Я тебе не Золушка!

— Помнится, ты мне должна ещё за вчерашнее.

Глаза её начинают бегать, а дыхание учащается. Я считываю это и чувствую удовлетворение. Мне уже похрен, увидит ли она мой стояк или нет. Здесь происходит какой-то абсурд, и я только что на него подписался.

Все абсолютно адекватные люди не поступили бы так, как я.

Но это я.

И я сокращаю между нами расстояние до пары сантиметров. Ей некуда деться, позади стена, я выше и сильнее, а ещё не соображаю, что творю, и это явно играет не в её пользу.

Приоткрытые губы манят к ним прикоснуться. И эти очки… Я уже представляю, как она смотрит на меня снизу вверх, и моя сперма окропляет её лицо и круглые стёкла. В позвоночнике начинает зудеть. Слишком сильно это накрывает меня. Я уже почти срываюсь.

Меня останавливают маленькие ладошки, упирающиеся мне в живот и хриплый, с придыханием голос:

— Артём. Не делай этого, пожалуйста.

— Чего не делать?

— Отодвинься от меня. — Смотрит в район моей груди.

— Не хочу.

— Лучше скажи, согласен ли ты на моё предложение.

— У меня есть выбор?

— Конечно.

Последнее слово звучит как-то совсем неуверенно.

Может, я больной извращенец, но в данный момент просто упиваюсь её беззащитностью.

— Скажи мне это в глаза.

Напрасно я недооцениваю Киру.

Она лишь какое-то время сомневается.

Потом снимает очки и поднимает взгляд.

Мне становится дурно. Это какой-то плохой сон. Чувствую, как отнимаются руки, и ничего не могу с этим поделать.

Стерва проводит по губам языком, а я ощущаю острую потребность заграбастать его себе в рот.

Делаю над собой последнее усилие.

— Будь няней для моего сына. — Уверенно так. Убивая остатки мужика во мне.

— Замолчи.

— Это выгодно для нас обоих.

— Закрой рот.

— Всего две недели, и у тебя будут возможности…

Сука.

Если меня спросят через два часа, каким был этот поцелуй, я не вспомню. Даже под дулом пистолета.

В каком-то дурмане всё прошло, под наркотой как будто.

Наверняка запомню только вкус помады, остальное просто мимо.

Не знаю, сколько это длилось времени, что я делал руками, что ладони теперь горят…

Почему у меня губы — словно по ним наждачкой прошли, а сердце стучит, как бешеное.

Про стояк я вообще молчу. Им гвозди забивать можно.

Стерва.

Загипнотизировала, не иначе.

Я не запомню это поцелуй.

Потому что его на самом деле не было.

Он происходил только в моей голове.

Я как последний имбицил: стоял и пялился на неё, дыша, как астматик. Представлял себе, что могу делать с этой женщиной, но так и не притронулся к ней.

Потому что нельзя. Я сам так решил.

Из этого разговора я ничего не выиграл.

Она снова обставила меня. Даже не напрягаясь.

Вся моя прыть и уверенность «плакали» над этими круглыми очками.

А я…

Вышел из кабинета нянькой годовалого младенца с испытательным сроком.

Заебись просто.

Артём — победитель по жизни.