Подземный гараж

Короче говоря, одиноких подруг замужние жены, которые в подобных делах были не настолько щепетильными, как я (у меня-то отвергнутых подруг не было, я любила слушать, что происходит в мире за пределами нашей жизни), — таких подруг жены быстро выживали из компании. Правда, прежде чем это сделать, несколько раз пробовали свести подругу с каким-нибудь хорошим знакомым, холостяком, так как были убеждены, что эти двое просто созданы друг для друга. Попытка, однако, не приносила результатов, потому что одинокие подруги тогда еще полагали, что они сами способны выбирать для себя партнера, причем по возможности в романтических обстоятельствах, а не так, что ты попала в какую-то компанию и там оказалось только двое одиноких гостей, ты и тот мужчина, которого тебе хотят навязать.

Гости танцуют, уже и выпили что-то, и тут начинается какой-нибудь идиотский медленный танец, и мужчина, этот идиот, с каким-то неестественным юмором говорит, дескать, я вижу, мы тут с вами — готовая пара, и приглашает ее танцевать, и все время, пока звучит «I am sailing»[15] или что-нибудь другое, но тоже невероятно сентиментальное, рассказывает про свои капиталовложения. Несет какую-то лажу, мол, надо держать нос по ветру и вовремя ухватить момент, и тогда можно задешево приобрести большую партию тех бумаг, которые пока еще никому не нужны, и что он именно в этом деле профи, именно это он умеет. Подруга же говорит, извини, у меня дома собака, она уже старая, у нее диабет, в общем, нужно вовремя дать ей поесть, да еще инсулин, это в самом деле — серьезно, ни минуты свободного времени нет, но собака эта уже тринадцать лет со мной, даже не представляю, как можно жить и о ней не заботиться постоянно. Ага, говорит мужчина, так ты, значит, собачница, песня как раз подошла к тому месту, где «to be near you, to be free»[16], — он знал, что есть женщины собачницы, а есть кошатницы. Да, отвечает она. Мужчина: ему лично всегда больше нравились собачницы, они совсем другие, потому и собачницы, они более человечные, а не такие жеманные и капризные, как кошатницы. Подруга на секунду останавливается, смотрит на мужчину, она рада, этот мужчина знает то, что все знают: собачницы — они другие, но мужчина уже повернул тему: а вот у некоторых есть и собака, и кошка… И тут подруга говорит, не сердись, мне пора, и дверь за ней закрывается, и на какое-то время она исчезает из этой компании.

Позже, по прошествии нескольких лет, такие подруги часто возвращаются в компанию, но уже не как члены компании, а как близкие подруги жены, с которыми можно обсудить всякие там проблемы, а для этого необходимо встречаться по крайней мере раз в неделю, а иногда и чаще. Конечно, это — только алиби, потому что на самом деле в такие моменты жена встречается с очередным любовником, для этого ей и нужна бывшая подруга, которую, в свою очередь, устраивает такая ситуация: она надеется, что сейчас она сможет заполучить мужа подруги, который всегда ей нравился. Она уже думает, что в один из таких случаев договорится с ним о встрече, жены можно не опасаться, та как раз занимается сексом в съемной квартире, и подруга уже берет телефон, и тут вдруг до нее доходит: ведь тогда муж поймет, что его жена вовсе не с ней. С чувством разочарования она листает свой блокнот со списком мужчин, которые могут идти в расчет. Подумав с минуту, она выбирает второго в списке и посылает ему на первый взгляд ничего не значащую, но для мужчины, конечно, вполне понятную эсэмэску, вроде: ты как, в порядке? На это мужчина, который как раз дома один, жена ушла на репетицию хора, что очень хорошо, недостаток лишь в том, что время от времени приходится ходить на концерты, и тогда ужасно или посредственно исполненный Монтеверди или, не дай бог, хоровое исполнение народных песен выматывает твою нервную систему, но это все-таки дешевле, чем куча других занятий, например тренинг коммуникации, или психодрама, или танец живота, не говоря уж о маниакальном шопинге. В общем, мужчина тут же ответил, мол, у меня есть два часа. А у тебя? У женщины тоже нашлось.

