Нарушенное обещание

Из-за меня. Он хотел меня. Неважно, как сильно он пытается это отрицать.

Я редко думала о сексе до появления Луки. Я всего пару раз кончала, когда мне было так любопытно, что я не могла устоять. Я была слишком занята другими вещами, чтобы действительно уделять приоритетное внимание физическому удовольствию, с собой или с кем-либо еще. Но теперь, одна в кинозале, я забываю о том факте, что я должна презирать своего мужа. Я забыла, что там могут быть камеры, которые кто-нибудь может увидеть. Воспоминание о Луке, крадущемся к нашей брачной кровати, его лице темном и решительном, его мускулистом теле, его члене, твердом, как камень, от вида меня, обнаженной на нем, делает меня влажной, несмотря ни на что. Я чувствую, насколько я горячая и скользкая, тонкая ткань моих шорт для отдыха прилипает ко мне. Я легко сдвигаю ткань в сторону, отодвинув поднос, чтобы у меня было больше места, мои ноги слегка раздвигаются, когда я немного поддразниваю себя, скользя одним пальцем вверх по складке моей киски. Я помню, как Лука назвал это так в ту ночь, когда он наклонил меня над диваном, рассказывая мне, какой влажной я стала для него, как сильно я хотела его. Но я сказала себе, что это потому, что Лука был там, прикасался ко мне, говорил мне эти грязные вещи, заставляя мое тело реагировать. Вот почему я была такой мокрой, вот почему я хотела поцеловать его в ответ, вот почему я так сильно хотела кончить, когда он играл со мной той ночью на диване. Но сейчас его здесь нет. Он не заставляет меня скользить пальцем между моих складочек, проводя кончиком по скопившемуся там возбуждению к моему клитору, описывая небольшой круг вокруг этого затвердевшего бугорка, пока я не начинаю задыхаться и мои бедра не выгибаются. Он не заставляет меня думать о том, как его член наполнял меня в первый раз, в первый и единственный раз, когда мужчина был внутри меня, так близко ко мне, и о том, как я на мгновение пожалела, что сказала ему покончить с этим быстрее.

Он не заставляет меня думать о том, как он целовал меня, когда потерял контроль, как он дрожал рядом со мной, что я чувствовала, когда он вонзался в меня в последний раз. Я знала, что он испытывал оргазм, что только тонкий презерватив удерживал его от наполнения меня своей спермой. Я сделала это. Я заставила его потерять контроль, несмотря на всю мою неопытность, на все мои протесты. Может быть, именно поэтому, он ушел, потому что знал, что я этого не хочу. Это, конечно, наихудшая возможность. Но я не думаю, что это так. Я не думаю, что Луке нравится принуждать меня, потому что он не заставлял меня переспать с ним в нашу первую брачную ночь. С тех пор он прилагает все усилия, чтобы заставить меня думать, что он не хочет этого снова.

Но я не уверена, что верю в это.

Я знаю, что все это плод моего лихорадочного мышления, затуманенного выпитым сегодня алкоголем и охваченного внезапным приливом желания к мужчине, которого, я знаю, на самом деле не хочу. И все же я позволяю себе на мгновение представить, что он мог бы сделать, если бы я сдалась. Если бы я сказала, что хочу его.

Будет ли он делать то, о чем Ана радостно рассказывала мне после своих лучших свиданий? То, что я раньше и представить себе не могла, что буду делать? Опустился бы он на меня, лизнул бы меня там, где мои пальцы гладят прямо сейчас, обвел бы мой клитор языком, как я пальцем, продолжал бы, пока я не закричала и не кончила? Как бы он трахнул меня, если бы я ему позволила?

