Love Lockdown

Итачи рассматривает внушительную стопку книг.

— Мы с Кисаме должны были сегодня совершить убийство.

Конан пренебрежительно машет рукой.

— О, да, оказывается, этот человек упал со скалы сегодня рано утром. Так что у тебя есть два дня свободы. — Она встает, отряхивая плащ, и слегка улыбается ему. — Я верю, что ты воспользуешься ими с умом.

Остальная часть комнаты изгибается до земли, когда она скользит к дверному проему; в последнюю секунду она оборачивается, строго глядя на них всех.

— Если я услышу хоть один крик боли, хотя бы один, вы все потеряете привилегии на витаминную воду на этой неделе.

— Да, Конан, — хором хором повторяют они, и она дарит им легкую улыбку и выскальзывает в коридор.

Они молчат до тех пор, пока не перестанут слышать ее легкие шаги; в этот момент Итачи быстро покидает укрытие кровати, хватает экземпляр «Сна в летнюю ночь» и бьет им Хидана по лицу, в то время как Дейдара зажимает руками рот Хидана, чтобы тот не закричал.

— Какого хрена? — Хидан задыхается, его глаза наполняются слезами от столкновения с внушительным фолиантом. — Я думал, она сказала «никакого насилия»!

— Поправка, — спокойно говорит Итачи. — Она сказала, что крики от боли запрещены. Пока никто не кричит, мы все в безопасности. Это было за то, что разбудил меня в восемь утра.

Затем он подходит к двери и с надеждой держит ее открытой. Тоби смотрит на него в шоке.

— Итачи-сан! Ты… ты… выгоняешь нас?

Голос ниндзя-отступника в оранжевой маске начал дрожать, и Итачи вздыхает про себя.

— Я не выгоняю вас. Мне просто нужно немного тишины и покоя, чтобы ознакомиться с этой новой формой поэзии.

Тоби бросается вперед, пользуясь случаем, чтобы вцепиться в руку Учихи, все еще покрытую пурпурным свитером.

— Мы можем быть мирными и тихими!

Итачи бросает злобные взгляды на остальных своих товарищей, которые изо всех сил стараются выглядеть как можно безобиднее и незаметнее. Что, честно говоря, довольно сложно, когда указанная группа товарищей состоит из гибрида синей акулы и человека семи футов ростом, человека с серебряными волосами, заметно обнаженного выше пояса и с четками, андрогинного подрывника со смехотворно длинной светлой гривой, которая может или может быть или не быть фальшивой, и… Тоби.

— Очень хорошо, — просто говорит он, прежде чем вернуться в свою кровать, открыть «Макбет» и начать читать.

Итачи прочитал половину пролога, прежде чем понял, что он больше не может изображать безразличие; он поднимает голову и видит, что Кисаме, Хидан, Дейдара и Тоби смотрят на него с выражением недоверия, написанным на их лицах.

— Какого черта, гм? — спрашивает Дейдара, наклонив голову.

Итачи поднимает бровь.

— Что?

Кисаме жалеет своего напарника.

— Произведения Шекспира, — говорит он, — это произведения страсти. — Он выжидает мгновение. — Итачи. В тебе много чего есть, но страсть — не одно из этого.

— Каким образом это может быть проблемой?

— Прочти это вслух, гм, — Дейдара плюхается обратно на кровать Кисаме. — Прочувствуй это. А потом напиши своей девушке шедевр.

Итачи обводит их всех взглядом.

— Поддерживаю предложение, — сладко чирикает Тоби.

Кисаме пожимает плечами.

— Три голоса за?

— Ебаная задница, — говорит Хидан, просто для выразительности.

— Я…

— Извини, — робко прерывает Кисаме. — Твое мнение не в счет.

— Я вас всех ненавижу, — бормочет Итачи.

Тоби весело подпрыгивает вверх и вниз.

— Если ты так говоришь, это не значит, что это правда!

