Право на Одиночество

— Захар Петрович… и без того тошно…

Она вновь отвернулась к окну. И сползла по сиденью вниз. Поджала губы. Ей не хотелось этого разговора, хотя и без него нельзя было обойтись. Громов взглянул на неё. И ему стало стыдно за эти упреки из прошлого. Взгляд его скользнул по круглым шрамам на кистях. По тонкому, едва заметному шраму на ее виске, спускающемся вниз к щеке. И в грудине больно прострелило воспоминаниями. Он сжал ее руку.

— Прости, прости меня. Я не должен. Посмотри на меня. Ну.

И она посмотрела ему в глаза, улыбнувшись.

— Я не злюсь. Вы правы. Во всем. Поэтому и хочу уехать…

— Отъезд ничего не изменит, неужели ты этого не понимаешь… сбежишь от них двоих… начнешь заново. Но в твоей жизни неизбежно появятся другие. И снова чувства. И опять придётся выбирать, решать. Это жизнь. Это часть жизни. От себя нельзя убежать! От них можно. От себя нет! И что-то мне подсказывает, что, даже уехав, ты не сможешь отпустить эту ситуацию… Потому что любишь…

Мужчина озвучил то, что она старательно пыталась закопать в дебри своей души. И чужими устами это звучало так естественно и просто. И она была безмерно благодарна ему за то, что он был рядом с ней сейчас. За то, что всегда говорил то, что думал. И за то, что всегда помогал. Это так важно, чтобы рядом был кто-то, кто не боялся открыто говорить, не лукавить, и поддерживать в любой ситуации. Они подъезжали к родным просторам.

— Давай-ка ты поживешь, у меня на даче. Пока. Разберешься в себе. Хотя, мне кажется, у тебя для этого было достаточно времени. Если решишь уехать, держать и уговаривать больше не стану. Отвезу, куда скажешь. Договорились?

— Это неудобно… Захар Петрович! Что ж я к Вам на шею сяду?.. нет, я даже не хочу. Неудобно это. Злоупотребление Вашей добротой. Я не могу так…

— Ох, ну, что за дура, мне досталась! За какие такие грехи! — Шутливо проворчал он. — Я тебя приглашаю погостить у меня на даче. Слышишь, погостить. А не переехать ко мне! Разницу улавливаешь? Хотя, если ты хочешь переехать ко мне… — Задумчиво протянул он. — Это нам придётся сожительствовать… Делить кров, еду, быт… секс и всё такое… Я-то совершенно свободный старый холостяк, в принципе готов! Но вот, думаю, тебе еще пока рановато!

Анна закатила глаза. А он раскатисто рассмеялся. Да так заразительно, что она его поддержала.

— Так-то лучше. Погостишь, сколько считаешь нужным. Как решишься, я как обещал, мешать не стану. Отвезу в любую точку мира. Ну, а на кусок хлеба с чаем для гостьи, я уж точно заработал.

Она улыбнулась. Но всё равно чувствовала себя крайне неловко. Таким образом девушка поменяла вынужденную изоляцию на добровольную самоизоляцию. Дача Громова восхитила ее еще в первый раз. Теперь же она была счастлива здесь каждой клеточкой своего тела. Она просыпалась. Вдыхала воздух полной грудью. Открыто. Не боясь. Много думала. Много читала. Это время действительно шло ей на пользу. Это было что-то вроде завершающего этапа реабилитации. Захар приезжал раз в полторы недели. Уважал и не нарушал одиночество гостьи. Привозил продукты, и прочее необходимое. Он видел ее перемены. Внутренние и внешние. Не злоупотреблял встречами и уезжал достаточно быстро. Ему нравилось понимать, ощущать, что он сделал все правильно. Это давало ему крылья. Он прикипел к ней душой, несмотря ни на что. Как не старался он оградить себя от ее удивительных чар. Но не смог. Она стала для него близким, родным человечком. Важным в его устоявшейся жизни. Он не допустил лишь, чтобы эти тёплые, дружеские чувства переросли в нечто большее. Иногда он ловил себя на мысли, что при других обстоятельствах, он не отказался бы от этого романа. И тут же старался гнать эти мысли прочь из своей головы, как что-то постыдное и низкое.

Время шло. Дни перетекали в недели. Размеренно и медленно. В один из новых дней Анна вдруг сама осознала, что готова… в ней словно что-то созрело. Сознание или осознание. Это было так неожиданно. И в то же время странно. Изменилось всё. В одночасье. Она вдруг стала смотреть на всё иначе. Широко открытыми глазами. Другими глазами. Ей не хотелось больше бежать. Тем более прятаться. А самое главное, не хотелось больше уместить всё, абсолютно всё, за той чертой прошлого. Так старательно она пыталась упрятать свою жизнь туда. В прошлое. В серый и мрачный ящик, опутанный болью, страхом и страданиями. И только теперь поняла, что это ей оказалось не нужно. Поняла и почему, никак не могла избавиться от этого багажа, считая его балластом. Спустя столько времени. Но лучше поздно, чем никогда… Она была готова. Хотя нет… Не так. Она хотела жить дальше. Видеть мир. Смотреть на него. И чувствовать. Чувствовать всё. Это было единение с собой. Со своей душой. В ней открылось то второе дыхание, которое всегда как нельзя кстати.

