Идеальные незнакомцы

Глава 3

Он даже красивее, чем я помню.

Возможно, это сочетание света свечей и туманного сияния половых гормонов, которые массово вырабатываются группой простоватых женщин, окружающих его, но мужчина действительно потрясающий.

Стоя у рояля в углу элегантного салона, Джеймс весь в черном. Черная рубашка, расстегнутая на воротнике, черные брюки, черные кожаные туфли, которые, как я могу судить с места, где я стою, стоят больше, чем ВВП Гуама.

Общаясь со своими поклонниками, он не выглядит ни счастливым, ни непринужденным. На самом деле, он похож на загнанного в угол волка.

Интересно.

Потом он поднимает глаза, видит, что я смотрю на него, и замирает.

Я бы отвернулась, но я застыла. Прикипела к месту. Я превращена в камень тем самым толчком электричества, который пронзил меня в кафе, когда он посмотрел мне в глаза.

Нет, не в камень.

Расплавленная лава.

Тепло волной поднимается от груди к шее, потом охватывает мое лицо. Я стою, уши горят, сердце колотится, пока связь не становится невыносимой, и я не отрываю взгляд.

Облегчение наступает мгновенно.

Я клянусь себе, что больше никогда не посмотрю в его сторону.

— А, вот ты где! Добро пожаловать, моя дорогая, добро пожаловать!

Сияющий Эдмонд появляется рядом со мной и начинает целовать мою руку. Затем он наклоняет голову ближе и говорит заговорщицким шепотом. — Ты выглядишь très magnifique (прим. пер. с фр. - очень красиво) в этом платье. Половина мужчин в этой комнате, наверное, уже влюблены в тебя.

Платье, о котором идет речь, - это единственное платье, которое я привезла с собой, облегающее, из сапфирово-синего шифона, который чудом дополняет и мой цвет лица, и мою фигуру. Я взяла его импульсивно, думая, что, возможно, надену его в оперу или что-то в этом роде, но поскольку остальная моя одежда состоит из джинсов, футболок и удобной обуви, я решила, что это такая же хорошая возможность, как и любая другая.

— Спасибо. Я думала, что буду слишком наряжена, но вижу, что ошибалась.

Салон заполнен людьми, которые, очевидно, посещают показы кутюр на неделе моды. Я никогда в жизни не видела такого гламура. Можно подумать, что мы собираемся принять королеву Англии. Даже Эдмонд одет по высшему разряду - в изысканный темно-синий костюм с шелковым галстуком голубого цвета и соответствующим карманным платочком. Его лакированные мокасины настолько блестящие, что ослепляют меня.

— Это наш почетный гость, вон там, у пианино, но он сейчас в окружении, так что позвольте мне представить вас всем. Пойдемте.

Эдмонд берет меня под локоть и ведет вперед в толпу. Я чувствую себя коровой, которую ведут на убой.

К счастью, первым человеком, с которым меня знакомят, является молоденькая блондинка с упругими сиськами и легкими, как у Паваротти. Даже одетую, я мгновенно узнаю ее как крикунью, живущую напротив Эстель.

— Мадемуазель Джиджи, познакомьтесь, пожалуйста, с мадемуазель Оливией. — Эдмонд гордо добавляет: — Оливия — писательница.

Я встревоженно шепчу приветствие, когда Джиджи широко раскидывает руки и бросается на меня, сжав губы. Она хватает меня за плечи и горячо целует в обе щеки, а потом держит на расстоянии вытянутой руки, улыбаясь, как сумасшедшая.

Вблизи ее грудь выглядит еще более впечатляющей.

— Bonsoir, (прим. пер. с фр. — Добрый вечер) Оливия! — кричит она, — Я так рада познакомиться с тобой!

Это наркотики. Это должны быть наркотики.

Она поворачивает голову и кричит через плечо: — Гаспар! Venez ici! (прим. пер. с фр. — Иди сюда!)

