Год порно

* * *

Марк подошел к кассе и попросил девяносто второго на триста восемьдесят рублей. Похоже, кассир привык к таким отчаянным дозаправкам. Он без всяких эмоций повторил слова Марка и кивнул, мол, можно оплачивать. Всю дорогу до Коли Марк сокрушался, что нужно было сначала забрать его, а только потом ехать на заправку — вдруг он предложил бы накинуть. Теперь придется ехать без уверенности, что хватит на обратную дорогу, злиться за эти переживания на своего единственного друга и подавлять эту злобу, потому что тот ни в чем не виноват.

Коля вышел из подъезда, вид у него был сосредоточенный. Как на камеру. Высокий и стройный, одет по-питерски, то есть, как он сам говорил, во что попало. Ему шло.

По колесам, сказал Коля, уложив чемодан в багажник. Демонстративно закинул в рот «Ментос», протянул пачку Марку и истерично хохотнул.

Нет, думал Марк. Сам он не догадается. А Марк скорее съел бы себя изнутри, чем потребовал с Коли или кого-нибудь другого денег.

До вылета оставалась еще пара часов. Коля всегда летал через Чебоксары. Оттуда дешевые прямые рейсы до Питера, и это не так далеко от Йошкар-Олы. Коля шутил, что чебоксарский аэропорт — это филиал «Дикси», но Марк не понимал, потому что в Йошкар-Оле «Дикси» нет.

Ну это как «Магнит» или «Пятерочка», только хуже, объяснил Коля.

По пути они заехали в Кокшайск, деревню на Волге, собрать цветов. Коля — своей девушке в Питере. Марк — маме. У нее сегодня день рождения.

Они оставили машину у проселочной дороги и разбрелись. Марк гулял по лугу и, сгибая локоть стебля, срывал цветы, которые ему приглянулись. Росло много вероники и иван-чая. Попадался шалфей. За высокой травой спрятались кусты, названия которых Марк не знал. Они были цвета запекшейся крови. Марк нарвал их с запасом и пошел дальше.

По траве легко можно было определить, докуда в половодье доходила вода и как и куда стекала. В этих руслах она приминалась к земле даже спустя несколько месяцев сухости и тепла. Эта инертность была повсюду, но только теперь, взглянув на нее со стороны, Марк заметил ее и в себе. Что-то в его улыбке — может, угол, под которым губы расходились в стороны; может, прищур, — что-то в его теле явно двигалось вслед за отцом. Хотелось остановиться, развернуться, сбежать — но ведь Марк уже все это сделал, и что с того.

Какой же ты милый, господи, сказал Коля, широко улыбаясь.

Пожалуйста, перестань говорить господи. Это и так кринж, а после порно…

Боже, серьезно?

Марк покачал головой, и Коля рассмеялся. Он насобирал больше вероники, и его букет уходил в фиолетовый. А у Марка — в красный.

Прекрасно, сказал Коля. Твой тоже ничего.

Марк с Колей вместе учились в школе. Потом Коля поступил в Питер и теперь приезжал все реже. Они могли не писать друг другу месяцами, но, когда виделись, общались часами, придумывали тупые шутки и много смеялись. Ни с кем другим у Марка такого не было, поэтому он считал Колю самым близким другом.

Покажи хоть ее фотки, сказал Марк.

Не, я пока не готов.

Да ладно, покажи, даже если она не очень красивая.

Боюсь сглазить. Ну, знаешь, как с детьми: нельзя фотографировать первые сорок дней. Вот тут так же.

Они положили цветы в багажник и поехали в аэропорт. Марк ощущал в теле усталость. Дорога обнимала его обочинами и вгоняла в транс. Ему это нравилось. Обычно он ездил по трассе довольно быстро, быстрее разрешенной скорости, а сейчас — как положено. И ему не было скучно, он посматривал на деревья по сторонам и на трассу. Прижимался к правому краю, чтобы другим машинам было проще его обогнать. К тому же так меньше расходовался бензин.

Мы успеваем, не переживай.

Что? — спросил Коля.

Марк повторил, и Коля кивнул.

Все норм?

Да как обычно.

