Дымовая завеса

Из подъезда строящегося дворца неожиданно вышел человек, которого Широков узнал сразу — это был тот самый чиновник, что требовал от него карту Снежного озера и здешних мест, — злится этот деятель, наверное, до сих пор… Наверняка злится, ибо чиновники злопамятны.

Увидев Бузовского, молодой человек призывно помахал ему рукой и поспешил навстречу. Не все майоры бывают тупы и упрямы, как Широков, есть, слава богу, еще офицеры, которые понимают, какое важное государственное значение имеет эта стройка, только благодаря таким людям еще стоит на ногах наша страна, — не будь Бузовских, мы бы давно лежали на боку…

Продолжая бодро взмахивать рукой, чиновник шел на сближение с Бузовским, к Широкову же на сближение тоже шла целая группа — таджики, наряженные в голубые рабочие комбинезоны.

С собою таджики несли здоровенную бензиновую пилу, предназначенную, наверное, для того, чтобы резать под корень гигантские африканские баобабы. Широков оглянулся: чего же тут пилить? Не дуб же, под которым он стоит, — этому дереву не менее ста пятидесяти лет, а может, и все двести — за снос такого реликта можно запросто угодить под статью Уголовного кодекса.

Было жарко. Вдохновленные теплом, особенно громко кричали разные цикады, кузнечики, сверчки, пожиратели листьев, жуки, прочая живность — вполне вероятно, древнего происхождения, — Широков только сейчас обратил внимание на этот неистовый хор, покачал головой: уж не к дождю ли эти громкие песни, а? Либо к чему-нибудь другому, более значимому?

Чиновник обнялся с Бузовским, майор доброжелательно похлопал его по спине, будто любимую лошадь, приносящую в зубах золотые яйца… Слишком много значило это похлопывание по спине.

Таджики тем временем окружили Широкова, положили на землю пилу с крупной зубастой цепью и, задрав головы, чтобы получше видеть макушку дуба, начали что-то обсуждать. Жаль, что Широков не знал таджикского языка… Он покосился на таджиков, оглянулся. Рядом с дубом-гигантом росло еще несколько дубов, но по сравнению со старейшиной они были малыми детишками — не дубы, а дубки. Детсадовцы.

Растут эти деревья медленно, приживаются трудно. Неужели таджики получили приказ спилить их? У Широкова при мысли об этом даже заломило виски — проникла туда боль и осталась, не желая выбираться. Тьфу!

— Вы чего собираетесь делать, громодяне? — спросил он у таджиков.

— Ты нам это… мешаешь, — сказал ему один из пильщиков, рослый накачанный парень с жидкой курчавой порослью на подбородке — похоже, старший в бригаде.

Судя по глазам парня, он был готов спилить что угодно, лишь бы ему за это заплатили.

— Как это так… мешаешь? — Широков не выдержал, даже подбоченился — жест был хозяйским.

— Мы сейчас это… пилить будем, — сказал ему бригадир.

— Что будете пилить?

— Все!

— И этот дуб тоже? — Широков постучал носком сапога по основанию дуба, обтянутому прочной, от времени затвердевшей, как чугун корой.

— Да, — бригадир сплюнул через нижнюю губу, — его будем пилить первым.

— Он находится под охраной государства, — сказал Широков.

— Ничего не знаю. Мне приказано спилить — я спилю.

Широков передвинул кобуру пистолета на живот, предупредил таджика:

— Только попробуй!

У того в глазах зажглись опасные холодные огоньки, он аккуратно отступил от Широкова и что-то сказал своему помощнику — маленькому, лысому, в нарядной плисовой тюбетейке, надежно прикрывавшей голую макушку.

Помощник выкрикнул тонким сорочьим голосом: «Ага!» — и затопал кедами по тропке, ведущей к строящемуся зданию, только тонкие китайские штаны его зашуршали на бегу крахмально. Подбежал к Бузовскому, продолжавшему обниматься с чиновником, будто с родной мамой, прокричал что-то.

