Поцелуй

Было что-то жесткое и безапелляционное в ее взгляде. Предупреждение? Типа, не против развлечься, ничего серьезного, так? Ну, нет, милая, так не пойдет, ты нужна мне вся! Честно сказать, внутри сначала я спасовал. Оглядел эркер, внутри которого мы сидели, по дуге снизу вверх и опять вниз. Пока я проделывал этот финт, решил, что в этот раз я ее не упущу, сделаю все возможное и невозможное. И посмотрел на нее снова. Мой взгляд был полон решимости, и, думаю, она поняла. Ее взгляд смягчился, она улыбнулась и откинулась на спинку кресла. Сказала, что объелась. Я тоже расслабился — а не надо было. Спросил, где она успела побывать, порекомендовал места, где ей, на мой взгляд, будет интересно, и вдруг предложил вместе сходить в комнату смеха в одном из развлекательных центров, сказал, что это отличная разрядка и я сам с удовольствием сходил бы. Она посмеялась и сказала, что подумает. Я осмелился попросить ее номер. Она написала его на салфетке, я тут же набрал и попросил ее сохранить мой.

Я наивно полагал тогда, что, раз у меня теперь есть ее номер, я владею ситуацией, и чувствовал себя крутым и мужественным. Наше общение дальше потекло гораздо свободнее и непринужденнее. Странно, как будто мы решили первую стоящую перед нами задачу. Тут мне отчетливо пришло в голову, что легко не будет. Мне точно. И я подумал: хорошо, я готов. Я старался собраться внутри, чтобы она чувствовала, что на меня можно положиться. Да — до меня дошло! — ей нужен мужчина, на которого она могла бы положиться. Я даже, мне кажется, стал смотреть на нее по-другому. Теперь я смотрел на нее как на женщину. Я разговаривал с ней, смеялся, спорил даже, но внутри меня наполняла нежность, мне так хотелось подойти к ней и обнять. И не выпускать из своих объятий. Быть рядом и защищать. Так я чувствовал.

Мы допили кофе, я расплатился, и мы вышли на площадь. Она настаивала, что сама за себя рассчитается, но я ее опередил. Сказал, что мне очень приятно ее угостить и это ни к чему не обязывает. Она нахмурилась, но отступила. На улице стало холодно и ветрено. Она взглянула на часы, и я тоже: было уже довольно поздно. Прохожих было совсем мало. Она поблагодарила меня за вечер, и я пошел провожать ее до остановки. Автобус все не приезжал, мы ждали его одни под козырьком. И начался ливень. Она расстроилась, что не взяла зонт: ей до дома пешком далеко бежать. Я вспомнил, что у меня в рюкзаке валялся маленький складной зонтик на всякий случай, и с радостью его ей отдал. Сказал, что живу совсем рядом с остановкой.

Стою и думаю: вот идиот, надо было сказать, что мне тоже далеко бежать, и вызваться проводить ее до дома, чтобы вернуться потом под зонтиком! Подъехал автобус, но не тот. Пассажиры вышли и побежали скорее по домам. Один остался стоять, видимо, не хотел мокнуть без зонта, но посмотрел на нас, достал пакет, накинул на голову и тоже побежал. Мы снова остались одни. Я увидел, что ей холодно, собрался накинуть на нее свою куртку, но она наотрез отказалась, беспокоилась, что я замерзну и простужусь. Даже сделала шаг назад, а в глазах страх. Я надел куртку. Меня задела ее реакция: я хотел, чтобы ей было тепло, я ничего не ждал взамен.

Отвернувшись, я выпрямился и стал смотреть перед собой на площадь, как ее заливает дождем. Мне надо было собраться с мыслями. Я растерялся, но успокаивал себя: все хорошо, я сейчас посажу ее на автобус, а позже, завтра-послезавтра, в выходные, свожу ее в комнату смеха. Это будет здорово! И тут я почувствовал ее руку на своем рукаве и даже вздрогнул. Она стояла совсем близко, говорила «спасибо за заботу», что правда тронута. Так близко, подняла лицо… взгляд такой мягкий, и эти звезды… я так и не понял, что на меня нашло, но я осторожно охватил ее лицо ладонями и поцеловал. О!.. Она не отвечала, но приоткрыла губы, не оттолкнула меня. Не знаю, сколько времени прошло. Я, не отрываясь, и нежно, и горячо целовал и целовал ее.

