Номер с золотой визитки

— Моё имя вам ничего не скажет, но, пожалуйста, не надо никуда звонить. Это ни к чему, — судя по всему, мои телодвижения, которые я скрывала, как могла, всё-таки не ускользнули от внимательного, словно сканирующего и пронизывающего взора. Замечание молниеносно заставляет меня отдёрнуть руку от аппарата сотовой связи. Возможно, не самая разумная реакция, но если вы действительно хотите что-то сделать, то не ждёте наиболее подходящего момента, а просто берёте и действуете, ведь так? Если бы мне собирались навредить, то вряд ли бы стали пускаться в длинные объяснения и подбирать самые подходящие и уместные слова. — Вы спасли меня вчера ночью, и я здесь, чтобы вас поблагодарить, и не более того. Вы сделали хорошее дело. Несколько безрассудное и глупое, но хорошее, — договаривает он, и я тут же понимаю, что конкретно произошло с его всё равно прекрасным лицом, и вспоминаю каждую, даже самую мелкую деталь вчерашнего вечера. Всё то, о чем подумывала рассказать Норе, но в последний момент решила этого не делать.

А именно то, как, услышав то, что не предназначалось ни для моих, ни для чьих бы то ни было ещё ушей, не считая себя равнодушным человеком, не смогла пройти мимо и проигнорировать чужую боль. Нас учат быть настороже, избегать угроз, неприятностей и проблем. Разумнее, не останавливаясь, было продолжить свой путь, пока о моём присутствии не стало никому известно, но мне бы хотелось, чтобы в подобной ситуации меня также выручили и помогли. Начинать нужно всегда с себя, и ноги сами привели моё тело на тошнотворные, дикие, берущие за живое и неприятные звуки ругательств, сталкивающихся кулаков и драки, и именно так я и оказалась там, где опасно. Инстинкт самосохранения будто отключился, попытка убедить себя не вмешиваться не принесла положительных результатов. Моему взгляду предстали двое крепко сцепившихся в рукопашной мужчин. Рассмотреть их не представилось возможным, но сомнений в том, кто в данный момент превосходит силой противника и является нападающим, а не жертвой, а кому, грубо зажатому у кирпичной стены переулка, остаётся лишь обороняться, у меня совсем не возникло. Тем временем, которое словно замедлилось и растянулось в пространстве, схватка становилась всё ожесточеннее и яростнее, а характерный шум громче. Притаившись в темноте, я словно ждала, что они, возможно, одумаются и остановятся, позабыв обо всём том, что толкнуло их на путь распри, и, обнявшись, помирятся. Но когда в свете выглянувшей из-за облаков луны я заметила лезвие неожиданно ярко блеснувшего ножа, то поняла, что больше ждать нельзя. От меня, вероятно, зависела жизнь человека, и вследствие этого моё дальнейшее промедление несло в себе настоящую угрозу для попавшего в западню человека. Мне часто говорят, что, как дочь полицейского, я обладаю, пожалуй, слишком обострённым чувством справедливости, наверняка проникшим в мои гены ещё при зачатии. Не в силах по-прежнему оставаться безучастной, в какой-то момент я осознала, что в моих руках оказалась стеклянная бутылка минералки.

Это было не совсем внезапное решение. Оно являлось почти стопроцентно обдуманным и взвешенным, но, тем не менее, я всё равно несколько неожиданно для себя самой обнаружила, что занесла её над головой выхватившего холодное оружие мужчины, а потом обрушила тару вниз. Едва успев обернуться и кратко взглянув на меня расширившимися в немом удивлении неприятными холодно-карими глазами, он тут же потерял сознание и упал на грязный и мокрый после недавних проливных дождей асфальт. Бутылка выпала из моей внезапно ослабевшей правой руки, а я сама впервые за последние несколько минут сделала полноценный вдох, одновременно уловив на себе изучающий взгляд, и тут же вспомнила, что здесь, помимо меня, не считая поверженного, есть и ещё один живой человек, с помощи которому для меня всё и началось. Он мог оказаться кем угодно, но я бы вряд ли простила себе просто уход, предварительно не убедившись, что он относительно в порядке. Совершенно не размышляя и действуя абсолютно инстинктивно, я даже протянула руку, чтобы позволить опереться на себя и помочь ему подняться и принять вертикальное положение. Но незнакомец справился сам, и только тогда, когда он выпрямился, я поняла, насколько он высок, и что наша разница в росте составляет никак не меньше десяти, а то и пятнадцати сантиметров.

— У вас всё хорошо? — я уже было собралась предложить вызвать скорую помощь и полицию, когда поверженный мною мужчина, неожиданно придя в себя, встрепенулся у наших ног и, сфокусировав свой взгляд на мне, удивительно ясным и чётким голосом, так не сочетающимся с его контуженным и несколько помятым видом, произнёс.

— Я тебя ещё найду, сучка. Можешь даже не сомневаться. Это однозначно был последний благородный поступок в твоей жизни.