Бузовский выпрямился резко, словно получил удар кулаком в одно место. На солнце блеснули его крепкие зубы, Широков подумал, что человек этот перекусит кого угодно с легкостью необыкновенной, даже бегемота переполовинит и получит от «процесса», говоря горбачевским языком, удовольствие. Бузовский оставил чиновника и, круто развернувшись, зашагал к дубу, под которым находились таджики и Широков.

— Что тут происходит? — прокричал он издали, зыркнул на таджиков грозно. — Почему не работаете? В чем загвоздка? — Перевел взгляд на Широкова: — А вы чего тут делаете, майор?

— Исполняю свои обязанности. Из пограничных войск меня пока еще никто не увольнял.

— Это дело несложно поправить!

— Ну а пока не уволили, пусть эти граждане, товарищ майор, предъявят документы, разрешающие им валку леса.

И слово, какое подходящее нашел Широков — «валка», любого бюрократа удовлетворит. С другой стороны, это слово — рабочее, от него пахнет сосновыми опилками.

Тут к Бузовскому на помощь подоспел молодой румяный чиновник, суетившийся на стройке.

— Что тут происходит? — повторил он буква в букву, знак в знак вопрос Бузовского, голос у него был грозный, с металлическими нотками. Бузовский поморщился привычно — Широков вызывал у него головную боль, скоро от вида этого деревенского майора у него, наверное, будут болеть и зубы… Тьфу!

— Покажите майору план застраиваемой территории и разрешение на вырубку леса.

— Нет проблем! — бодро вскричал чиновник и, совершив ловкое, почти неуловимое движение, раскрыл кожаную папку, которую держал под мышкой.

— Пажалте! — издевательски произнес он. Протянул Широкову отпечатанный в типографии план будущего поместья.

Широков спокойно — ни одна жилка на лице не дрогнула, — взял план в руки. Вгляделся в топографические изображения, нарисованные на бумаге.

Там, где сейчас шумела листвой дубовая роща, должно было возникнуть нечто иное — было начерчено громоздкое сооружение — то ли аэропорт, то ли городская баня, то ли крытый пруд с персональными купальнями. А может, зимняя оранжерея для выращивания орхидей.

— Что это? — Широков ткнул пальцем в диковинное сооружение.

Чиновник поглядел на него, как на неотесанного пастуха, никогда в жизни не видевшего автомобиля, гордо вздернул голову.

— Бассейн с раздвигающимися стенами. Последнее слово техники.

— Вместо этой красоты, — Широков оглянулся на дубы, — болото с плавающими свиньями?

Конечно, выразился он грубо, но зато точно.

— Майор, за такие сравнения можно попасть под трибунал! — предупредил чиновник. Румянец на его щеках сделался густым: похоже, Широков зацепил его за что-то — скорее всего, за пуговицу мундира.

— Но вы-то — не трибунал, — возразил Широков румяному.

— Вы пожалеете о сказанном!

— Может быть. А теперь предъявите разрешение на строительство и валку деревьев.

— Все тут, с собой, не сомневайтесь, — чиновник выдернул из папки лист, исчерканный подписями.

Подпись представителя пограничников обязательно должна быть на этом листе, чтобы строящиеся для высокого начальства хоромы не залезли на территорию Казахстана, Монголии или еще какой-нибудь страны, рядом даже не находящейся. Подпись была. Даже не одна — две. Сделаны они были Бузовским. «Наш пострел везде поспел, — мелькнуло в голове у Широкова, — интересно, сколько он за это получил?»

Подпись Бузовского стояла и под разрешением на снос дубов. Широков почувствовал, что у него сами по себе сжались кулаки. Он перевел взгляд на Бузовского.

— Не стыдно, майор?

— Слушай ты! — вскипел Бузовский, командно вскинул одну руку и, теряя самообладание, а вместе с ним и голос, неожиданно сделавшийся визгливым, как у неопохмелившейся дамочки, вскричал: — Вон отсюда!