Марк думал, что Коля сейчас поделится, но тот молчал.

Чего случилось?

Ничего не случилось. Забей. Я просто боюсь летать.

С каких пор?

С тех пор, как самолеты начали падать.

Марк хотел спросить что-то еще, но Коля уставился в телефон. Он скроллил и тыкал так агрессивно, что Марку было слышно.

Тут не ловит связь.

Я чищу галерею.

Марк прибавил музыку и решил сконцентрироваться на дороге, раз уж Коля выбрал закрыться и врать. Когда проезжали по ГЭС, он посмотрел на Волгу. С чувашского берега выпирали высокие холмы. А на воде белели волны. Казалось, река нигде не заканчивается и уходит прямиком в небо.

Красиво так.

Россиюшка, сказал Коля.

Они закурили напротив аэропорта. Коля аж дрожал от нетерпения вернуться в Питер. Он все говорил про него и говорил, стебал Марка, что наконец попьет нормального кофе, сходит в бар, послушает качественную живую музыку, — ему скоро должно было стать так хорошо, что это бесило.

Вчера они болтали в машине, пока наверху, в квартире брата Коли, стирались вещи Марка. Родители недавно переехали за город, так что Коля останавливался у него. Брат был эталоном русского мужчины: крупный, рукастый, с женой и детьми. Марк еще со школы ему не особо нравился. Он никогда с ним не здоровался, а если Марк что-то спрашивал, тот либо просто игнорировал, либо отвечал Коле. Едва ли он помог бы, если бы Коля не соврал, будто ему самому тоже нужно постираться перед отъездом.

Они уложили вещи в стиралку и спустились обратно. Через лобовое стекло виднелись только штампованные многоэтажки нового района, и Коля с Марком их невольно рассматривали. Коля расспрашивал про кочевую жизнь, и Марк рассказывал, как сначала варит на газовой горелке макароны, потом сливает из кастрюли воду, добавляет масло, там же жарит котлеты или мясо и перед тем, как есть, достает запрыгнувших внутрь насекомых.

Фу, то и дело говорил Коля. Какой кайф.

О себе Коля почти не говорил, что на него не похоже. Из них двоих он всегда был громким, открытым и общительным. В юности они любили лазить по заброшкам. Марк прятался в темноте, а потом прыгал на Колю, и тот кричал как сумасшедший. Ответить тем же у Коли не получалось — Марк только цепенел от ужаса, а потом делал вид, что не испугался.

Коля уставился куда-то за спину Марка, делая последние тяжки, потом раз пять щелкнул ногтем фильтр, сбивая пепел, и поднял взгляд на Марка.

Где тут мусорка?

Вон.

Коля вроде как хотел сказать что-то еще, но передумал, развел руками и обнял Марка.

Спасибо, что довез.

Не переживай, летать на самолетах безопаснее, чем ездить на машине.

Чего?

Ну, ты же боялся упасть.

А, да. Хах. Спасибо.

Коля ушел, и Марк поехал обратно.

Чем ближе он подъезжал к родительскому дому, тем страшнее ему становилось. Даже приспичило посрать, и он подумывал заехать в кофейню, но уже не успевал. Не хватало еще опоздать. Марк оставил машину напротив дома. Открыл заедающую калитку. Подошел и нажал на звонок. Дверь открыл отец, а за ним стояла мама. Они улыбались. Обняли его по очереди. Марк вручил букет, и мама сказала, что он очень красивый. Она снова обняла его и шепотом попросила сегодня без ссор. Марк кивнул и сказал, что ему нужно в туалет.

Дорогие люстра и плитка. Биде. Большое зеркало в раме. Под ним беспорядочно пылились флаконы дорогих отцовских одеколонов, бритва, набор лезвий и куча разных тюбиков и упаковок известных марок, которыми никто не пользовался. Маминых вещей не было. Она пользовалась ванной при спальне. Любой гость, зайдя помыть руки, сразу видел семейную драму.