Мужчина, который разговаривает с несколькими другими людьми на другом конце комнаты, оборачивается и смотрит в нашу сторону. Он высокий и стройный, одет в красивый темный костюм, ходит с легким покачиванием, что, как я могу предположить, связано с его потрескавшимся, обезвоженным и переутомленным пенисом.

Это партнер Джиджи. Причина всех ее криков.

Рыкун.

Приветливо улыбаясь, Гаспар останавливается передо мной и протягивает руку. Он говорит что-то непонятное, потому что говорит по-французски.

Я беру его протянутую руку и стараюсь не чувствовать себя в одном из тех ужасных комедийных сериалов, где в главных ролях неуклюжие идиоты, которые в реальной жизни сидели бы в тюрьме.

— Bonsoir, Гаспар. Приятно познакомиться. — Я знаю, как ты звучишь, когда кончаешь.

Либо Гаспар не знает английского, либо он из тех французов, которые знают, но не признаются в этом под страхом смерти, потому что он отвечает на французском, все еще улыбаясь своей приятной улыбкой, откровенно пялясь на мое декольте.

— Извините, я не говорю по-французски.

В ответ Эдмон, Жижи и Гаспар начинают оживленную беседу на - как вы догадались - французском языке.

Гаспар до сих пор не отпускает мою руку.

— Приятно было познакомиться с вами обоими, — говорю я Джиджи, высвобождаю свою руку из цепкой хватки Гаспара и отхожу в сторону, — а сейчас я пойду выпить.

Я разворачиваюсь и направляюсь к бару, установленному на противоположной стороне комнаты, надеясь, что Эдмонд не бежит за мной, потому что я могу быть вынуждена броситься на него, как напуганная лошадь.

Не прошло и пяти минут, а я уже паникую.

— Бурбон, — говорю я бармену, когда прихожу, запыхавшаяся от короткого спринта.

Мне действительно стоит начать заниматься спортом, но, к сожалению, мне нравятся только те физические упражнения, которые можно делать лежа.

Бармен - молодая женщина с красивой кожей и изящной шеей, которая и бровью не ведет, когда я выпиваю бурбон, который она налила мне, за один раз, и требую еще один. Она, пожалуй, единственный человек в этой комнате, который мне нравится.

Затем рядом со мной появляется высокая фигура, одетая во все черное, и я спрашиваю себя, что же я такого сделала в прошлой жизни, что Бог меня так возненавидел.

— Мне то же самое, что и леди, — говорит Джеймс бармену, наклоняя голову в мою сторону.

Не уверена, что у нее есть лишние психические отклонения, но выбейте себе что-нибудь.

Она наливает ему напиток, потом переключает внимание на пару, которая только что подошла, а мы с Джеймсом молча стоим у стены с нашими напитками в руках.

Он вкусно пахнет.

Я не заметила этого в кафе. Скорее всего, потому что все остальные мои чувства были слишком перепутаны от его вида, чтобы функционировать должным образом. Но сейчас я чувствую его запах в своем носу, и он такой же вкусный, как и все остальное. Единственное, что я могу сделать, - это выпить остаток бурбона, который выветрит его запах из моих ноздрей, что я и делаю.

— Привет, — говорит он через некоторое время, не глядя на меня.

Я обдумываю дюжину разных ответов - включая то, чтобы вылететь из комнаты, - прежде чем остановиться на довольно спокойном, — Привет.

Я даже не могу выговорить два слога, которые нужны для приветствия. Этот человек вреден для моего здоровья, когда я нахожусь рядом с ним.

Но я взрослый человек, который пережил гораздо больше дерьма, чем пребывание рядом с привлекательным мужчиной, поэтому после быстрого мысленного ободрения я снова заговариваю с мистером Вкусняшкой.

— Так что, видимо, ты действительно художник.

Оттенок смеха согревает его голос. — Наверное, да.

— Я слышала, что ты очень талантлив.

Он поворачивает голову и смотрит на меня. Такое ощущение, что я стою на солнце.

— Ты поклонница искусства?

