История шрамов

23. Как я вела самый сложный бой в своей жизни

Все, что я могла, это сидеть на стуле за столом и смотреть на дверь, обдумывая, выйти в нее сейчас, или дождаться утра и выйти туда вместе с Альком. Господи, ну и глупости... Как я могу еще пытаться размышлять об этом. Как я могла допустить мысль о том, чтобы совершить самую страшную ошибку в своей жизни?

Выйти в эту дверь одной означало бы перечеркнуть то единственное и хорошее, что было у нас обоих. Я не поступлю так с Альком. Только не теперь, когда он уже потерял по моей вине все, что у него было. Нет. Я буду рядом отныне и до конца, каждую секунду в жизни поддерживая его и даря уверенность в завтрашнем дне. Мы справлялись и не с таким. И с этим ублюдком, который решил давить на такую гребанную мелочь, как наследство и деньги, мы справимся тоже.

Чтобы заняться хоть каким-то делом, которое могло мне сейчас помочь, я взялась за стопку газет и журналов, что Тсара держала на столике возле дивана.

Понятное дело, искать объявления о работе и сдаче жилья было бессмысленно. Но отыскать что-то этакое, за что зацепится взгляд, куда в городке можно было бы податься в первое время... Может, мне и повезет. К тому же, для того, чтобы просматривать рекламные объявления гостиниц, баров и казино, мне не нужно было хорошо знать язык. А того уровня, который у меня был, мне было достаточно.

Гостиницы и отели придется отмести сразу — скорее всего, там нужны будут документы, к которым и комар носа не подточит, хотя вариант был бы отличный. Работать и жить там же, может, вахтовым методом, как это делала Дениз... Решился бы вопрос с жильем — но платят там копейки. Бары? Найти сомнительное заведение для работы было бы отличным планом для крайнего случая.

Я еще не знала мнения Алька на этот счет, но для себя искала вариант, где можно было бы использовать свои таланты по полной. Общительность и умение расположить к себе людей. Выбить из них как можно больше чаевых. И при том не нарваться на неприятности... Осложняло все среднее знание польского и отсутствие нормальных документов, но я заставила свой мозг работать по полной.

Как только мы отдадим долг, можно будет перебраться в город покрупнее. Я верила в то, что мы справимся. Но здесь и сейчас... Я не была уверена, что смогу когда-либо простить себе то, что испортила Альку жизнь.

Когда за спиной послышались тяжелые шаги и кашель, я замерла, словно пытаясь стать более незаметной. Да уж, попадаться на глаза тому, кто выгнал тебя из дома, да еще и посреди ночи — не лучшая затея. А если я его еще и разбудила?..

— Боже, я вам помешала? — говоря раньше, чем я успела подумать над репликой, спросила я. — Я уже ухожу. Простите.

Я наспех начала собирать газеты, чтобы освободить стол и вообще гостиную. Убраться с глаз подальше этого старика мне сейчас хотелось больше всего.

— Осматриваетесь, мисс Боуман, перед тем, как пуститься во все тяжкие? — он явно обратил внимание на собранный рюкзак, что до сих пор валялся у двери. — Если вы думаете, что подобным образом облегчите жизнь моему внуку, то вы ещё глупее, чем я думал.

С последними словами он двинулся в сторону лестницы, видимо, в очередной раз все для себя решив.

Наверное, с пережитым стрессом и неутихающей болью в груди, на меня спустилась еще и жуткая усталость. Этот старик победил, так что я не видела смысла с ним спорить или что-то доказывать. Потому я и отвечала честно и прямо, убедившись, что ему плевать, к тому же, на мои извинения:

— Пытаюсь прикинуть, в какое из сомнительных заведений в округе смогут взять на работу мигрантов без документов, и сколько смен придется отработать за месяц, чтобы собрать нужную сумму. Может, это и глупо, но это все, что я сейчас могу.