В столовой стоял огромный букет, подаренный отцом. Тоже красивый. В этом он всегда был хорош. Если бы еще и дарил эти букеты только маме, наверное, все было бы по-другому. Хотя Марк порой признавался себе, что ушел не из-за измен отца. Он толком и не знал, из-за чего ушел. Они просто поссорились, и Марк выпалил, что уйдет из дома. В тот момент это казалось ему каким-то прозрением, мол, да, так будет правильно. И чем дольше он сейчас здесь сидел, тем больше убеждался, что не ошибся.

За столом разговор особо не клеился. Родители спрашивали про работу и жизнь, но все, что сейчас происходило у Марка, напугало бы их и только огорчило, к тому же ему до сих пор было больно после их ссоры, так что Марк отвечал односложно, раздраженно. Он рассказал всего одну историю — о том, как мылся в речке с утками.

Ты знаешь, сказала мама, так ведь и появился человек. Однажды на планете был только океан. Потом прилетела утка и снесла два яйца, из которых вылупились два брата. Они были богами. Один из них и создал человека.

В маме всегда как-то уживались взаимоисключающие вещи. По воскресеньям, пока Марк и отец спали, она ездила на службу и возвращалась с пакетиком церковных булочек. Они были не очень вкусными, поэтому часто засыхали на столе нетронутые. Но мама брала их снова и снова, и семья нет-нет да и съедала пару штучек. А с молебнов в священных рощах она привозила трехэтажные марийские блины и лепешки из творога. Их съедали сразу.

А другой, я так понимаю, был кем-то типа дьявола, сказал Марк. И откуда в нем в такие моменты берется этот ироничный принижающий тон.

Отец понимающе закивал в сторону Марка, типа ох уж эти сказки. Марка смутило, что они вдруг оказались на одной стороне.

Что-то вроде того. Но все относительно. И дьявол не всегда только злом занимается.

Так, сказал отец. Сейчас научишь сына. Он еще и сатанистом станет вдобавок.

Вдобавок к чему?

К бомжу.

Ответы Марка постепенно выбесили отца, и начался, даже, скорее, продолжился, спор, из-за которого Марк ушел из дома. Отец сказал, что Марк не понимает, как все работает в этоммире, что он не знает истории и устройства общества. Марк напомнил, что сдал обществознание на сто, а историю на восемьдесят баллов. Да и вообще, он всегда писал хорошие эссе и выиграл олимпиаду.

Было такое, сказал отец, а потом — все.

Просто ничего из этого не работает.

Марк объяснил, что в школе верил в то, что написано в учебниках, а теперь — нет, потому что в реальности все не так. Потому что Болотная. Потому что Крым. Для Марка это было потому что, а для отца — поэтому, вот они и спорили, а мама слушала. Отец сказал, что молодежь просто пришла на готовенькое, не знает ничего об ужасах, которые здесь происходили, о развале, который здесь был. В очередной раз рассказал историю о том, как однажды к нему в офис нагрянули бандиты и направили на него автомат, а он все равно отказался быть у них под крышей.

А вам бы просто пить и веселиться, дело понятное, сказал он. Так вы страну и развалите.

Поможешь мне с чаем?

Я с сыном разговариваю! Сама сделай чай.

Мама покраснела и отвела взгляд. У нее блестели глаза. Самые красивые глаза на свете. Сапфиры цвета маминых глаз. Она несколько раз моргнула и протерла их пальцами. А потом улыбнулась. У Марка кольнуло в груди.

Пойдем помоем посуду, сказал Марк.

Началось неловкое бряцанье тарелок. Посуду отца забрала мама. Марк взял все остальное, и они пошли на кухню. А отец лег на диван в гостиной и громко включил новостной канал.

Ты как? — спросил Марк. Прости, что так вышло.

Ничего, все хорошо. У папы сейчас просто очень непростой период. Ты ни при чем.

У тебя сегодня день рождения.

Все правда серьезно, покачав головой, прошептала мама.

Какие-то проблемы с налоговой, из-за которых отца могут посадить. Мама пообещала потом рассказать подробнее, но, когда однажды зашла к Марку на смену в кофейню и принялась рассказывать, выяснилось, что она и сама не знает деталей. Только просила поддержать отца, дать ему понять, что они его любят. Единственное, на что Марк не был способен.