Наконец, смог оторваться. Она застыла с закрытыми глазами на несколько мгновений. Приоткрытые губы сомкнулись. Я все смотрел, как она приходит в себя. Мне кажется, в те секунды меня не было. Просто не существовало: смотрел на нее будто из другого мира. До сих пор, несмотря ни на что, стараюсь сохранить в памяти это переживание и каждую деталь, каждый оттенок… Она, поморгав, открыла глаза, сначала растерянно смотрела, затем, словно очнувшись, порывисто вздохнула, будто способность дышать только вернулась к ней. Аделаида! Что я делаю? Нет, не тогда, а сейчас… плачу… хватит, от слез строчки расплываются!..

Прошли сутки. Адские сутки. Может быть, ради них все это! Рука дрожит. Я рвал и метал все это время, рыдал, стенал! Это единственное сокровище, что у меня осталось — мои воспоминания! Мое счастье и моя боль! Я ревел, как раненый зверь… Что ж, главное — писать. Я уже не могу не писать — мне нужно написать об этом! Никто не прочитает — я пишу для себя. И все же надо продолжать. Я потерял ее. Понимаю, что у меня ее никогда не было, но от мысли, что, если бы я не совершил тогда этой ошибки и все могло бы сложиться по-другому, меня рвет на части! Но именно сейчас, черт возьми, я чувствую себя живым, а не тогда, когда я лелеял надежду обрести ее! Чертов извращенец!..

Эта психолог-ведущая… обратился к ней, когда до меня дошло, что сам я не смогу выйти из замкнутого круга. Это она дала мне такое задание — написать. Я не обещал, что это можно будет прочесть. Это останется только моим. Напишу и сожгу! Сожгу и избавлюсь от этой ноши!..

Идти, значит, от начала и до конца. Откуда ни возьмись, из темноты, из-за стены дождя с плачущими фарами ворвался автобус. Молниеносным движением она вскочила на подножку, дверца закрылась, и автобус снова исчез так же, как появился. Я остался на остановке, и в голове сначала было пусто, как в вакууме, а затем мысли лавиной накрыли меня, одна сбивчивее другой, то радость, то грусть и отчаяние, а когда лавина сошла, я отчетливо понял, что сделал то, чего нельзя было делать. Внутри все заныло от предчувствия — сбывшегося предчувствия. Я торопливо вынул телефон из кармана, хотел позвонить ей, но остановился, решил, что сейчас ей неудобно разговаривать.

У нее был мой зонт, и я пошел под дождем. А он лил и лил не переставая. Тогда я побежал. Из-под ног брызги летели во все стороны. Меня хватило минут на десять, и я набрал ее. Не ответила — хорошо, попозже, через десять минут. Шел и поглядывал на часы — ждал, когда пройдут эти десять минут. Позвонил снова — тишина. Ладно, буду звонить каждые десять минут, и однажды она ответит. Шел дальше. Озлобился. Я уже и на себя злился, и на нее: Боже, ну, что я такого сделал? Ну, поцеловал, ошибся — с кем не бывает! Неужели крест надо ставить на человеке в таком случае?! Неужели даже возможности извиниться и выговориться он не достоин?! Я вдруг остановился и задрал голову: с дымчатого темного неба крупные капли тяжело и больно разбивались о мое лицо. Я опустил голову. Зашел под козырек ближайшего магазина, вызвал такси и попросил отвезти меня на вокзал.

Когда я приехал на станцию и вышел на перрон, дождь закончился. Никого не было — сыро и холодно. С фонарей над головой капала вода. Я вдруг подумал, что это только так кажется, что фонари горят ярко, а если подниматься все выше и выше, они станут маленькими огоньками, а если еще выше и еще — мерцающими звездами в темноте. Дурацкие мысли, но почему-то от них мне становилось легче. В этот момент громкоговоритель задрожал и дребезжащим голосом стал вещать, что прибывает какой-то поезд, кажется, на ту платформу, где я стоял. Еще несколько минут было тихо, а потом двери подземного перехода стали раскрываться, и из них повалил народ с сумками, рюкзаками, чемоданами. Кто-то, поеживаясь, жаловался на холод и сырость. Пассажиры разбрелись по перрону в соответствии со своими вагонами. Я наблюдал за ними, то и дело уступая дорогу.