Одинокие мужчины сами покидают компанию. Они видят, женщины уже все при партнерах, да и разве можно это выдержать, разговоры вечно идут о всяких таких вещах, как детский сад, экскурсии, какую выбрать школу и до чего же удивительные способности у ребенка в разных видах спорта, или к искусству, или вообще. Кроха еще пешком под стол ходит, а уже видно, какой он одаренный, и одаренность эта отбрасывает свет и на родителей, ведь у кого попало не родится необычный ребенок. На эту тему у каждого из родителей находится что сказать, например как тренер или там учитель музыки похвалил их ребенка, выделил из всех прочих; потом, когда с этим закончили, не могут остановиться, рассказывая всякие забавные случаи о своих детях. Ну такая прелесть эти дети, говорят они, хлопая себя по коленям, и какое это великое дело быть родителями…

Мы действительно были вроде как члены какой-то секты, которые понимают друг друга по одному-единственному слову, по половине слова, а тем, кто этого языка не знает, среди нас не было места. Но кто мог бы всерьез возражать против такой ситуации. Вокруг детей вращается вся твоя жизнь, и обязательно нужно, чтобы ты услышал от другого, что с его ребенком было то-то и то-то и что следует делать, если, к примеру, у ребенка понос. И у кого какой опыт в связи с обязательным медосмотром или в вопросе выбора детского сада или школы. Это совсем не было скучным, особенно если учесть, что все эти разговоры велись о детишках, о которых разве что по недоброжелательству можно сказать, что они такие же, как их родители, потому что они еще не стали такими. Те скверные качества, которыми щедро наделены родители, лишь когда-нибудь проявятся у детей, а пока об этом нет и речи. Никто не мог сказать, что это не настоящая жизнь, потому что она-то как раз и была настоящей. Каждая такая тема, о которой ты готов подумать, какая же это невероятная чушь, идет ли речь о торте в форме поезда или о зверях, которые, едва живые от долгой неволи, бродят, шатаясь, в клетках зоосада, — за каждой такой вещью стоит какой-нибудь смеющийся ребенок, который благодарен за то, что в мире существуют эти вещи и что он их может видеть.

Мужчины, несмотря на это, какое-то время еще приходили — правда, в основном ради выпивки. У семейных обычно скапливается огромное количество напитков: подаренные бутылки палинки из поездки в Трансильванию, вина и виски с именин и дней рождения. Семейные в это время еще не пьют так много, их время заполнено другими вещами. Затем, позже, разрыв становился все же неизбежным. Я знала, что нехорошо, если с нами нет людей, которые не во всем похожи на нас, к тому же эти люди ведь имеют самое непосредственное отношение к мужчине, с которым я живу, к его прежней жизни. Так что это для него нужно, чтобы они оставались, чтобы он мог говорить с ними на темы, которые занимали их в то время, когда еще не было семьи, — но не мог же он привязать их к себе. Дружба эта, сказал он однажды, похожа на тротуар, прокладывая который, рабочие украли чуть ли не весь асфальт, — тротуар такой мало-помалу рассыпается в пыль. Они нужны нам, говорила я ему. Он отвечал, что, при своей работе, не может поддерживать связь с двумя дружескими компаниями. Или семейные, или прочие, а поскольку он семейный, то прочие неизбежно отсеиваются. Я говорила ему, что он мог бы что-то сделать для них, я хотела, чтобы он это сделал, но знала, что, собственно говоря, совсем не из-за него эти люди отдалились от нас, а потому, что мужчины, у которых нет семьи, неспособны, даже под выпивку, выносить семейную жизнь других и неизбежные при этом правила, касающиеся порядка и тишины. Еще не хватало нам из-за какого-то там придурка делать то и не делать это, говорили они, когда, уйдя из гостей, усаживались в корчме. Чтобы они меня с дерьмом смешивали, когда я поставил бокал с виски на стол и ребенок из него отпил… Словом, общие темы постепенно сходили на нет: ведь с семейными случается совсем не то, что с холостяками. Мужчины, которые захаживают на женский рынок, не могут даже представить себе, как это можно из месяца в месяц, из года в год спать с одной и той же женщиной. Семейные же, узнавая о новых победах приятеля, укрываются за моральными бастионами: насколько-де это безвкусно — так менять женщин и ни за одну из них не чувствовать никакой ответственности, и до чего же это низко — обещать женщине то и се, плести всякие небылицы о любви, тогда как цель всего лишь одна — переспать. И в этом была доля истины. Многие женщины становились и становятся жертвами какого-нибудь, совсем не думающего о женитьбе мужчины, отдают ему свои лучшие годы, полагая, что уж им-то удастся его приручить, а когда обнаруживают, что ничего не вышло, обычно бывает уже поздно.