Громов улыбался глазами. Он крутил в руке телефон. Разговор был непринужденным. На отвлеченные темы.

— Я обещал, знаю… Но всё же спрошу.

Среди прочего заговорил он. И Аня была готова к этому. Возможно, даже ждала.

— Ты созрела? С решением относительно будущего?

— Да. — Кивнула она. — Сегодня среда. Если позволите, я бы до субботы. И хватит на этом.

— А что в субботу? — Прищурился он.

— Вернусь в город. В цивилизацию, так сказать. И буду жить. Настраивать свою разрушенную жизнь. Хватит самоизоляции. Хватит жалеть себя. И хватит занимать вашу дачу.

— Ну, а последнем я бы совсем не переживал. — Заметил он. — Я рад, Ань. Честно.

— Спасибо Вам… За поддержку. За заботу. За своевременные пинки. Я бы без Вас накуролесила.

— Фиии… — Фыркнул он. — Ты вспомни, ты и со мной, уже накуролесила в своё время! Так что не болтай! Каждый своим путём идёт. По своим граблям.

— Ага. А кто-то по ним пляшет.

Они снова смеялись. Захар собирался уезжать. И уже во дворе, вдруг обернулся. На секунду задумался так, словно не знал, как сказать и стоит ли вообще. Она словно прочитала его мысли и сомнения.

— Говорите, как есть. Я пойму.

— Я… Подгажу, видимо, твои последние деньки добровольного одиночества. Может и нет… Просто хочу тебя предупредить.

Она кивнула головой в знак согласия. Они поняли друг друга. Услышали.

Утро было ясным. Лес мягко гудел. Летний тёплый ветер гулял в кронах сосен. Слышала негромкие доносившиеся звуки коттеджного посёлка. Вдохнула с удовольствием воздух. Умиротворение. Пила кофе на веранде. Раздумывая, возьмут ли ее обратно на работу. Понимала, что полностью вернуть старый уклад не выйдет. Но она скучала по своим цветам. День обещал быть жарким. После полудня появилось тревожное ощущение. Она толком не могла его ни с чем связать. Но интуиция штука тонкая. Поэтому тревога то нарастала, то пропадала. Ближе к четырём у открытых ворот остановилась машина. Аня видела ее. И теперь волнение заставляло пальцы подрагивать. Мешкалась. Но вышла на крыльцо. И теперь оставила всё позади. Все страхи, тревоги. Астахов уже стоял во дворе. И он волновался, как никогда. Ни на одном из своих заседаний. Он видел ее так близко. Призрак прошлого или настоящего. Не мог разобраться. Она была в шортах и белоснежной майке-алкоголичке. Видела, все его смятения.

— Здравствуй.

Услышал он, и даже не мог выдавить из себя улыбку. Ощущал себя полнейшим идиотом. Он всю дорогу готовил речь. Но увидев ее наконец, спустя столько времени… растерялся, как ребёнок.

— Отлично выглядишь…

— Спасибо. — Отозвалась она сухо. — Зачем ты здесь?..

— Ань, я хочу поговорить… Боже мой, сколько прошло времени… Адское количество… Я не верю. Не верю, что вижу тебя!

— Максим… Я не хочу… Ни говорить… Ничего.

— Ань… Просто выслушай. Все будет иначе. Понимаешь? Теперь всё будет по-другому. Совсем!

— Максим. — Повторила она. — Я не хочу. Я. Не шутила там. И не была не в себе. Я серьезно тебе говорю. Я не хочу говорить. Слушать. Всё кончено. Вернее, даже не так… Ничего не было. Ты уезжай. И не приезжай больше. не надо.

— Как это кончено?.. — Мужчина искренне не понимал. И к этому он был просто не готов. — Аня… Между нами… Мы…

— Я тебе ещё до всего произошедшего всё сказала. Ничего не изменилось. Нет никаких Мы. Есть Ты. Есть Я. И ты, в кое-то веки, услышь меня. Не себя! А меня!!! Понимаешь? Я не хочу говорить С ТОБОЙ. Слушать ТЕБЯ сейчас. Я хочу только одного, чтобы ТЫ уехал. Я не люблю тебя. И не любила тебя никогда. Ровно, как и ты меня. Максим, хватит. Хватит этой дурости.

