Бог Разрушения

Совершенно ошеломлена этим действием. Я могу только наблюдать, как маслянистая жидкость пропитывает мое лицо, цепляется за ресницы и стекает по всему телу, а затем капает на пол.

Прежде чем я успеваю спросить, что это за чертовщина, Лэн тянет меня за ремень так, что я оказываюсь на краю стола, а затем проводит большим пальцем по моей нижней губе.

Его рот находится так близко к моему, когда он шепчет:

— Ты выглядишь как мой любимый шедевр.

Я вздрагиваю, когда его губы прижимаются к моим, захватывая меня в свирепый поцелуй со вкусом маслянистой жидкости и ослепительного собственничества.

Не могу удержаться, чтобы не поцеловать его в ответ, мое тело поддается чарам его интенсивности, вкусу его непростительных губ и его безоговорочных прикосновений.

Выпуклость ударяет в нижнюю часть моего живота, а затем между моими возбужденными складками вспыхивает трение. Лэн скользит своим очень большим членом по моему центру в интимном, очень возбуждающем ритме, дразня, но, не доводя до конца.

Я кручу бедрами, пытаясь приподняться, чтобы его член проскользнул внутрь. Лэн крепче сжимает ремень и предупреждающе впивается зубами в мою нижнюю губу.

— Это наказание, Мия, — бормочет он мне в губы. — Почему ты думаешь, что можешь получить от него удовольствие?

Он проводит пальцами по маслянистой жидкости на моих грудях, затем сжимает мои соски до ноющих пиков. Укол одновременно удовольствия и боли пронзает то место, где его член скользит между моих складок.

Эротические звуки скольжения отдаются эхом в воздухе, и я стону, сердце едва не вырывается из груди.

Я хватаюсь за руку Лэндона, умоляя его взглядом, чтобы он поскорее прекратил эти мучения.

В ответ Лэндон сильнее сжимает мой сосок, опускает ладонь к моему животу, затем по бедру и вниз, туда, где его член встречается с моим центром.

— Твои мольбы и выражения то удовольствия, то стыда, делают меня чертовски твердым, — он вводит головку своего члена в меня.

Я сжимаюсь вокруг него, как бы отказываясь его отпускать, но это вызывает лишь великолепную ухмылку на его лице.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, Мия? Хочешь, чтобы я наполнил мою киску таким количеством спермы, что никто больше не сможет к ней прикоснуться?

Я киваю, не заботясь о том, что выгляжу слишком жаждущей ради собственного же блага.

Лэн вытаскивает свой член, и я едва не вскрикиваю от разочарования.

— Как я уже говорил, это наказание, и ты не получишь удовольствия. Возможно, я оставлю тебя на некоторое время голодной, чтобы ты была более внимательна к тому, кому позволяешь метить мою гребаную кожу. Возможно, мой член не будет касаться тебя в обозримом будущем, пока ты не усвоишь урок.

— О, умоляю тебя. Ты не сможешь без меня жить, — показываю я, хотя часть меня начинает думать, что и я не смогу без него.

Это особый вид ада. Трудно жить с его постоянной умопомрачительной интенсивностью, но еще труднее жить без него.

— Но это не значит, что я не преподам тебе урок, Мия.

— Муза, — медленно показываю я. — Не называй меня Мией.

— Скажи мне то, что я хочу услышать, — он поглаживает головку своего члена напротив моего входа.

Я прикусываю нижнюю губу. Впервые за долгое время я хочу сказать это своим собственным голосом, своими собственными словами.

Но поскольку не могу и, возможно, никогда не смогу, я показываю:

— Я твоя, Лэндон.

Я с затаенным дыханием наблюдаю, как ярость медленно рассеивается, оставляя место для лавины похоти и дикого собственничества.

— Да, это так. Всегда была и, блять, всегда будешь, — он входит в меня одним мощным толчком, так что стол и все, что на нем осталось, дребезжит.

Моя киска сжимается вокруг его члена, и на этот раз Лэндон затягивает ремень на моей шее, вдавливая его в меня с мощным напором.

— Ты так восхитительно принимаешь мой член, Мия. Ты – мое любимое маленькое ведерко для спермы, не так ли?

Я ничего не говорю. Не могу.

Лэн тянет меня за ремень так, что моя липкая грудь прилипает к его груди, а мои соски задевают его твердые мышцы. У меня перехватывает дыхание не только от его хватки, но и от абсолютной твердости его прикосновений.

Как будто мы были вместе несколько жизней назад и только сейчас воссоединились.

А может быть, мы обреченные любовники, которые наконец-то нашли путь друг к другу.

Его темп становится все более быстрым, и за ним почти невозможно угнаться.

Мои ноги обхватывают его бедра, каблуки моих сапог впиваются в его плоть, а пальцы тонут в скользящем изгибе татуировки-змеи.

Я держусь за него изо всех сил, но еще и потому, что это чертовски правильно – быть настолько переплетенными друг с другом, что я понятия не имею, где кончается он и начинаюсь я.

— Держись за меня, маленькая муза. Утоли эту чертову жаждущую ярость внутри меня, — его слова звучат зловеще около моей шеи. — Ты единственная, кто знает, как это сделать.

А потом он прикусывает плоть, на которую не так давно нападал.

Не знаю, из-за его слов, или из-за стимуляции, или из-за того, что я соскучилась по его безумным прикосновениям больше, чем хотела бы признать, но я кончаю в судорогах.

За веками образуются белые точки, меня бьет дрожь, но я не отпускаю его. Это жизненно важно.

Лэн трахает меня до самого оргазма, его толчки становятся все глубже и быстрее, пока мир вокруг меня не начинает сотрясаться.