Спустя какое-то время с нами остались только те, кто похож на нас. Каждый был таким же, как мы. Они делали точно то же, что мы, мучились с теми же проблемами. С ними было легко: общая жизненная ситуация создает основу для взаимопонимания. Не важно, кто где работал, какой у него был характер, — мы находились в одной лодке. Общие походы на природу, летний отдых, семейные праздники. Сцеживание молока, с этого начиналось, потом — детская коляска, памперсы, морковное пюре, понос, прививки, детский сад, Микулаш[17], школа, кукольный театр, музыкальная школа, лыжные тренировки, училка, обучение плаванию, Пасха, Рождество, день рождения, торт, подарки, логопед, детские болезни, брекеты, кто делает лучше, каждый делает лучше, каждый делает хуже, бабушка, дедушка, соревнование по декламации, другая школа, готовка, дедуля болен, дедуля умер. Будет со мной моя постелька в раю? Не будет она с тобой в раю.

Когда появились дети, в нашу жизнь опять просочились и родители. Они появлялись на семейных мероприятиях, становясь обязательными участниками такого рода встреч. Их смех был частью общего смеха, когда распаковывали подарки и в пакетах было именно то, о чем они так мечтали. Родители спрашивали, когда и что мы делаем, брали календарь и отмечали в нем, когда мы дома, когда куда-нибудь уезжаем, помечали дни, которые они будут проводить с детьми. Они попадали в годовой семейный ежедневник. Они находили возможность дать знать, когда согласны с тем, что мы делаем, а когда думали, что надо бы по-другому, как следовало бы одевать детей, какие же мы безответственные, когда… И тут следовали фразы, которые я слышала еще ребенком; было время, когда от этих фраз я готова была взорваться, но сейчас — нет.

Я не чувствовала, что эти фразы надо исключить из нашей жизни, — такие они были привычные. Я не задумывалась, как это получается, что с помощью этих фраз они проникают в нашу жизнь так глубоко, что их присутствие становится уже деструктивным. Я рада была, что они есть. Я сама этого хотела. Нужно, чтобы у ребенка были бабушка и дедушка, и у наших детей они были, потому что достигли преклонного возраста и при этом оставались в расцвете сил. Невозможно было даже подумать, что этому, мне все еще кажущемуся пугающим расцвету сил настанет тот же конец, что и всякому расцвету, — что он перестанет быть. Да и откуда это можно было знать? А особенно — когда.

Кроме всего прочего, была и реальная необходимость в том, чтобы время от времени они присматривали за детьми. На родителей мужа нельзя было рассчитывать. Отец задолго до этого был вычеркнут из семьи. Случилось то, что сын его столько раз себе представлял, но сделать до того момента не смел. Во время очередной ссоры в руке у него оказался кухонный нож. Хлеб ему не отрезали: когда он хотел есть, он сам должен был его отрезать, а сейчас ему как раз хотелось есть. Подростки, особенно мальчики, всегда хотят есть. Отец ударил мать, и сын внезапно рванулся от хлеба к дерущимся родителям и совершил то, о чем потом, на судебном заседании, адвокат сказал, что это был поступок, совершенный в состоянии аффекта, то есть мальчик, собственно, в тот момент был не в своем уме. Хотя он собирался это сделать уже много лет: правда, пока это не случилось, он сам не думал, что сделает. Его оправдали. Он же был ребенок. Он вернулся в школу и помалкивал о том, что произошло. Делал вид, будто ничего не было, хотя я не думаю, что подобное можно стереть из памяти навсегда, что в мозгу есть такая защитная функция. Сыну повезло, отец не умер, но ушел из семьи, и теперь неизвестно даже, жив ли он. Мать же, ну, она не в таком состоянии, чтобы справиться с двумя внуками. Она и к своему-то ребенку никак не относилась, хотя отца уже не было с ними: из-за ежедневного страха и бесконечных обид она разучилась любить кого бы то ни было.