— Ну, ведь тебе было хорошо со мной…

Эта фраза прозвучала так жалко, как попытка ухватиться за соломинку. И Астахову самому стало противно.

— Было. Мне ни с кем так хорошо не было. Это был лучший секс в моей жизни. Ты Бог в постели.

Он картинно вытаращил глаза и расставил руки в стороны, молча спрашивая, и что тогда? Она вздохнула.

— В жизни есть не только секс. Он важен. Но не настолько. Извини. Боже мой, какой бессмысленный разговор. Уезжай. Я прошу. Уезжай.

— Хорошо. Не хочешь со мной. Просто вернись в город! Нельзя же посидеть всю жизнь в лесу! Это идиотизм! Я не дебил! Я услышал тебя! Но мы ведь взрослые люди! Мы можем просто общаться! Я ведь не чужой тебе. Не враг, в конце концов…

— Я не говорила, что ты враг. Я вернусь. Не переживай. В субботу. Я вернусь. Но не думаю, что нам нужно с тобой общаться.

— Я заберу тебя. В субботу.

— Не надо. Это уже лишнее.

— У меня совсем не осталось шансов?

Спросил он, обернувшись. Она дернула плечами.

— Шансы есть всегда. Но не в этом случае.

Но Астахов вновь мысленно перевернул всё с ног на голову. Сел за руль. И ехал медленно. Свернул на поселковую дорогу. Притормозил. Там вдали чернела темная туча. Близилась гроза. Внимательно смотрел на небо. Слова девушки, одно за другим кружились в голове. И никак не укладывались. Он мог понять всё. И обиду. И злобу. Но никак не мог принять того, что она ничего к нему не испытывает. Это просто не укладывалось в его голове. В его реальности. Он был настолько твердолобо уверен в обратном. Ведь все факты указывали на это. Она хотела жить с ним. Но ушла к Сокольскому, не выдержав низкого шантажа последнего. И всё ради него. И в конце концов (самый весомый аргумент) она страстно хотела его. Астахов не понимал, какие ещё нужны доказательства ее чувств. К слову, о своих чувствах он почему-то не задумывался совсем. Безусловно, она влекла его. Потому что была отличной от других его пассий. И главным отличием было то, что она не бегала за ним, и не боготворила. И он осмысливал, переосмысливал каждое ее слово. Ее выражение лица. И та дистанция, которой она придерживалась. В этот момент он заметил знакомую машину, которая медленно проехала в сторону одинокого дома в лесу. Ревность, как выстрел. Сам не ожидал от себя. Всё повылетало из головы. И это захлестывающее чувство соперничества. Боролся с собой, пытаясь обуздать жгучие эмоции. И злился. Злился. На себя. На ситуацию. Но всё-таки развернулся и последовал обратно. Бросил машину. И короткими перебежками, за деревьями направился к даче Громова. Замер в кустах, как партизан, прямо напротив двора и открытых ворот. Ему всё было видно, как на ладони и достаточно близко. Правда, слышно лишь отдельные звуки. Шум деревьев играл против него. На секунду стало стыдно за своё глупое положение. Но ревность взяла верх. И он оставался в своём укрытии. Тем временем Сокольский уже был во дворе, оставив машину чуть подальше за воротами. Он сомневался, волновался. И мысленно был готов уже ко всему. Анна увидела его в окно, и трусливо отпрянула назад. Схватилась за виски, а потом закрыла лицо ладонями. Она поражалась, уже далеко не в первый раз, как они умудрялись делать это? Как? Каким образом? Не общаясь. Почти не пересекаясь, они появлялись в ее жизни практически одновременно! Это раздражало, пугало и не имело логичного объяснения. И теперь спустя столько времени… или никого, или опять оба. Понимала, что нужно выйти. И если с Максимом она решилась и шагнула к нему навстречу. То сейчас вдруг от решимости не осталось и следа. Лишь детская трусость. Мысленно посчитала до десяти. И обратно. Быстрая дыхательная гимнастика. Посмотрела на себя в зеркало. Надела маску ледяного спокойствия и безразличия и вышла на крыльцо. Астахов же сгорал от нетерпения. Так что почти подпрыгивал на месте, будто стоял на раскаленных углях. Девушка появилась бесшумно. И Александр остолбенел. Он просто смотрел на неё, не моргая. Такую удивительно близкую, родную. И в то же время запредельно далекую. Отчего-то сейчас в памяти всплыла их самая первая встреча. Открыл рот, чтобы заговорить. Но слова, как тараканы разбежались сами собой, вышло лишь невнятное мычание. Закрыл глаза, стыдясь собственного состояния. Анна продолжала молчать. Ей так было легче. А сердце ее колотилось с такой силой, что казалось, разорвет грудную клетку. От волнения не знала, куда деться. И поэтому боялась шевельнуться, чтобы себя не выдать.