— Вы же совершили преступление, майор, подписав эти бумаги, — спокойно, не обращая внимания на визг, произнес Широков, — вы не имели права этого делать.

— Вон отсюда! — вновь вскричал Бузовский, и резким движением отодвинув в сторону маленького лысого таджика, — тот, не устояв на ногах, даже свалился на землю, — стремительно шагнул к Широкову.

Через мгновение недалеко от себя, от своего лица Широков неожиданно увидел кулак, не поверил тому, что увидел, но понял четко: еще полмгновения — и кулак врежется ему в переносицу, привычно нырнул вниз, пропуская руку майора над головой и тотчас автоматически ответил — поддел своим кулаком начавшее полнеть тело Бузовского.

У Бузовского только печенка екнула от сильного тычка, едва не сплющившего его живот. Он вскрикнул, отскочил назад, заваливаясь на спину, но не завалился, устоял на ногах. Лицо исказилось от боли, сделалось незнакомым, каким-то постаревшим.

— Хы-ы, хы-ы… — задыхаясь, выдавил он из себя и медленно, с трудом согнулся — боль парализовала его, тело сделалось негнущимся, не слушалось хозяина. А главное — боль мешала ему дышать. — Хы-ы-ы…

Таджики поспешно отскочили от Широкова, хотя страха в их глазах не было, было другое — уважение и некая покорность. Широков был сильным человеком, такому надо было подчиняться. Он — настоящий офицер, майор, а не этот стонущий человек с рыхлым животом.

И вот странное дело — румяный чиновник со своей кожаной папкой и бумажками, исчерканными подписями, мигом испарился. Словно бы рисованный человечек из мультфильма — был человечек, и не стало его. Исчез.

Даже бумажки, полетевшие на землю, он успел подобрать, вот ведь как. Не перевелись еще чародеи…

— Хы-ы-ы… — громко выдохнул Бузовский. — Ты у меня под трибунал пойдешь, — кривя лицо, на «ты» предупредил он Широкова, — я сгною тебя…

— Не сгноишь.

— Сгною.

— Силенок не хватит, — убежденно произнес Широков.

Бузовский оглянулся на таджиков — те стояли понурые, покорно повесив головы — не ожидали, что им придется присутствовать на такой разборке. А это чревато. Есть ведь известная русская «поговорилка»: «Паны дерутся — у холопов чубы трещат», — так что каждому из них может здорово достаться.

— Сил у меня хватит не только на это, — заявил Бузовский, сплюнул себе под ноги. Рот у него болезненно дернулся — плевок был красным, с кровью.

Уж не отбил ли ему Широков что-нибудь внутри?

— Будете свидетелями, — Бузовский ткнул рукой в сторону таджиков, — подтвердите на суде, что он меня ударил.

Таджики угрюмо молчали. Бузовский потер ладонью ушибленный живот и раздраженно вскинул голову. Повысил голос:

— Не слышу ответа!

Переглянулись таджики и вновь не произнесли ни слова. Наконец старшой их, понимая, что попадает в неприятную историю, проблеял что-то себе под нос.

И хотя из блеянья ничего не было понятно — слова не разобрать, да и произнесены они были не на русском языке, Бузовский удовлетворенно произнес:

— То-то же!

Ладонью он продолжал массировать живот: все-таки Широков задел его сильно…

Бузовский надавил на все педали и кнопки, которые имелись в его распоряжении, защелкал выключателями и тумблерами, начал крутить ловкими пальцами верньеры и, естественно, запустил в ход машину, схожую с громыхающим асфальтовым катком.

Каток этот должен был закатать Широкова в дорожное полотно.

Понимая, какая участь его ждет, как понимая и то, что защитить его будет некому, — собственно, Широков и не искал себе защитников с генеральскими звездами на погонах, да и не было их, — он подключил к делу других ратоборцев — защищающих природу.