый чуть-чуть. Чудеса! Воду им должны были отключить еще вчера, потому что платить в этом месяце выпало за свет, а Попик опять упросил бабушку подождать с квартплатой недельку-другую.

На кухне полусонная Ляна хлебала кофе, кое-как подогретый на спиртовой горелке. Вполне себе бодрая Надин на той же самой горелке пыталась разогреть вчерашнюю гречку.

— Всем доброго утра, — пробормотала Динка.

— Привет, Динь-Динь, — хрипло отозвалась сестра. — Кофе хочешь? Могу поделиться.

За те восемь лет, что прошли со злополучного вечера двадцать первого декабря, Ляна сильно изменилась. Заматерела, если это понятие применимо к женщине. Стрижку, правда, носила ту же, кудряво-короткую, обзавелась парой шрамов на лице, начала курить и выпивала по пятницам. Очень скромно выпивала, однако проницательная Надин все равно хмурилась.

«Скатывается наша Лянка. Как пить дать, скатится, — ворчала она. — Замуж ей надо, да кто ж возьмет такую… убогую».

Рая в шалаше не получилось: Людочка Сыркина, пресытившись адреналином и общественным порицанием, однажды захотела нормальную семью. Человеческую — с мужем, с детьми. А когда жена не оценила, Людочка собрала все самое ценное из совместно нажитого и ушла, не попрощавшись. Записка «Прости, малыш, но я устала» не в счет. Ляна тогда всерьез начала пить. Скатываться, по выражению бабули. Не случись того, что случилось, — укатилась бы сразу…

Динка помотала головой. Она не хочет — ни кофе, ни вспоминать. Она приучила себя жить сегодняшним днем. Просто жить, как живется, и своим примером не давать катиться Ляне. Вдруг та возьмёт и укатится совсем?

— Не хочешь, как хочешь. — Сестра сделала последний глоток черной жижи и отставила кружку. — Отрава на тумбочке, Динь. Вальсакора не было, завтра привезу. У вас до завтра хватит?

Динка кивнула. Проблем с речью у нее немного, но, когда есть возможность промолчать, она ограничивается жестами.

Все наименования из полуметрового списка лекарств Надин сестры Кудряшовы знали наизусть. Ляна называла их длинно: «Отрава для бабкиного организма и семейного бюджета» или коротко: «Отрава». Именно на «отраву» уходила большая часть заработанных сестрами и выклянченных бабушкой денег. То, что выклянченные деньги иногда вдвое превышали честно заработанные, оскорбляло Ляну до глубины души.

— Уху покорми, — напомнила младшей внучке Надин. — Я забыла.

Заметив хозяйку, Паганини вытаращил глаза и зашевелил усами. Динка утверждала, что он ей так радуется. Надин утверждала, что она дура. Ляна, поранившись о шипы во время первого и последнего переселения сома в новый аквариум, считала, что дурак именно Паганини. Но, как бы там ни было, скрежетал плавниками он только в присутствии Динки. Ни Ляна, ни Надин не удостаивались такой чести.

Приютить сома «на месяц, всего на месяц, девочки» упросил сосед, старичок-профессор Евгений Глебович Худошин. Он уезжал к дочери в Америку и взять с собой гигантский аквариум с одиноким ворчуном Джекфишем никак не мог. Девочки согласились, приютили. Евгений Глебович на радостях оставил им полугодовой запас рыбьего корма (что сразу насторожило Ляну, и она попыталась ненавязчиво отказаться) и улетел за океан, чтобы через неделю свалиться с инсультом.

Аккурат через полгода, когда уже подходил к концу оставленный профессором корм, Ляна столкнулась на лестнице с дочерью профессора Худошина. Та приехала продавать квартиру. Вместо ответа на вполне безобидный вопрос «А как же Джекфиш?» Ляне пожелали молча следовать махровым маршрутом и удачно добраться, из чего Ляна сделала вывод: рыбку они могут оставить себе.

С гигантским аквариумом платидорасу Джекфишу, которого Динка незаметно перекрестила в Паганини, пришлось расстаться. Таращил глаза и скрежетал он в новом доме, маленьком и скромном, а старый, невзирая на молчаливые Динкины протесты, продали довольно удачно.

Глядя, как сестра воркует над рыбой, Ляна не удержалась от комментария:

— Ты его еще в хвостик поцелуй!

Динка не ответила, а Надин, оставив попытки разогреть кашу, погрозила Ляне кулаком.

— Ладно, братва, я в общагу, — широко зевнула Ляна, клацнув челюстями. — Попику от меня пламенный привет. Как опохмелится, пусть звякнет, дело есть.

— К вечеру, кажись, и звякнет. — Надин поджала сухие губы. — У него сын вчера защитился. Отцу, понятное дело, не позвонил… Ох ты ж!..

Прическа бабушки, какое-то невразумительно скопление «колбасок», белых локонов и завитков, в очередной раз развалилась, и Надин, ленясь идти за шпильками, наскоро воткнула туда парочку вилок.

— Динка! — рявкнула бабушка. — На работу и завтракать! То есть завтракать и на работу!

— Работа не волк, — сказала Ляна, целуя сестру в макушку. Только Ляне Динка позволяла находиться к ней так близко, от остальных шарахалась. — Пожалей внучку, баб Надь. Смотри, какая бледная. Загнется Динка в твоем могильнике.

— А куда ее девать прикажешь, в цирк? Или обратно в магазин наш цветочный? Так не возьмут, они мне ту корзину с розами до сих пор припоминают.

Работала Динка Кудряшова в районной библиотеке помощником библиотекаря. Единственное место, куда ее взяли после девяти классов, с отсутствием какого-либо другого образования и по знакомству. Не считая цветочного магазина, о котором Динка предпочитает не вспоминать. Слишком много людей. Пугающе много, хоть магазин и захудалый. А мрачная, пыльная и, главное, пустынная библиотека — самое то. Знай себе сиди, листай толстые, вкусно пахнущие старой бумагой и мудростью тома. Пара младших школьников и какой-нибудь изъеденный молью любитель чужой мудрости заглянут, и только.

Динке в библиотеке нравилось, а зарплата… зарплата везде копеечная. Не ей выбирать.