— Нет. Ну, да. Я имею в виду, типа того. Некоторые виды искусства больше, чем другие. Кино. Музыка. Литература. Те, что мне нравятся. Но я ничего не знаю об искусстве-искусстве типа твоего. Рисование, живопись и так далее.

Он мгновение молчит, видимо, раздумывая, насколько далеко зашел мой рак мозга. Потом говорит: — Я тебе не нравлюсь.

Я допиваю остаток бурбона и осторожно ставлю стакан на барную стойку. — Я этого не говорила.

— Тебе и не нужно было. Твое выражение лица очень хорошо справляется со своей работой.

— Это не неприязнь.

Я не успеваю сдержать это, как оно выскальзывает, опасное и незаживающее, как открытая рана.

— Нет? — тихо говорит Джеймс. — Тогда что это?

Дерьмо. — Я.…не люблю вечеринки.

— Хм. Так что твой очевидный дискомфорт сейчас и вчера в кафе не имеет ко мне никакого отношения.

Звучит неубедительно. Ненавижу, когда люди слишком наблюдательны. И под людьми я имею в виду мужчин. Почему он просто стоит и смотрит на меня?

Видит меня?

Я говорю резко: — Ты неловко восприимчив.

— Я могу притвориться дураком, если это заставит тебя посмотреть на меня.

Я думаю об этом, осознавая, что дала себе обет никогда больше не смотреть в его сторону, а также осознавая растущее желание сделать это. От его восхитительного запаха в моем носу и богатого тембра его голоса в моих ушах, моя решимость быстро разрушается. Но я не могу сдаться, не установив определенных границ.

— Я посмотрю на тебя, если ты пообещаешь не просить меня нарисовать и не будешь говорить ничего странного о моих глазах.

— Договорились, — быстро отвечает он.

Это было слишком легко. — И, может быть, попробуй скрутить свой вытаращенный взгляд хотя бы на несколько тысяч пикселей.

— Пялиться? Я не пялюсь.

— Еще как пялишься.

Его голос понижается на октаву. — Если и так, то только потому, что на тебя так приятно смотреть.

— Ха! Лесть ни к чему не приведет, Ромео. У меня иммунитет.

Мне пришлось ответить с сарказмом, чтобы он не заметил, как меня пронизала мелкая дрожь от его слов, как все волоски на руках стали дыбом.

Мне здесь грозит опасность. Серьезная, неизбежная опасность быть очарованной до безумия красивым художником, который вызывает во мне дуэльное желание убежать с криком или раздеться догола, броситься на его торс и вцепиться, как краб.

Мой разум пользуется случаем, чтобы подарить мне воспоминание о фантазии, которую я придумала о нем во время мастурбации. Фантазию о том, как он трахает меня как чемпион и шлепает по заднице.

— Бармен! Еще один бурбон, пожалуйста!

Она возвращается и снова наполняет мой бокал, не бросая на меня укоризненного взгляда за то, что я заказала три напитка за пару минут, благослови ее Боже. Когда она уходит, мы с Джеймсом снова погружаемся в молчание, но на этот раз он смотрит на мой профиль, и мне хочется, чтобы у меня было чем обмахиваться.

Когда я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, он мягко упрекает: — Давай. Ты можешь это сделать. Обещаю, что не буду кусаться.

— Конечно. Все кусачие так говорят.

— Правда? Ты знаешь много кусачих?

— О, да. Честно говоря, я как магнит для кусачих.

— Как интересно. Ты работаешь в питомнике?

— Хуже. — В издательском бизнесе, где пираньи уступают по численности только акулам.

— Если я угадаю, кем ты работаешь, ты посмотришь на меня?

— Никогда не угадаешь. Но продолжай.

— Ты писательница.

Я так быстро кручу головой, чтобы посмотреть на него, что удивляюсь, как моя шея не сломалась.

— Ну вот, — говорит он, улыбаясь мне в глаза.

Господи, да, это я, все десять тысяч градусов меня. Мои вены начали проводить огонь. — Как ты узнал, что я писательница?

— Я слышал, как Эдмонд познакомил тебя с Джиджи.