В следующую секунду подушка Итачи летит по воздуху, вступает в прямой контакт с маской Тоби и сбивает его с кровати Кисаме. Тоби в смятении взвизгивает и сворачивается в клубок в качестве защитного механизма.

Дейдара ухмыляется, теперь уверенный, что его утро официально началось отлично.

— Когда мы снова встретимся втроем, — бесцветным голосом начинает Итачи, снова глядя в книгу, — под громом, молнией или дождем?

Хидан преувеличенно закатывает глаза.

— Это будет чертовски долгое утро… — шепчет он Кисаме.

Итачи прекращает чтение, хватает другую подушку и многозначительно смотрит на местного фанатика Акацуки.

Хидан поднимает руки, защищаясь.

— Я ничего не говорил!

— Как угодно, — несколько обиженно поправляет Итачи, прежде чем продолжить чтение.

Итачи читает пьесу вслух целый час подряд; удивительно, что ей даже удалось привлечь его внимание, но на полпути к Сцене III он официально, неизбежно, безвозвратно попал на крючок. Его глаза почти прикованы к странице в течение часа, после чего он поднимает взгляд на долю секунды и обнаруживает, что Хидан, Кисаме, Дейдара и Тоби изображают действия, сопровождающие его повествование.

Дейдара нервно смеется, когда чувствует на своей спине тяжесть взгляда Учихи; он медленно оборачивается, пытаясь улыбнуться, что на самом деле больше похоже на болезненную гримасу.

— Ты знал, что театр — это форма искусства, гм?

Сохраняя бесстрастное выражение лица, как всегда, Итачи тщательно отмечает страницу и откладывает книгу.

***

Пейн и Конан сидят на кухне, тихо обсуждая местонахождение восьмихвостого зверя за привычным утренним ванильным капучино и черничными вафлями, когда их мирная рутина завтрака внезапно прерывается несколькими громкими ударами и долгим, протяжным воплем агонии. К тому времени, когда Пейн в испуге кладет вилку, тот же звук повторяется, хотя на этот раз в сопровождении длинной череды ненормативной лексики.

Они пробираются к основанию лестницы и находят Дейдару, свернувшегося в клубок, и Хидана, лежащего на нем сверху, бормочащего болезненные мольбы своему богу. Тоби прижался к перилам, жалобно постанывая, а Кисаме неподвижно лежит лицом вниз на бесценном персидском ковре.

Пейн смотрит на жалкую картину и безмолвно удаляется на кухню, бормоча себе под нос о никчемных подчиненных, которым не хватает социальных навыков.

Конан, однако, опускается на колени и помогает оттащить почти бессознательного Хидана от задыхающегося Дейдары.

— Спасибо, гм, — выдавливает светловолосый ниндзя-отступник, вытирая немного крови с уголка рта. — Итачи становится очень странным, гм.

Конан скрывает улыбку.

— Ты знаешь, что Тачи-тян всегда был… немного уникальным, Дейдара.

Хидан подтягивается и принимает сидячее положение, раздраженно поглаживая значительную шишку на затылке.

— При всем уважении, сестренка, ты превратила его в гребанного монстра.

Куноичи Амекагуре приподнимает бровь.

— Объясни?

— Чертова поэзия, — говорит Хидан, глубоко вздрагивая. — Он действительно, тревожно, увлекается этим. Я не удивлюсь, если он спустится к обеду в цветочном маленьком берете, знаешь ли.

Этому мысленному образу требуется несколько мгновений, чтобы запечатлеться в умах всех присутствующих; когда это происходит, никто не может удержаться от вздоха ужаса.

Верный предсказанию Хидана, Итачи проводит следующие несколько часов, запертый в своей комнате, одержимо читая, перечитывая и анализируя каждое шекспировское произведение, известное человечеству. Однако на середине «Гамлета» это экстраординарное стремление к поэзии на самом деле перестает иметь какое-либо отношение к Сакуре; каким-то необъяснимым образом он нашел идеальный бальзам для своей беспокойной души.