— А ну заткнись, — фактически прорычал в ответ спасённый незнакомец прежде, чем наклонился и спустя некоторое время, похоже, вырубил его снова. Как именно это произошло, из-за темноты сказать я точно не могла, но подробности, как и то, откуда у него такие познания, меня и не волновали. Имела значение лишь пугающая угроза, которую я всё-таки услышала от начала и до конца и не собиралась преуменьшать её значение. Так ко мне вернулся временно ушедший инстинкт, призвавший спасаться и не оглядываться назад, и, словно очнувшись от некого транса, я незамедлительно повиновалась этому исходящему из самих глубин души призыву.

Я сбежала, каким-то образом не обронив свою сумку и магазинный пакет, и торопливо покинула ту мрачную и навечно напугавшую меня аллею. Нормализовать участившееся дыхание удалось, лишь оказавшись в своей прихожей и заперев дверь на все замки и даже цепочку, чего я в принципе никогда не делала, несмотря на три года проживания в квартире. Но я была напугана, всё моё тело дрожало, и, не понимая, что на меня нашло, и как я могла быть такой глупой и безрассудной, я была близка к полуобморочному состоянию. На улицах мегаполисах, к числу которых относится и Нью-Йорк, где я живу с самого своего рождения, случается всякое. Риск лишь возрастает, если, будучи в одиночестве и не имея сопровождения после наступления сумерек, ты позволяешь себе свернуть с оживлённых улиц туда, куда не достаёт свет фонарей. Но в какой-то момент мои мозги словно затуманились, мыслительный процесс прервался, и я фактически подставила себя под удар. К моему величайшему счастью, я в порядке и совершенно невредима, но произойти могло всё, что угодно. Меня накрыла приличная истерика. Мне едва удалось собрать себя по частям, чтобы добраться до комнаты, принять успокоительное, на всякий случай хранящееся в прикроватной тумбочке, и рухнуть в кровать. Купленные продукты так и остались валяться там, где я их бросила. Меня же это совсем не волновало. Больше не чувствуя аппетита и погружаясь в спасительный сон, я мечтала лишь о том, чтобы к утру мои благие намерения и то, каким ужасом они могли обернуться, просто забылись, как самый страшный кошмар. Ни за ночь, ни в течение дня этого, к сожалению, так и не произошло. Оказываясь на улице, я ощущала беспокойство и риск и неоднократно думала, что за мной следят. Мне мерещились нападение и похищение, а сейчас мой рассудок и подавно заполняется разрозненными картинками, соединяющимися в одно целое, и у меня нет ни малейшего представления, как это остановить. Но в то же самое время в груди поднимается злость и даже почти что ярость, и именно эти чувства и поглощают всё моё внимание. Как можно делать выводы об умственном развитии человека, совершенно ничего о нём не зная? Мы абсолютно чужие друг другу люди, а он уже позволил себе вынести вердикт, что я недалёкая, тупая и наивная? Ну уж нет.

— Так вот как вы благодарите? — задаюсь вопросом я, даже не пытаясь говорить тише и сдерживать собственные эмоции, прорывающиеся на поверхность. — Называя меня неразумной и глупой? Да кто вы вообще такой, что позволяете себе говорить так о тех, с кем едва знакомы? Вы меня не знаете. Собственно, как и я вас. Учитывая все эти вещи, это как минимум бестактно. А вообще вам лучше уйти.

— А ведь вы правы. Это, и правда, некрасиво. Вот только я не употреблял в ваш адрес ни одного эпитета из тех, что вы тут упомянули. Вы всё не так поняли.

— Да неужели? И в чём же именно я ошиблась?

— Да в моём к вам отношении! Глупы вовсе не вы, а принятое вами решение, ведь вы не знаете, куда влезли. Наверное, я и сам этого до конца не знаю, но в любом случае я вам благодарен, и, если что, вы можете на меня положиться.

— Нет, — немного придя в себя, качаю головой я.

— Что нет?

— Мне ничего от вас нужно. Но я хочу, чтобы вы немедленно ушли, пока я действительно не позвонила, куда надо.

— Хорошо, я понял. Не волнуйтесь. Считайте, что меня уже нет. Вы позволите? — спрашивает он, указывая на дверь. Я вспоминаю, что перегородила путь к единственному выходу из квартиры, и торопливо отхожу вправо, не сводя взгляда с незнакомца и внимательно следя за его осторожными передвижениями. Наверное, мне, и правда, ничего не угрожает, но собственный шумный выдох доносится до меня только тогда, когда за ним захлопывается сразу же запираемая мною дверь. Я обхожу все комнаты, заглядываю за двери и под кровать и, лишь убедившись, что здесь никого, возвращаюсь в прихожую, чтобы раздеться.

Тут-то на глаза мне и попадается золотая визитка, лежащая на тумбе для обуви, и, взяв её вмиг задрожавшими руками, я немедленно понимаю, кому она принадлежит. Это его визитка. Имя, выведенное аккуратным печатным шрифтом по гладкой поверхности. Оно кажется мне знакомым, будто где-то я его уже слышала, но в голову не приходит ничего конкретного. Не слишком-то это и важно. Я наклоняюсь и выкидываю прямоугольник твёрдого картона в корзину для бумаг под своим столом. Делая это, я не жалею о таких поспешных и опрометчивых с точки зрения рассудка действиях, но исключительно в силу того, что пока невероятна далека даже от мыслей об изменении собственного мнения.