Отравленный памятью

3. Никита

Лязг закрывающихся ворот, лай собак да полупустой рюкзак с нехитрыми пожитками — вот, собственно, и всё моё богатство на данный момент. А ещё справка об освобождении в кармане, которая стоила пяти лет жизни. Хочется развернуться назад и стукнуться головой о стенку, но я никогда, ни при каких условиях обратно не вернусь. Лучше сдохнуть, чем снова оказаться в тюрьме, где каждый новый день — копия предыдущего, и от тоски хочется выть.

Оглядываюсь по сторонам, сжимая в руке лямку рюкзака, но вокруг лишь чахлые деревья, покрытые бледной листвой, а ветер гонит мусор по лопнувшей от жары земле.

— Никита! Я тут, Никита!

Не успеваю ничего понять, как обладательница высокого противного голоса виснет на моей шее и рыдает.

— Ксения, прекрати, Христа ради. — Пытаюсь отодрать от себя её руки, но девушка вцепилась так крепко, что рёбра хрустят. — Ты меня задушишь, успокойся.

— Никита, как я рада тебя видеть, — говорит, срывающимся от рыданий, голосом и осыпает мои ключицы поцелуями. — Живой, здоровый, как я счастлива.

Ну, допустим, не очень-то и здоровый: после того, как мне раскроили череп в пьяной драке, меня часто мучают головные боли, но никому рассказывать об этом не собираюсь. Тем более, этой истеричке.

— Спасибо, что приехала меня встречать.

Всё-таки получилось отделаться от её настойчивых объятий, и сейчас могу видеть, что за то время, что мы не виделись, Ксюша заметно похорошела. Налилась, как говорится. Ничего, на первое время сгодится — всё равно бабы давно не было. 2

— Я на такси приехала, — лепечет девушка, поправляя растрепавшуюся тёмно-русую чёлку. — Пойдём.

Киваю и следую за ней. Главное, как можно дальше от этого проклятого места, ставшего могилой для лучших моих лет. Годы прошли в попытке выжить, и оставлять это на совести тех, кто в этом виновен, не собираюсь. Вернее, той.

— Ты такой хмурый, — замечает Ксюша, когда мы выходим на парковку, где в ряд стоят несколько автомобилей. — Всё уже позади, не надо грустить.

Меня всегда поражала способность этой пришибленной находить позитив там, где его в принципе быть не может. Хотя, в чём-то она, конечно, права — я свободен, хотя бы номинально.

— Не буду, раз ты так просишь, — улыбаюсь ей как можно более обворожительно. Надеюсь, я не растратил за эти годы навык нравиться женщинам. — Где твоя волшебная колесница?

Она хихикает и указывает рукой на автомобиль, стоящий дальше всех.

— Мы сейчас на вокзал поедем, — щебечет Ксюша, пока я открываю перед ней дверцу пассажирского сидения.

— Хорошо, — киваю, втискиваясь в автомобиль. Для моего роста крыша оказывается слишком низкой, поэтому приходится пригибаться, чтобы не разбить голову, которая и так начинает нещадно болеть. В висках стучит, а руки сотрясает мелкая дрожь — так бывает каждый раз, когда близится приступ мигрени.

Ловлю взгляд таксиста в зеркале, и он мне совсем не нравится. Есть в нём какое-то осуждение, словно если я вышел из тюрьмы, то и не человек уже. Чувствую, как боль постепенно утихает, а на её место приходит гнев. Хочется сжать в руках тупую голову этого напыщенного индюка и треснуть ею хорошенько так о приборную панель. Чтобы череп всмятку, а весь салон в крови. Ненавижу, когда всякая шваль так смотрит на меня.

— На вокзале билеты купим и домой.

Домой. Странное слово после стольких лет. А есть ли у меня вообще дом или это всего лишь место, где я когда-то был прописан?

— ... ко мне домой, — долетает до слуха обрывок фразы.

Устало закрываю глаза и откидываюсь за спинку сидения. Я не хочу ни с кем разговаривать, не хочу слышать её голос — мне нужно собраться с мыслями и решить, как быть дальше. Ксюша не из понятливых — всю дорогу трещит, не умолкая, рассказывает какую-то дичь о том, как нам вместе будет хорошо. Про занавески какие-то говорит, коврики у порога, собаку. Терпеть не могу собак, как и детей — бесполезные, только дуракам и нужные твари.