Итачи отказывается от своего литературного анализа только для быстрого перекуса суши, да и то только по настоянию Кисаме. Однако, к большому неудовольствию населения в целом, за все пять минут, что он находится на кухне, он говорит только куплетами.

К тому времени, когда остальные члены Акацуки уверены, что он снова благополучно вернулся в свою комнату, все они устремляют обвиняющие взгляды на Конан; она слегка увядает.

— Мои извинения.

Уже закат, когда Итачи наконец кладет ручку; его глаза заплывают, и он поднимает левую руку, чтобы медленно помассировать правую, пока он перечитывает результаты своей работы.

Его удовлетворенная задумчивость внезапно прерывается Кисаме и Дейдарой, входящими в комнату.

— Ой, Учиха, гм, мы прерываем твое счастливое маленькое поэтическое время, потому что Лидер-сама хотел сыграть в Монополию… э, какого хрена?

Это последнее, испуганное, восклицание вызвано тем, что Дейдара едва не наступил на один из сотен листов бумаги, которыми завален каждый квадратный дюйм комнаты. К счастью, Кисаме удается схватить его за шкирку, и подрывник в испуге вертится на месте.

— Что это, Итачи? — заинтригованно спрашивает Кисаме — его напарник всегда отличался тщательной организацией.

Итачи встает и потягивается.

— Моя рукопись, конечно же, — невозмутимо отвечает он.

Дейдара стоит на цыпочках, пытаясь не задеть и волоска бумаги в непосредственной близости; теперь он понимает, что каждый лист памятной бумаги Акацуки исписан спереди и сзади узким элегантным почерком Итачи.

— Это твой поэтический шедевр для Сакуры, гм?

Удивительно равнодушный к тону Дейдары, Итачи начинает осторожно брать каждую страницу, расставляя их по возрастанию.

— Да, это так.

Кисаме решает помочь, полагая, что они ни за что не смогут найти доску Монополии под всем этим безумием. Через несколько минут, когда они правильно скомпилировали все страницы, стопка оказывается примерно в половину высоты лица Дейдары.

— Как мило, гм, — вздрагивает подрывник. — Твоя плодовитость и преданность пугают лишь немного. — Он делает паузу, что-то обдумывая. — Но как ты собираешься отправить его Сакуре, дражайший, ведь слизняка здесь нет, гм?

Итачи молча кладет рукопись на тумбочку, прежде чем вытащить потрепанный свиток с несколькими сложными узорами. Он делает небольшой надрез на подушечке большого пальца, прежде чем плотно вдавить его в свиток.

Кисаме моргает.

— Я не знал, что у тебя есть призывное животное.

— Это потому, что это, наверное, что-то милое, типа утенка или что-то в этом роде, гм, — громко шепчет Дейдара.

Итачи прекращает призыв, чтобы бросить на него ледяной взгляд.

— В порядке важности: слизняка зовут Дориан Грей; это заявление довольно иронично, оно исходит от человека, который носит пушистые тапочки с утятами, и я не использовал этот конкретный призыв больше лет, чем мне хочется припомнить; он был назначен для меня, когда я был капитаном АНБУ.

— А, — выдавливает Кисаме, в то время как Дейдара возмущенно вопит. Однако звук превращается в приглушенный визг, как только в пространстве между ними появляется гладкий черный волк с малиновыми глазами.

Итачи находит время, чтобы весело взглянуть на своих товарищей, перевязывая стопку бумаги шелковистой черной лентой и кладя ее в ждущую волчью пасть.

— Харуно Сакура, — объясняет он. — Куноичи из Листа, розовые волосы, зеленые глаза; подходи к ней, только если она одна.

К удивлению Дейдары и Кисаме, волк слегка наклоняет голову, очень похоже на своего хозяина, и исчезает из комнаты.