Зря я это начала. Он наверняка подумает, что это попытки поныть и разжалобить его. Плевать. И если до этого я старалась как-то стушеваться и убраться с его глаз, то теперь уверенно вернулась на свое место, возвращая газеты на место и принимаясь аккуратно складывать их. Я даже не смотрела на деда Алька, и не ждала от него никакой эмоциональной реакции. Я вообще ничего не ждала уже, если честно. Просто ответила так, как думала. И как было на самом деле.

В ответ на мои слова старик только лишь рассмеялся, тут же снова закашлявшись:

— Вы и впрямь знаете моего внука всего ничего, если решили, что он позволит своей возлюбленной трясти сиськами перед другими.

Вот теперь я к нему развернулась. От возмущения у меня даже дыхание перехватило. Держась обессиленно за перила лестницы, этот ублюдок продолжал:

— Мисс Боуман, если вы собрались разбить сердце моему отпрыску, то сделали бы это раньше, а не тогда, когда он к вам так привязался. Он глуп и никчёмен, но он не заслужил подобного.

Его и впрямь это волнует? Разбитое сердце Алька и то, чего он заслужил? Не этот ли старик еще вечером утверждал, что готов засадить своего внука в тюрьму?

Я хотела говорить осторожно, потому как все еще не до конца понимала этого человека, и чего он вообще хочет. Но ничего поделать со своей честностью не могла. Лгать, чтобы добиться своего? Я даже придумать не смогу, как его обхитрить и попытаться хоть как-то наладить их отношения.

— Я не знаю, как исправить то, что сделала, — со всей присущей мне честностью и наивностью заявила я. — Но очень этого хочу и буду стараться. Если вы хотели мне открыть глаза на то, что я испортила ему жизнь — можете считать, что у вас это получилось. Но я не хотела... Думала, что делаю ему лучше, но ошиблась. Простите, я не хочу вас отвлекать этим. Просто... Мы уйдем и сделаем все, как вы сказали. И больше наказывать его за мои ошибки не придется.

Слишком откровенно. Слишком много. Слишком не умеешь держать язык за зубами. Но что теперь с этим сделаешь... Разве что опять опустить глаза в стол, молясь о том, чтобы этот разговор как можно быстрее закончился.

Вместо ответа мой собеседник долго кашлял. Очень долго, настолько, что я успела вновь поднять на него взгляд и даже в полумраке заметить, что платок, которым он пользовался, уже насквозь пропитан кровью. Больно кольнуло осознание того, насколько те мои слова о том, что он не увидит своих правнуков, были правдой. И, словно бы мало мне было этого жестокого осознания, старик вдруг совершенно серьезно спросил, безо всякой насмешки:

— Вы его и впрямь любите, мисс Боуман?

Его вопрос буквально пригвоздил меня к месту, заставив сердце заколотиться.

— Насколько, мисс Боуман?

Странно было слышать такой вопрос от этого старика. Еще недавно он сам меня оттолкнул, запретив говорить с ним о любви. А теперь сам спрашивает? Насколько сильно я люблю Алька?

Настолько, насколько это возможно, хотелось сказать мне. Бесконечно, всей душой и всем сердцем. Настолько, что я готова на все, лишь бы облегчить ему жизнь — даже уйти. Слушаться и делать все, что он скажет. Настолько, что я не мыслила дальнейшей жизни без него.

Но не сочтет ли он все это пустой болтовней?

— Очень сильно... И очень хочу, чтобы у него все было хорошо. Это все, что мне нужно. Почему вы спрашиваете?

Я даже нахмурилась, потому что внутренне боялась, что еще сильнее все испорчу. Сердцем я ожидала условия, которые он мне мог поставить. Но ведь даже этот разговор начинался с того, что я не должна разбивать Альку сердце своим уходом, разве нет?

— Мисс Боуман, а вы уверены, что Альк умеет любить?

Еще один жестокий, нацеленный прямо мне в сердце вопрос.

— Вы распланировали с ним брак и внуков, но откуда вы можете знать, о чём мечтает мой внук?

— Я сказала тогда про внуков, чтобы вас задеть, — устало выдохнула я. — Простите, если задело. Не планирую я ни брака, ни детей... Да и Альк волен делать все, что захочет. Простите за мою выходку за столом... Разумеется, я так не думаю.