— Приехали. — Машина останавливается, и сиплый голос таксиста выводит из полудрёмы. — С вас две тысячи.

Берусь за ручку дверцы автомобиля, смотрю на таксиста и встречаю взгляд маленьких колючих глазок-буравчиков. В них столько презрения, что становится противно. Ух, смелый какой.

— Спасибо вам! Вы очень любезны, — говорит Ксюша, забирая сдачу, и выпархивает из машины, что та колибри. В своём красном летнем платье с чёрными цветами она точно экзотическая птица — такая же красивая. И чирикает постоянно. — Пойдём? 3

Киваю и медленно следую за ней к зданию вокзала, но глазки этого мерзкого мужика не дают покоя. Никому не позволю презирать себя.

— Ксюш, — зову её, остановившись. — Иди внутрь, а я в машине зажигалку обронил.

— Ну и ладно, — машет рукой, даже не обернувшись. — Нашёл о чём горевать. Новую купим.

— Мне не нужна новая, — стою на своём. — Это подарок. Я вернусь, пока такси не уехало, хорошо? А ты иди, иди.

— Ну, как хочешь, — пожимает плечом и, вся во власти кипучей энергии и счастья от нашей встречи, направляется летящей походкой в здание вокзала. Всё-таки хороша, зараза.

Оборачиваюсь на каблуках и, наращивая темп, возвращаюсь к автомобилю. Огибаю машину, подхожу к двери со стороны и, улыбаясь как можно теплее, стучу костяшками пальцев в стекло. Мужик, занятый пересчётом выручки и одновременным поеданием пирожка, от которого его пальцы жирные и скользкие, что видно даже через мутную преграду, подпрыгивает на месте. Стучу ещё раз, хотя он и так уже пялится на меня во все глаза. Боже, какой же он мерзкий.

Делаю знаки рукой, чтобы он опустил стекло, и продолжаю улыбаться. Надеюсь, приветливо.

— Что надо? — бурчит мужик, сделав всё-таки по-моему, но я вижу, что он напуган. — Мы полностью рассчитались с твоей бабой, поэтому вали куда шёл.

— Зачем же ты грубишь мне, приятель? — Мой голос тих и вкрадчив. Мне не нужен лишний шум, который привлечёт ненужное внимание к моей персоне. — Что я тебе плохого сделал?

— Ничего, но сидельцев не люблю, — отвечает так легко и просто, словно я у него спросил о непонравившейся книжке. Просто не любит, смотри ты. — Поэтому проваливай, пока я полицию не вызвал.

— А что ты скажешь полиции? "Мне просто не понравилась его рожа". Это скажешь?

— Слушай, парень, уймись, хорошо? Я тебя чем-то обидел? Нет. Честно привёз, даже километраж не наматывал, окольными путями не возил.

— Это ты молодец, конечно.

— Ну, вот. Так что не вижу причин вести дальнейшие беседы. Прощай.

Он пытается снова поднять стекло, да только я оказываюсь быстрее: напрягаю ладонь и бью его со всей дури ребром в кадык. Мужик даже охнуть не успевает и заваливается в бок.

Пусть на зоне иногда было невыносимо тяжело, но я благодарен тому, что однажды там меня научили вот таким вот нехитрым приёмам.

Достаю из кармана платок и вытираю стекло и ручку двери — не хватало ещё отпечатки оставить. Это не глупость, я больше, чем уверен, что мужик уже не очухается. Собираю напоследок выпавшие из его рук деньги, потому что покойнику они точно уже не пригодятся, хлопаю его по пухлой щеке и говорю:

— Это тебе за то, что дерьмом был. Ну и ещё мне деньги нужны.

Оглядываюсь по сторонам и замечаю, что никому нет никакого дела до того, что только что здесь, у них под носом убили человека. Ужас, какие все жестокие и равнодушные люди. 1

Засовываю деньги в карман и иду к вокзалу, где меня ждёт Ксюша.