Я с трудом могу себе это представить. Часть меня чувствует себя отстраненной, неспособной поверить, что прямо сейчас я мастурбирую посреди этой комнаты, мои тонкие шорты сдвинуты в сторону, а моя голая киска выставлена на всеобщее обозрение любому, кто может войти. Но, кажется, я не могу остановиться. Я засовываю два пальца внутрь себя, пытаясь представить, что это член Луки, пытаясь решить, возбуждает ли это меня, но они, возможно, не ощущаются такими большими, как у него. Тем не менее, мой большой палец, потирающий мой клитор, заставляет мои бедра приподниматься в моей руке, мое дыхание становится все быстрее и быстрее, когда я пытаюсь представить вместо этого его рот на мне, его голову, зарывшуюся между моих бедер.

— О боже… — Я громко стону, мои бедра напрягаются, когда я ни с того ни с сего понимаю, что вот-вот кончу. Это ощущается сильнее, чем когда-либо, когда я делала это раньше, давление нарастает, пока я не отчаиваюсь в этом, почти так же хорошо, как когда Лука довел меня до предела той ночью, когда он кончил мне на задницу, его горячее семя стекало по изгибу моей ягодицы на бедро… — Блядь! — Я визжу от удивления, не в силах поверить, что последняя мысль толкнула меня через край, когда все мое тело начинает содрогаться, наслаждение захлестывает меня. Я стону и извиваюсь на сиденье, чувствуя влажный жар, который распространяется по моим пальцам на ладонь, мой клитор пульсирует под большим пальцем.

И затем, когда волны моего оргазма отступают и комната возвращается в фокус, я точно понимаю, что я только что сделала.

— О боже мой. — Я натягиваю шорты обратно на место, мои щеки краснеют. В этой квартире нет места, где не было бы камер, за исключением ванной, я уверена в этом. Лука несколько раз упоминал мне, какая здесь охрана. Что, если один из его охранников увидел меня? Что, если Лука посмотрит на отснятый материал и увидит меня?

Мое сердце бешено колотится, то ли от оргазма, то ли от страха быть пойманной, я не уверена. Он никогда не позволит мне пережить это, если увидит, это точно. И если он узнает, что один из его охранников видел это…

Накажет ли он их? Накажет ли он меня? Я тяжело сглатываю, игнорируя легкую дрожь возбуждения, которая пробегает по моему позвоночнику при этой мысли. Не раздумывая, я хватаю свой напиток, беру подносы с суши, которые взяла на вынос, и выбрасываю их в мусорное ведро. У меня полностью пропал аппетит, все мое тело онемело от осознания того, что я только что сделала, и я в ужасе от самой себя.

Я только что мастурбировала впервые, наверное, за год или больше, и делала это, думая о Луке. Моем муже. Мужчине, который заставил меня расстаться с девственностью, который потом порезал мне бедро, когда у меня не пошла кровь, которому могла прийти в голову эта идея в первую очередь и который вообще мог бы уберечь меня от необходимости спать с ним.

Меня снова тошнит.

К тому времени, как я добираюсь до спальни, напиток заканчивается, и я ставлю стакан на комод, не заботясь о том, увидит ли его Лука позже. У меня кружится голова от алкоголя, моя кожа покраснела и зудит, и я не могу вспомнить, когда в последний раз была так пьяна. Может быть, никогда.

Мне удается зайти в душ и стоять под горячими струями воды, пока я не теряю счет времени, прислонившись к стене. Я пытаюсь выкинуть мысль о том, что я только что сделала, из головы, убедить себя, что Лука не узнает, ему будет все равно, он ничего не сделает, если узнает.

Хотя я знаю, что это неправда.

Я чувствую себя измотанной этим днем и всем, что ему предшествовало. В какой-то момент я выхожу из душа и без особого энтузиазма вытираюсь, спотыкаясь, иду в спальню. Я чувствую, как мой желудок скручивает от волнения и тошноты, когда я забираюсь в массивную кровать, неловко сидя посередине в течение минуты.

На какой стороне спит Лука? На какой стороне он захочет, чтобы я спала? Имеет ли это значение?