Вдалеке, еще невидимый, прогудел поезд. Свет от его мощного прожектора игольчатыми белыми лучами разрезал повисшую в воздухе влагу, казалось, отражался в мельчайших капельках и становился от этого еще ярче. И вот поезд вырвался вперед, со скрежетом пытаясь остановиться. Народ суетился, задрав голову в поисках нужного числа на вагоне, кто-то что-то кому-то кричал, показывал, но от грохота состава, поглощающего все звуки, ничего нельзя было разобрать. Наконец, пыхтя, поезд остановился, на перрон спустились проводники, пассажиры подтянулись к ним вместе с багажом и провожающими. Нужно было еще выпустить прибывших, и народ нехотя расступался. Первые, неловко выволакивая свой багаж, оглядываясь, покидали поезд, вторые с нетерпением толкали свои билеты проводникам, торопясь добраться до своих мест. А я стоял, наблюдая за этим действием, и мне остро захотелось тоже сесть в поезд.

Сесть в поезд… Я размышлял: ну вот, сяду я, а билета у меня нет, и меня скоро высадят на первой же станции, а, может быть, тут же выпрут. А голосок из ниоткуда мне и говорит: зато ты хоть немножко проедешь на этом поезде — ты уж постарайся не попасться сразу на глаза проводнику! А я ему отвечаю: это полный бред, меня даже в вагон не пустят без билета! Честное слово, он ответил что-то вроде «тьфу». Я посмеялся про себя, но мне тут же стало грустно. Я вспомнил Аделаиду. Чувство от мысли, что я не могу сесть в этот поезд, по крайней мере, прямо сейчас, и то, которое сдавливало мое сердце при воспоминании о ней, были похожи, только второе было гораздо сильнее.

Да, именно тогда я понял, что она — тот поезд, на который у меня нет билета. Нет у меня права садиться и ехать в этом поезде. Почему-то нет. Понял — не значит принял. Я стал вспоминать, как целовал ее, как прикасался к ее лицу, ее глаза, всю ее, все ощущения, вкус ее губ… даже голова закружилась! Сколько у меня было женщин, но ни с кем ничего подобного не испытывал. Урвал у жизни этот поцелуй, на который не имел права… А, может, осмелился, и жизнь подарила мне такой подарок и тут же высадила на следующей станции!..

Пошел домой пешком: мне нужно было время, чтобы все обдумать. Я не хотел терять дочь — это единственное, что стало важным для меня. Я составлял план действий. Я не хотел больше жить как прежде, мириться с тем, что жизнь моя проходит в тени, в стороне, за стеклом. Хватит топтаться на месте! Сколько можно только наблюдать? Пусть меня пронзит острый свет прожектора! Случится ли чудо, и Аделаида ответит мне, или этого не произойдет, уже не имело такого значения — я решился. Придя домой, я сварил кофе на двоих, разбудил жену, поговорил с ней, предупредил, что подам в суд, если будет препятствовать общению с дочерью, собрал вещи, отвел дочку в детский сад, сообщив ей по дороге, что папе придется уехать… Вернулся за вещами, а жена вдруг сказала, что не будет препятствовать, что малышке нужен отец и прочее. Я посмотрел ей в глаза, потом попросил прощения, поблагодарил и ушел.

Пробовал связаться с Аделаидой, звонил, писал сообщения — без ответа. На мастер-классах она больше не появлялась. А через полгода, весной, гуляя с дочерью, я встретил ее в парке. Увидел издалека: она была с мужчиной, сынишка кружил вокруг них на самокате. Они двигались нам навстречу. Мужчина по возрасту что-то около пятидесяти, рядом с ним она выглядела хрупкой, нежной девушкой. А он — эдаким богатырем. Как же она была прекрасна! В тот момент мне пришло в голову, что так выглядит влюбленная женщина, которая чувствует себя любимой. И радостью, и болью отозвалась эта мысль в моем сердце. Они прошли мимо, не обращая на нас внимания. Я оглянулся: она мягко склонила голову, прижимаясь к его плечу, он же в ответ обнял ее за плечи и поцеловал в макушку.