Просто не сдержанна и склонна вытворять глупости, когда в голове перемыкает, ага. Не обращайся он так с Альком за ужином, может, я и не ляпнула ничего такого.

— А что до его любви ко мне... Да, я уверена.

Пусть Альк так до сих пор и не говорил со мной о подобном. Мне это было не нужно. Мне казалось, что я достаточно умею разбираться в чувствах других людей, чтобы не иметь необходимости в их озвучивании.

Старик наконец отпустил перила лестницы и сделал шаг обратно в гостиную, нетвердым шагом направляясь к креслу.

— Мисс Боуман, вы настолько уверены в том, что сможете его удержать подле себя?

Будь на моем месте кто-то другой, он бы наверняка понял, к чему вообще этот разговор. Я же не понимала от слова совсем. Подсознанием я чувствовала, что сейчас происходит какой-то важный разговор, словно в фильме — кульминация, надрыв и наивысшая точка сюжета... И вот я, непонимающе моргаю глазами и не могу понять, зачем меня спрашивают обо всем этом, и что я должна отвечать. Может, этот старик ждет от меня умных и пафосных фраз в ответ, может, все еще надеется, что я покажу себя с лучшей стороны — но мне это было не по силам.

Я, честно говоря, вообще не понимала, какие у него есть основания для таких вопросов. При том, что я была абсолютно уверена, что знаю Алька на все сто. И потому для меня все эти вопросы были бессмысленны.

— Удержать? — я даже переспросила, несколько неуверенно подходя к креслу, в котором сидел старик и садясь на краешек сиденья дивана напротив. — Может, я не до конца понимаю... Никто никого не держит. Мы просто нужны друг другу. И я нужна ему. Мы делаем друг друга лучше... Я понимаю, что вы мне не верите, потому что знаете лишь об одной стороне медали, но я ничего не могу с этим сделать. Разве что спустя время вы увидите, что мы стараемся. И что Альк может быть лучше, чем вы о нем думаете. И вы... Вы болеете? — я сказала это быстрее, чем успела подумать об уместности этого вопроса, — О, простите, — пришлось сразу же смутиться и стушеваться. — Я не должна была спрашивать.

То, что я сакцентировала на его болезни внимание, моментально все испортило. По крайней мере, для меня. Я словно еще сильнее испортила сцену, и теперь вряд ли могла бы говорить так же легко, как и до этого.

— Oszukać, — раздражённо рыкнул старик, снова силясь подняться с кресла, —Ты всё загубишь. Для вас обоих.

Это было несправедливо. Считать, что я ошибаюсь и вот заявлять мне об этом в лицо. После того, как я вывернула всю душу перед этим стариком... Что же, видимо, мои ответы его не удовлетворили. И учитывая то, что я была предельно искренна перед ним, исправить ничего было невозможно. Потому что врать я все равно бы не смогла.

— Я не понимаю, чего вы хотите, — вздохнула я напоследок. — Жаль, что вы считаете, что все кончится плохо. Может, однажды вы убедитесь в своей неправоте. Доброй ночи.

Если он все это время пытался сказать, что Альку нужно что-то иное, чем подобный образ жизни — я была с этим согласна. Но теперь уже приходилось работать с тем, что мы имели. Возвращать долг, искать работу и постепенно карабкаться наверх. И уже потом задумываться об образовании и улучшении условий жизни.

Разумеется, я не отправилась спать. Попросту бы не получилось. Я слышала, как дед Алька вставал то и дело и, если прислушаться совсем — то было слышно его кашель. Прекратил он лишь на утро, и я решила этим воспользоваться. Разбудила Тсару и попросила об одолжении в последний раз. Я понимала, что это против уговора и Альк не одобрил бы — но геройствовать было совсем не время. А к тому моменту, как старик проснется, Тсара должна была уже вернуться. Без машины мы попросту бы никуда не добрались. Да и не знали бы куда идти и как быть потом. А так — мы могли свалить из этого дома как можно быстрее, остановиться в городе, и так было бы проще найти работу.