Когда я еще не отошла от оргазма, Лэн толкает меня назад так, что мои плечи упираются в стену позади. Он достает один из своих приборов – металлический шарик с ручкой – лижет его, а затем скользит им по жидкости на внутренней стороне моих бедер.

— Мне нужно наполнить твою маленькую попку своей спермой, но сначала… — он выходит и переворачивает меня так, что мой живот оказывается на столе, ноги – на земле, а задница – в воздухе.

Лэндон раздвигает мои ягодицы, и я слышу это раньше, чем чувствую. Он плюет на мою заднюю дырочку, вставляя свой член в мою чувствительную киску.

— Когда я кончу, каждый дюйм тебя будет моим и только моим, — затем он скользит по моему заднему входу, как по мячу, прежде чем медленно ввести шарик внутрь.

Я напрягаюсь, даже удовольствие в моей киске не делает это терпимым. Звуки агонии срываются с моих губ, и я прикусываю их.

— Ш-ш-ш. Расслабься ради меня, — его ритм замедляется, но углубляется, снова и снова ударяя по моей точке G.

Из меня вырываются стоны, и, видимо, я достаточно расслабилась, потому что он вгоняет шарик до упора в мою задницу. Я чувствую жжение, но оно не такое сильное, как я думала.

На самом деле, удовольствие распространяется по всему моему телу, пока не становится всем, о чем я могу думать.

Я так наполнена, что это одновременно ошеломляет и возбуждает.

Впиваюсь ногтями в края стола, мое дыхание сгущается, когда я вбираю в себя всю полноту сильных эмоций.

— Вот так. Ты так хорошо принимаешь мой член, малышка.

Похвалы в сочетании с тем, как он называет меня малышкой, достаточно, чтобы я снова кончила.

На этот раз сильнее.

Жестче.

И я кричу, желая – нет, я действительно пытаюсь произнести его имя.

Но получается только длинный звук. Никаких слов.

Только вечная тишина.

Темп Лэндона становится все интенсивнее, и вскоре он присоединяется ко мне. Он выходит и размазывает свою сперму по моей заднице, так что моя кожа превращается в сплошную эротическую липкость.

Я едва могу дышать, не говоря уже о том, чтобы думать. В ушах звенит, а сердце, кажется, борется за жизнь.

Однако все стихает, когда Лэндон наклоняется, отводит мои волосы и ленты с моего лица и шепчет:

— Блять, моя.

Так и есть.

Но, также, как и он мой.

Глава 33

Лэндон

Мои пальцы перебирают эскизы в случайном, хаотичном ритме, который я практически не контролирую.

А я как раз из тех, кто любит контролировать и иметь все под своей гребаной рукой.

И все же я не могу покончить с фигурами, которые рисую уже часами. Не спрашивайте меня, сколько, потому что я понятия не имею, что сделал за то время, что провел в этой бесконечной петле.

Прошло уже столько времени, что я сбился со счета, и не могу преодолеть этот этап.

Прошло уже достаточно времени, чтобы мои губы стали сухими. Поскольку их нечем занять, но не обращать на них внимания невозможно.

Но что еще больше расстраивает, так это прилив творческих сил, который овладевает моей головой и конечностями, но никак не может материализоваться в реальной форме.

Наброски за набросками возможных шедевров заполняют мой блокнот, но ни один из них не попадает в цель. Мой мозг – придирчивый болван с более высокими стандартами, чем у греческих Богов.

Но, опять же, если бы гениальность давалась легко, каждый мог бы стать гением.

Мягкая рука касается моей, и я поднимаю голову, чтобы встретиться с глазами моей собственной греческой Богини. Муза, о которой я и не подозревал, что нуждаюсь, пока она не предстала передо мной в темноте, как идеальная имитация статуи.

Моя толстовка обтягивает крошечную фигуру Мии и доходит до середины ее бедер. Отпечатки моих пальцев образуют карту на светлой коже ее ног, наглядно демонстрируя мое абсолютное право собственности.

Мой взгляд скользит к темно-синей метке, расположившейся на ее горле. Клеймо моего собственного изготовления, не имеющее ни малейшего сходства с тем, что я сделал с этим ублюдком Рори, который сейчас, наверное, свалил в свой ничем не примечательный родной город Кембридж.

Получив этот наглый звонок, я отправился в квартиру, которую он делит с другим членом Элиты. Ждать пришлось недолго, потому что вскоре он появился с самодовольной ухмылкой.

Чувство победы было стерто с его уродливой физиономии после того, как я объяснил ему несколько основных правил о том, кто в доме хозяин. Спойлер: не он.

Перед тем как потерять сознание, он имел наглость сказать мне, что оставил мне сувенир с Мией.

Это подарило ему последний удар по лицу, который мог отправить или не отправить его на первой же машине скорой помощи в больницу.

Моя ярость достигла наивысшей точки после того, как я увидел, что Мия намеренно спрятала оставленный им засос. Как будто пыталась защитить его или что-то столь же кощунственное.

Я никогда не испытывал такой ярости. Ни когда Брэн стал мишенью. Ни когда Киллиан решил, что моя сестра – его цель.

Даже когда я понял, что никогда не буду относиться к своим родителям так, как мои брат и сестра.

В тот момент, когда я увидел чужую метку на коже Мии, у меня возникло желание уничтожить Рори так безвозвратно, чтобы другим ничего не оставалось.

Затем возникла потребность впиться в Мию так глубоко, чтобы мое имя осталось в ней единственным для всех будущих жизней.

Но эта черная ярость мгновенно улетучилась, как только она произнесла – точнее, показала – слова.