Что увидела Кассандра

Вечер пятницы

Мы с мужем уже должны были делать ребенка, но вместо этого спорим, дойти до мексиканцев или заказать пиццу; наши позиции неизменны: ему нравится мексиканское местечко неподалеку, он обзывает его неплохим, а я, конечно, понимаю, что мексиканцы около дома нормальные, но неплохо – это все еще недостаточно хорошо, чтобы не заказать средненькую пиццу домой, и раз уж мы ее ждем, о, точно, у меня овуляция, вперед; я снимаю лифчик, чтобы показать серьезность своих намерений, но он надевает ботинок, потому что в последнее время у моего мужа должно быть подходящее настроение, ему надо, чтобы секс был о любви и о нас, а не просто ради того, чтобы меня обрюхатить, на что я отвечаю: а что, бессмысленный секс уже не возбуждает, и, кстати, оплодотворение женщины – это отдельный фетиш, я была на реддите, я знаю, так что просто представь себе, как я наливаюсь, и зрею, и разрываюсь семенем, как гнилая дыня, выброшенная в поле катапультой и растекающаяся внутренностями по траве или что-то типа того, плевать, не мне здесь давать инструкции по поднятию хуя, но я знаю, что мое возбуждение тает, пока муж сидит на диване, одна нога в ботинке, другая босая, и говорит, что нам надо почаще выходить в люди, на что я отвечаю, что мексиканский ресторан на нашей же улице за «выходить в люди» не считается, и знаешь что, знаешь что, ты просто хочешь куда-то пойти, потому что не хочешь со мной ебаться, и он говорит, что это неправда, и мне не обязательно так грубо выражаться, и вот тут я уже срываюсь, потому что не то чтобы секс всегда был только о любви, или о нас, или о чем-либо кроме того, чтобы мой муж спустил, поэтому я замахиваюсь на него другим ботинком и говорю, что теперь твоя очередь взять себя в руки, как большой девочке, и он говорит, как мне, блядь, заставить хуй стоять, если я беру себя в руки, как большая девочка, и я говорю, ну представь на моем месте другую, чего проще, ты типа вообще догоняешь, что такое секс, и это, видимо, уже перебор, но, как я уже сказала, мои яичники начинают разгоняться, как Хитрый койот[13], пробежавший десять метров над обрывом, гравитация вот-вот испортит ему всю малину, и мой муж уходит из комнаты и хлопает дверью, я слышу, как он говорит твою ж мать, слышу, как берет телефон и заказывает пиццу, вегетарианскую со свежими овощами, и не просит добавить пепперони на одну из половин, потому что знает, как я люблю пепперони, а он обижен, обижен достаточно, чтобы устроить мелкую пакость, такую, которую невозможно будет не заметить, когда пицца наконец приедет, и когда он заходит в комнату, я не говорю ему, что все слышала; он садится рядом со мной на кровать и берет меня за руку, он выглядит измотанным, мы касаемся плечами, и даже пока я думаю, чем мы вообще занимаемся, как мы можем позволить себе ребенка, если нам даже не выдают кредит, а вино мы покупаем в аптеке[14], если мы постоянно ссоримся и заказываем в интернете слишком дорогие футболки с остроумными надписями, которые нам не нужны, если я пью антидепрессанты, а он хронический ковырятель в носу, да, даже пока я думаю о том, что мы еле-еле держимся за клочок земли, отделяющий нас от раскаленной лавы, мой муж кладет меня на икеевскую кровать, одна ножка которой подперта книгами, и целует мое лицо, потом грудь, и это не эротично, но мило, и его тяжелое тело нависает надо мной, и, какая радость, он заставляет свой член встать, думая о незнакомках: женщинах в латексе, лопающих воздушные шары, и он входит в меня, а пицца приедет через час, и мы откроем коробку, а там, погляди-ка, пицца без пепперони, и, боже, что бы мы ни делали вместе, что бы мы ни сделали вместе, когда мы откроем коробку, нет никакой уверенности, что там вообще будут пепперони или овощи, может, там будет чикен барбекю, которое не нравится ни мне, ни ему, или размокшая тайская лапша, или рыба, мертвые глаза и холодная чешуя, и почему я вообще хочу, чтобы мой муж прижимал меня к этой кровати, пока мы ждем этой пиццы без пепперони, пока он представляет на моем месте кого-то еще, и закрывает глаза, и ввинчивается в меня, но именно этим мы и занимаемся, и он кончает с тихим стоном, говорит мне в волосы, он всегда так делает, что любит меня, и уходит мыться, я знаю, что он думает о пицце без пепперони, жалеет о содеянном, надеется, что мы просто посмеемся и забудем, как будто, когда она приедет, у меня будет какой-либо выбор, кроме как съесть ее, потому что и мне часто нужно великодушие, потому что я люблю его, и поэтому, когда мы откроем эту коробку, я закачу глаза, улыбнусь, но не скажу больше ни слова, не испорчу нам ужин разговорами об отсутствии пепперони и о пустоте внутри меня, которая настаивает, неутомимо и беспричинно, чтобы ее заполнили, не разбираясь, готовы ли мы, готова ли я или нет.