Эта мысль кажется настолько нелепой, что мне хочется расхохотаться. Я почти соглашаюсь, с моих губ срывается писк, когда я сижу посреди темно-серого пухового одеяла в незнакомой спальне, на кровати, которая не моя. Наконец, я просто выбираю сторону. Я забираюсь под одеяло, вспоминая первую ночь, когда я проснулась здесь, в этой постели, до того, как я узнала обо всем этом, до того, как я узнала, что Лука будет моим мужем, до того, как я поняла, что все, о чем я мечтала, ушло.

Интересно, на что это будет похоже, когда он неизбежно вернется, оказавшись в постели рядом со мной. Я протягиваю руку и кладу ее на прохладное место с другой стороны, где простыня гладкая и нетронутая, подушки аккуратно сложены. В какой-то момент здесь будет лежать человек. Мой муж. Я никогда ни с кем не делила постель до своей первой брачной ночи. Теперь я буду делить ее каждую ночь с мужчиной, которого я должна ненавидеть, но к которому я явно испытываю гораздо более сложные чувства.

И я не имею ни малейшего представления, что с этим делать.

ЛУКА

Когда я просыпаюсь утром, первое, что я делаю, это принимаю две таблетки аспирина от пульсирующей головной боли, которая угрожает расколоть мой череп благодаря тому, что накануне вечером я выпил слишком много виски. Второе — позвонить по номеру, который, как я знаю, соединит меня с правой рукой Виктора, Левиным. Там нет номера, по которому можно поговорить с Виктором Андреевым напрямую, но это почти так же хорошо. И мне нужно, чтобы Виктор знал, что я серьезен.

— Да? — После одного гудка на линии раздается густой голос с сильным акцентом. — Кто это?

— Лука Романо. Не вешай трубку. — Резко говорю я. — Ты захочешь это послушать.

— Я сомневаюсь в этом. Но, пожалуйста, продолжай.

— Мне нужно встретиться с Виктором.

На другом конце провода слышится фырканье.

— И почему он должен встречаться с тобой? Скажи мне, пожалуйста, почему ты так стоишь его времени, младший босс.

— Ну, во-первых, — говорю я хладнокровно, — я больше не младший босс. Со вчерашнего дня я занял место Росси в роли Дона. — Я бы предположил, что глаза и уши Виктора уже слышали это.

На другом конце провода на мгновение воцаряется тишина. Я уверен, что сегодня вечером кто-то будет истекать кровью из-за того, что не узнал эту информацию раньше. Но это не моя проблема.

— А Росси? — Теперь голос Левина звучит сдержанно.

— В больнице. Он будет жить, но он зол. Он хочет войны из-за смерти своей жены. Я уверен, Виктор ожидает, что он может сделать.

— А ты нет?

— Нет, — говорю я ровно. — Я не хочу. Поэтому я хочу поговорить с Виктором и посмотреть, что мы можем сделать. Я не хочу, чтобы было еще больше кровопролития, если этого можно избежать.

— Смелые слова от человека, который недавно нашими людьми покрасил гостиничный номер в красный цвет.

— Они украли то, что принадлежит мне.

— Виктор сказал бы, что она должна была принадлежать ему.

Это пугает меня, но я стараюсь, чтобы Левин не услышал этого в моем голосе и не дрогнул ни в малейшей степени. Если я собираюсь добиться того, чего я хочу, я должен быть уверен, что русские не почувствуют слабости.

Даже к Софии. Особенно к Софии.

— Я уверен, что, если мы с Виктором поговорим, мы сможем это уладить. Я не желаю, чтобы кто-то еще умирал. Мы можем остановить это сейчас, если сможем прийти к соглашению. Я также хочу, чтобы он согласился не принимать дальнейших мер против нас сегодня. Похороны Джулии Росси состоятся сегодня днем, и я думаю, не будет слишком большой просьбой позволить нам похоронить ее, не опасаясь дальнейших нападений на наших женщин и детей. Мы, мужчины, можем сразиться в другой раз, если понадобится.